– Запорожский хутор… Село… Прелестные виды. Где вы их взяли?– У своей любовницы. В альбоме. Ворскла – это их воспетая в песнях речка. Город, куда вас вызывают, тоже на Ворскле, – говорил Роберт.– Прелестно! – смягчился гауптман. – Да, прошу вас: я совсем замерз. Позаботьтесь, чтобы протопили мою комнату. Омелько это может сделать.– Есть! – ответил Роберт, вытянувшись перед комендантом.– Майера я отослал, а теперь хоть самому готовь сведения, – не то спросил, не то приказал комендант, поглядывая на переводчика и потирая руки.«Что это? Проверка?.. Так я и брошусь к твоим бумагам! Жди! А может, ему просто лень сидеть над отчетами?..» – напрягал свою мысль Василий.Переступив с ноги на ногу, он опросил:– Можно идти?– Идите.Роберт направился к полицаю Омельке. Тот был дома, хлопотал по хозяйству.– Почему в шинели? Весна на дворе! – поздоровавшись, спросил Роберт.– Весна! Какая там у мужика весна! Вот руки чуть не закоченели, – пожаловался Омелько. – Погреться бы, так дома и капли нет.– У меня немного есть! – ударил по карману Роберт.– Спиртик? – у Омельки даже глаза расширились, и он почесал кончик носа. – Он у меня с утра чешется, чует, чует близко чарку. Прошу, будьте гостем… Жены сейчас нет. Но сало, яйца и лук найдутся, все первейшая закуска! Надо уметь жить при любой власти…Омелько засуетился в хате. Под припечком он достал из черной формы для хлеба яйца, затем побежал в сени и вернулся с большим куском сала и с луковицами.– Чего бы еще?– Да ничего больше не надо.– Чистый? – допытывался Омелько, поглядывая на бутылку.– Наичистейший, девяносто шесть градусов.– Я привык не смешивать с водой, а то спирт сразу становится теплым. Лучше запить потом. О!.. Да вы изрядно, – говорил Омелько, а сам смотрел жадными глазами и шмыгал носом.– Пейте на здоровье…– А вы?..– И я немножко… Я на голову слабый. Да еще вечером у нас работа с комендантом. А комендант, сам знаешь, не любит, когда его помощники в чарку заглядывают, – он прикусил губу, поняв, что сказал лишнего.– Вы, немцы, все такие!.. Выпил с наперсток – и с копыт… В Одессе привыкли к виноградному кваску. Разве это вино?Омелько опрокинул чарку, запил водой и погладил по животу:– Аж дух захватывает. Видно, что чистый… Кушайте, – потчевал он гостя, закусывая салом и луком.– Комендант просил, чтобы кто-нибудь из надежных ребят протопил его дом, – рассеянно проговорил Роберт.– Надежного парня надо? – Омелько перестал жевать и удивленно поглядел на Роберта. – Кого бы послать? А что, если я?..– Можешь и ты…– Вот спасибо. У самого капитана! А ну, еще по одной пропустим.Омелько выпил еще полчарки. «Льет, как в бездонную бочку», – подумал Василий.– У самого капитана! Будет сделано, господин Роберт.– Капитан человек уже пожилой…– Ну! – не дал и договорить Омелько, положив обе руки на грудь Роберту. – Если я взялся, будет порядок… О чем речь! Вытоплю печь и сам трубу закрою. Для капитана, да не сделать!..И он запел: Вы не вейтесь, русые кудри,Над моею больной голо-во-о-о-ой… Роберт уже побаивался, что полицай совсем опьянел. Но тот был в своей форме – веселился, однако разума не терял.Вечером Роберт зашел на квартиру коменданта. Омелько сидел около огня. Тепло и спирт совсем разморили его.– Ой, смотри, увидит тебя Харих таким – беда будет! – напомнил Роберт.– Как будто уже дотлело, – прищурил пьяные глаза полицай, приглядываясь к углям.– Закрывай трубу и пойди скажи дежурному, что ты свое сделал, – посоветовал Роберт.– Точно! Самому капитану Омелько услужил. Хе! Самому капитану…– Молодец! – похвалил Роберт, взяв полицая за плечи. – Так и солдату скажи. А капитану под градусом не попадайся на глаза.Омелько вышел.
