Никаких нареканий, доставка быстрая
Потом был ограблен склад вещевого имущества, который с двух сторон бдительно охраняли часовые. И все равно, несмотря на серьезные признаки приближения бури, на то, что гром гремел, дождь не пролился, а немногие капли, которые все же упали на землю, тихо ушли в песок.
Зато капитан Лев залетел в дальний глухой гарнизон с большими шансами не выбраться из него до конца службы. Здесь помимо основной должности он получил дополнительную обязанность и был назначен дознавателем.
Комбриг полковник Зотов понимал, что при самом стремительном развитии событий штатный следователь из военной прокуратуры может появиться в гарнизоне не раньше чем через сутки и потому решил, что будет полезно, если первые следственные действия — осмотр места происшествия, сбор и закрепление вещественных доказательств произведет дознаватель. Тем более, что он имел на это право.
Капитан Лев, как и большинство офицеров внутренних войск, побывал в Чечне, видел тела людей, разорванные на части бомбами и минами, видел убитых, искалеченных, и приобрел иммунитет, позволявший ему без содрогания относиться к чужой смерти. Но когда он вошел в дежурку и увидел двух сослуживцев, лежавших в лужах крови, густой и черной как автомобильное масло, ему стало не по себе.
Лев машинально потянулся к графину с водой, стал искать глазами стакан, но вдруг вспомнил, что в этом месте, где ночью совершено преступление, лучше пока ничего не трогать, и отдернул руку.
В дежурке уже пахло тошнотворным сладковатым тленом. Так уж устроена смерть, что даже запах её вселяет страх. Он вызывает у слабодушных испуг, у людей нормальных — инстинктивное отвращение.
Успокоившись, Лев обернулся к лейтенанту Скворцову, которого взял к себе в помощники. Лицо молодого симпатичного офицера было бледным, словно припудренным, и эту бледность с особой силой подчеркивали черные усики под губой.
Лев положил на погон лейтенанта ладонь.
— Успокойся, Валера. Зрелище не из приятных, но нам с тобой надо работать.
Впервые за два года службы капитан назвал подчиненного офицера по имени, и тот прекрасно понял, что изменилось в их отношениях: гибель товарищей сближает оставшихся в живых.
— Я готов, — сказал Скворцов и сделал судорожное глотательное движение, стараясь прогнать тугой комок, стоявший в горле.
— Пиши. Капитан Бурков лежит на левом боку… рядом опрокинутый стул… Судя по пятнам крови на куртке, в грудь ему попало три пули… Прапорщик Щербо лежит на спине. Выстрелами его опрокинуло на стенку вместе со стулом. Четыре попадания в грудь и одно в горло чуть ниже кадыка… У двери на полу обнаружены восемь стреляных гильз автомата Калашникова АК-47, калибром 7,62 мм… Кобура на поясе капитана Буркова расстегнута. Табельный пистолет Макарова отсутствует. В кобуре в кармашке остался запасный магазин, снаряженный патронами…
— Наверное, не нашел его, — высказал мнение Скворцов и спросил. — Разрешите закурить, товарищ капитан?
— Подожди, Валера. Здесь курить не надо. Скоро сделаем перерыв. А магазин он в запарке забыл взять. Пистолет схватил и ладно. Идем дальше.
— Почему вы говорите «он»? Это же ясно, что Чикин сделал.
— Тебе ясно, мне нет. Может и кто другой.
— Куда же Чикин с автоматом делся? Он же стоял на первом посту?
— Разберемся — поймем. А пока Чикин — только версия. Идем дальше.
— Идем.
— На вешалке, имеющей вид трехрожковой стойки, справа от входа в комнату дежурных на ремне автомат прапорщика Щербо. Магазин из него вынут…
— Сколько же он унес патронов? — Скворцов не спрашивал, он просто подсчитывал. Пятьдесят четыре автоматных и семь «макаровских» Так?
— Может и так, — согласился Лев, — если он не прихватил в караулке ещё рожок или даже два. Это надо будет проверить.
— Вы все же склоняетесь, что это был Чикин?
— Склоняюсь, ещё не означает, что утверждаю. Так, это что за сумка?
Лев, подцепив линейкой ручки пластикового синего пакета, приподнял его с пола.
— Скорее всего, продпаек, товарищ капитан, — высказал мнение Скворцов. — Вчера выдавали командному составу.
Лев открыл пластиковую сумку. Двумя пальцами вытащил листок бумаги размером с ладонь. Это был список, напечатанный на машинке.
— Посмотрим. Тушенка, крупа, сахар… Точно, паек. Но тушенки в пакете нет. Отметь это в протоколе. Возможно, часть продуктов прихватил преступник. Дальше. Разорвана топографическая карта района. Оторванная часть исчезла. Ты пишешь? Почему нет? Пиши…
Осмотрев и сделав фотографии места преступления, очертив контуры мертвых тел мелом, капитан Лев перешел к допросу свидетелей. Первым он пригласил дежурного по контрольно-пропускному пункту, где с территории гарнизона могла выехать автомашина.