…Возле крыльца квартиры коменданта Хариха стоял солдат и сладко позевывал. Была как раз та ранняя утренняя пора, когда часовому, который стоял с трех до семи часов, очень хотелось спать.– Так рано, господин Роберт, – высунул он из-под поднятого воротника свой нос.– Гауптман вчера говорил, чтобы я пришел пораньше. Нам в путь надо собираться, – сказал Роберт и словно ненароком спросил:– А господин Харих давно выходил из помещения?– Они ночью не выходят… – усмехнулся солдат.Постучали в окно, но комендант не отозвался. Роберт забарабанил в стекло сильнее. Молчание. Часовой и переводчик переглянулись и начали стучать каблуками в дверь.«Неужто угорел так, что и подняться не может?» – подумал Роберт. Просунув руку в незапертую форточку, он освободил от засовов оконные рамы и потянул их к себе. Окно открылось, и Роберт с часовым залезли в комнату.Харих лежал без сознания, согнувшись, с раскрытым ртом. На губах его выступила желтоватая пена.Солдат начал шептать слова молитвы.– Господин Харих! – тряс коменданта за плечи Роберт. – Открой настежь двери и другое окно… – распорядился он. – Что с вами, господин Харих?..– Хороший был гауптман! – безнадежно мял овою фуражку часовой.– Хороший! – передразнил Роберт солдата. – Спасать человека надо!..Роберт встревожился не на шутку. Смерть коменданта сейчас была ни к чему. Харих как будто уже стал доверять своему переводчику. Он пригодился бы еще разведчику. А теперь гестаповцы начнут выяснять причину смерти коменданта, нитка потянется к полицаю Омельке, а от того, возможно, и к пану Роберту. Это было ужасно! Василий сделал только первые робкие шаги в работе. Он может еще многое узнать для командования. Тут формируется танковая армия. Где будут основные силы армии? Это станет известно в свое время. Ах, какая неприятность!.. Этот Харих оказался слаб на голову, совсем как котенок.Гохберг разостлал перед открытой дверью ковер, вместе с солдатом положил на него обмякшее тело коменданта и принялся делать ему искусственное дыхание.Так прошло десять минут; комендант наконец, приоткрыл левый глаз.– Что? – спросил он шепотом, увидев перед глазами лицо переводчика Гохберга. – Где я?..– Если бы не господин переводчик, вы бы умерли! – проговорил солдат, подавая коменданту пузырек с нашатырным спиртом. – Понюхайте, будьте любезны…Харих так чихнул, что часовой даже вздрогнул.Комендант взялся руками за голову и усталым, незнакомым голосом промолвил:– Голова раскалывается на куски… С чего бы это? А? Роберт! Вы спасли мне жизнь. Я этого никогда не забуду… Спасибо.. Но как я поеду на совещание с такой головой? Офицеры и начальство подумают, что я перепил. И Майера нет. Роберт, вы поедете без меня.– Мне не разрешат присутствовать на заседании, – напомнил Роберт о возможных препятствиях.– Вы передадите пакет, и все… Ой-ой, голова трещит! – смежив веки, он застонал.Роберт и часовой помогли Хариху перейти на кровать. Тот снова заохал. Внезапно он рывком поднял голову:– А не угорел ли я?..– Н-наверно, – растерянно ответил Роберт.– Труба и сейчас закрыта… – сказал солдат. – Полицай Омелько Кныш топил!– Так он же партизан! Ой-ой-ой! Я с этого пьяницы шкуру спущу! – угрожал Харих и попытался стиснуть бессильные пальцы в кулак. – Вы мой спаситель, Роберт! Я никогда не… Положите мне на голову мокрое полотенце…– Я вызову врача! – пообещал Роберт, собираясь выйти из комнаты.– Вызовите и готовьтесь ехать.Роберт не шел, а бежал из комендатуры. Так счастливо начал исполняться его план. О том, что он поедет с Харихом как переводчик, Роберт знал еще вчера. Но этого было мало. Теперь представляется возможность пощупать тот пакет руками и узнать, что должен был передать гауптман своему начальству. Он добился своего! Добился. В мыслях он насвистывал победные марши, чувствовал себя настоящим богатырем. Осуществить бы еще связь с каким-нибудь партизанским отрядом. В случае чего, можно податься туда с Орисей и ее матерью. Да вот еще – командование оставило в одном из оврагов пару сот килограммов взрывчатки, которые могли пригодиться пятерым разведчикам, в случае если немцы начнут отступать. Тол лежал в земле, заботливо завернутый в плащ-палатку. Василию столько взрывчатки не надо, ее можно передать в партизанские руки. Партизанам пригодится – взрывать мосты, железнодорожные пути и эшелоны. Сегодня же Василий напомнит командованию об этом. Вдруг он представил себе на минуту, что на совещание могут приехать переводчики, с которыми, возможно, учился настоящий Роберт Гохберг. При этой мысли он даже остановился, забыв, куда направляется. Что же ему делать?..«Но, собственно, почему всех переводчиков с курсов должны послать именно на Белгородско-Харьковский плацдарм и в эти районы? – пытался успокоить себя Василий. – Да и не могли же всех переводчиков при комендатурах отослать на фронт!» Роберт уже разузнал все о своем предшественнике; по специальности танкист, он пристроился в комендатуре, но тотальная метла вымела его на передовую. Газеты уже протрубили, что великий Гитлер дает своей армии новые, мощнейшие, наилучшие в мире танки.«Будь что будет! Двум смертям не бывать. А ехать надо…»
Василий пошел проститься с Орисей. Встретились они под навесом на крыльце. Мать тут же нашла себе работу, взяла коромысла, ведра и пошла со двора. А они стояли у окошка, которое отражало их лица и далекое небо, разукрашенное маленькими синеватыми тучами. Над ними была перекладина, на которую осенью вешали кукурузные початки. Казалось, перекладина вот-вот оборвет перепревший шпагат и упадет. Не говоря ни слова, Василий отвел Орисю ближе к двери в сени.– Береги себя, – сказала она.– Береги! – повторил Ва€илий. – Мама моя тоже наказьгвала, когда я уезжал в военное училище: «Береги себя!» И еще раньше, когда я ходил купаться на речку. Боялась, чтобы не утонул. Как давно, кажется, это было..– Жалела она тебя… – ласково проговорила Орися. – Береженого и бог бережет, сказала бы моя мать…– Я и берегу себя…– Говорит и не улыбнется! – девушка смерила Василия взглядам.– Вот вы с матерью будьте осторожны. Если я не вернусь вечером, чтоб никаких следов здесь не оставалось. Один патрон может погубить вас!– Не найдут… – сказала Орися и потупила глаза, думая о своем.С каждым днем она все сильнее привязывалась к Василию. Не повидает его день – сама не своя. Тревога за судьбу близкого человека не оставляла ее. Почему им и вправду не жить, не любить друг друга?.. Она подняла голову, глаза ее заволокли слезы.– Я вернусь, Орися! – шептал он. – Наперекор всем врагам вернусь!А она смотрела ему в лицо, будто хотела навсегда запомнить все его черточки. Потом приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.– Родная моя!– Пусть тебя охраняет от злого недруга моя любовь и материнская молитва. Мать каждый вечер молится за воина Василия, за воина Петра и за воина Степана. Она тебя считает своим.– Не знаю, что и сказать, – ответил Василий. – Твоя мать… настоящая мать!Он сделал было несколько шагов, потом вернулся и крепко обнял Орисю, прижимая к своей груди.– Ты слышишь, как отстукивает мое сердце?! Это оно твердит безостановочно, тысячи раз и будет твердить всю жизнь: «Люблю Орисю! Люблю Орисю!»