— Сержант Семенов, я вас вызвал как свидетеля и проведу первичный допрос. Черновой, если так понятнее. Потом могут быть ещё и повторный и дополнительный. Если это понадобится следствию. Есть вопросы?
Сержант выглядел взволнованно. Он то и дело вытирал носовым платком пот со лба, сжимал кулаки и хрустел костяшками пальцев.
— Нет, товарищ капитан.
— Вот и отлично. Для начала предупреждаю, что вы не обязаны свидетельствовать против себя самого.
— Не очень ясно, как это?
— Допустим, вы в чем-то помогали преступнику. Были в сговоре с ним.
— Я не был, товарищ капитан.
— Отлично, но если бы даже были, то доказать это обязанность следствия. Если, конечно, вы не захотите сделать откровенное признание.
— А-а…
— Давайте начнем с анкетных данных. Валера, ты записывай. Теперь по существу. Когда вы узнали о том, что произошло в штабе?
— Нужно точно?
— Конечно.
— В пять часов десять минут. Когда на КПП прибыл майор Зябликов с усилением наряда. Рядовой Смолин тогда рассказал мне, в чем дело.
— Когда вы заступили на дежурство?
— После вечернего развода нас привезли на КПП, а тех, которые сменились, увезли.
— Проходили ли ночью через ворота машины?
— Нет, вообще в течение ночи по бетонке в сторону КПП машины не проходили.
— Вы каким-то образом отмечаете их въезд и выезд из зоны?
— Так точно. Указываем время, номера машин, фамилии старших.
Следующим перед дознавателем предстал начальник караула прапорщик Козорез, тот, который первым обнаружил преступление и сообщил о нем командиру бригады.
Прапорщик нервно кусал губу. Он никогда не думал, что в целом-то рутинное караульное дело, главной трудностью в котором для служаки было повторение тех же самых действий через сутки на третьи, может приобрести разворот, последствия которого предугадать нельзя. Суть любого следствия в армейских условиях заключается в том, чтобы подобрать наиболее удобного человека, потом назначить его виновным и примерно наказать. Тем более это опасно, когда у тебя нет хорошего заступника — папы-генерала, мамы в администрации губернатора, дяди-банкира. А нет в родне таких, дело твое труба — глуши двигатель, сливай воду. Значит, с дознавателем, хотя тот и сослуживец, ухо надо держать востро, потому что в жизни самые верные друзья и самые заклятые враги — сослуживцы.
Пугало Козореза и то, что он многое знал о государственном демократическом правосудии. Для того чтобы статистика борьбы с криминалом в армейских условиях выглядела более убедительной, военному суду выгоднее прихватить и привлечь к ответственности четырех прапорщиков, чем одного генерала. Да и простор для проявления судейской принципиальности тем шире, чем меньше размер звездочек, лежащих на погонах военнослужащего. В самом деле, не станет же капитан Лев, который подчинен полковнику Зотову, валить всю вину на своего же шефа, если её можно поровну разложить на других, взятых из более легкой весовой категории.
Ко времени, когда Козорез предстал перед дознавателем, уже нашли Гильмутдинова, который был жив, но находился без сознания в лазарете. Обнаружили и пролом в ограждении охраняемой зоны, в который выехал с территории преступник. Теперь Лев точно мог назвать его фамилию — Чикин, поскольку водитель дежурной машины соучастником убийцы и грабителя явно не был. В этих условиях главным для дознавателя стало выяснение того, почему часовые, охранявшие наружную ограду, не засекли несанкционированного прорыва преступника из запретной зоны наружу.
— Дело в том, — объяснил Козорез, — что в карауле для часовых на периметре скользящий график.
— Объясни, что значит «скользящий график»?
— В связи с сокращением штатов, мы не можем обеспечить часовыми все вышки, которые гарантируют надежную охрану зоны. Поэтому часть вышек пустует. По скользящему графику система расстановки охраны регулярно меняется. На пустовавшие места выставляются часовые, с других они в то же время снимаются. Это мера вынужденная.
— Значит, какие-то участки периметра временами остаются открытыми?
— Да, но о том, какие именно участки не защищены, знают немногие.
— И это при том, что электротехническая система охраны на внешней линии города снята?
— Так точно. Она осталась только на ограде технической зоны.
— Мог рядовой Чикин знать такого рода детали?
— Да, безусловно. От состава караула, заступившего на суточное дежурство, такие сведения не скроешь…
Закончив допрос Козореза, капитан Лев попросил его:
— Не в службу, пригласи ко мне срочно Гуся. Сумеешь найти?
— Так точно! — Козорез был рад, что пока для него все обошлось благополучно.