Всю дорогу и долго патом, ожидая вызова у высокого начальства, видел Василий черные глаза и нежное румяное лицо девушки, ее широкие черные брови, ощущал прикосновение немного припухших губ. Он жил сейчас своей весною, своим юношеским счастьем…Василий так погрузился в свои думы, что не сразу услышал, когда его вызвали.Его спросили, почему прибыл не сам комендант, поинтересовались, как дела у них в районе. Роберт отвечал так, как его проинструктировал гауптман.Майор, с которым разговаривал Роберт, любезно обратился к невероятно длинному, худощавому человеку с погонами генерал-лейтенанта:– У вас ничего не будет, господин генерал?– Нет. – Генерал поднял глаза на посланца Хариха. – Гауптман заболел?– Так точно.– Жаль… Я собирался к нему. – И он пристально посмотрел на Василия.Молчание казалось ему бесконечным, а на деле оно длилось две секунды. Прервал его майор, спросив у генерал-лейтенанта:– Вы знаете гауптмана Хариха?– Харих мой земляк, – ответил генерал. – С его фабрики в Баварии я всегда получал свежие молочные сосиски!..«Подавился бы ты этими сосисками!» – облегченно подумал Василий, постепенно овладевая собой…– Передайте гауптману Хариху: возможно, через несколько дней я заверну к нему.– Сочту большой честью передать ваши слова моему начальнику. Мы будем безмерно рады приветствовать вас в наших краях! – торжественно и громко, как будто отдавая рапорт, промолвил Гохберг.– Кстати, господин генерал, вы будете иметь возможность заблаговременно ознакомиться с местностью, – сказал тихим и вкрадчивым голосом третий из присутствующих, склонив голову к генералу. – Кажется, там будет дислоцироваться ваша славная дивизия.– Кажется, – небрежно ответил генерал, рассматривая какие-то бумаги.Майор теперь уже доброжелательно обратился к переводчику Гохбергу:– Вы можете отдохнуть и перекусить в столовой для офицеров. Если у вас в городе дел нет, возвращайтесь домой…– Спасибо! Слушаю!– Итак, продолжим! – сказал генерал. – Фюрер хочет эту мощную, историческую операцию назвать «Цитадель».Василий шел к двери, а ноги его тянули назад. «Цитадель»! Что это за операция? Где она будет осуществляться? Ради какой операции коменданты привозят сведения, принуждают жителей городов и сел копать рвы, траншеи? Василий замедлил было шаги.– Вы что-нибудь забыли сказать? – окликнул его майор.– Простите, господин майор, – извинился Роберт. – Нет. Ничего…Василий поспешно вышел. И только когда был уже в двухстах шагах от этого здания, опомнился.Он шел утомленный, как будто его долго парили в бане.В столовой сел за отдельным столиком и начал просматривать меню.Вокруг велись негромкие разговоры о службе, о женщинах, о будущих поездках в родные края. Одни офицеры верили в то, что к лету получат отпуска. Другие, пессимисты, возражали и жаловались на свою судьбу.– Расхныкались! А знаете ли вы, какие к нам танки присылают? Русские «Т-34» ничто против наших «Т-6». У Иванов и снарядов таких нет, чтобы пробить нашего «Тигра»! – стиснул кулаки командир танковой роты.– Русские тоже не сидят сложа руки, – ответил обер-лейтенант.– Стальной танковый кулак с одной стороны, с другой – р-раз таранным ударом, и Иван в железных тисках…– Если бы так!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13