***
Прапорщик Леонид Гусь в строю без малого двадцать лет. Широколицый, скуластый с едва заметной азиатской узостью глаз, всегда перетянутый поясом и портупеей, в надраенных до блеска сапогах, он строг, но справедлив: дважды за один проступок никогда не наказывает; прежде, чем наказать нарушителя, выясняет, кому должно за непорядок достаться, но заранее честно предупреждает всех: «Щас вот разберусь как следует и накажу кого попало»! Всерьез или шутит — поди, угадай.
В бригаду Гусь попал по переводу из отдельного специального батальона вместе с капитанами Львом и Бурковым, с прапорщиком Щербо. И, конечно, оказавшись в новом коллективе, четверо сослуживцев продолжали сохранять между собой более тесные товарищеские отношения, чем с другими.
Поэтому, когда Гусь узнал о том, что его пригласил капитан Лев, прапорщик воспринял известие без волнения.
— Леонид, — начал разговор капитан Лев, я бы и сам сделал то, что хочу предложить тебе, но меня до конца дознания никуда из гарнизона не отпустят. А этого подонка Чикина надо догнать и открутить ему башку. Ты знаешь, я уже давно не служу идее, но здесь такой случай…
— Бросьте, товарищ капитан. Так я вам и поверю, что вы идее не служите. Денег нам не платят, значит в России единственные патриоты — военные. Служат за так, ко всему хрен знает кому…
— Не в этом дело, Леонид. Ни ты, ни я идее давно не служим. Нет у нас её. Поэтому никакой гуманностью руководствоваться в отношении поганцев, поднимающих руку на членов нашего братства, я не намерен.
— Согласен.
— Леонид, пойди к комбригу. Пусть разрешит тебе двинуть по следу.
— Товарищ капитан, где этот след найдешь?
— Он побежал на север.
— С чего это вдруг? Моча бросилась в голову? Там же на сотню верст глухая тайга.
— Насчет мочи ты прав: она его шибанула по мозгам уже тогда, когда он решил затеять всю эту булду. А на север он побежал в расчете, что его там будет труднее найти. Даже если будут искать.
— Возможно и так, но почему вы решили, что он попрется на север?
— В дежурке с топокарты он оторвал верхнюю часть.
— Докладывали комбригу?
— Доложу, когда закончу допросы.
***
Полковник Зотов прапорщика Гуся знал и ценил. Иногда говорил о нем: грамотешки такому побольше, ещё тот Лебедь из него вышел бы, потом хоть в президенты.
Ко всему Гусь силен физически: на соревнованиях в бригаде по поднятию тяжестей кинул вверх на вытянутую руку двухпудовую гирю (тридцать два кило — не халам-балам!) аж четыреста сорок раз. Это даже болельщикам надоело, и они потихоньку начали расходиться.
Голос у Гуся — труба. И владеет он им в совершенстве: команды подает протяжно, тоном ровным, спокойным, без пережима:
— Рё-от-та, равняйсь!
Солдаты рывком бросают головы в сторону правого плеча, так что, похоже, будто их сдуло порывом ветра. Любо-здорово видеть командирскому глазу такое однообразие. Но существует ещё и строгий старшинский принцип: «я не знаю, как должно быть, но все вы делаете неправильно». Короче, если тебе подчиненные угодили с первого раза, то ты плохой командир. Гусь впитал в себя понимание этой истины с давних пор и традиций не нарушает. Потому как ни старайся, с первого раза прапору не угодишь.
— Отставить! — И опять Гусь командует спокойно, без раздражения. Больше того, считает нужным пояснить, почему и чем не доволен. — Не слышу щелчка головы. — И тут же снова. — Рё-от-та, равняйсь!
Головы дружно поворачиваются вправо, строй замирает.
— Видеть грудь четвертого человека! — Гусь наводит последний глянец на линейку строя. — И подбородочки выше. Так держать!
Строй звенит тишиной, как натянутая, но не тронутая рукой струна.
— Рё-от-та, — пока ещё все тем же спокойным голосом. И вдруг будто бьет по большому барабану. — Смир-р-р-рна!
Строй вздрагивает и костенеет.
Гусь слегка сгибает колени, полуприседает у левого фланга. Затем бросает взгляд вдоль линии сапог. Негромко шипит:
— И не ш-ш-шевелись!
Потом встает ровно и ещё тише с сивые усы, будто мурлыкая, произносит:
— И не ш-ш-шевелись, гавно такая…
«Гавно такая» не для того, чтобы обидеть и тем более оскорбить кого-то. Солдат лицо служивое, форму снимет — вообще гражданин демократического общества, оскорблять его никак нельзя.
«Гавно такая» — только для себя, для услады командирской души, чтобы себе самому показать, насколько точно он знает цену тем, кто служит под его началом. Чего они стоят без его команды. Не подай, и собьются в кучу, будут растерянно ходить диким стадом по плацу, автоматы у всех уже на другой день заржавеют. Даже при всей образованности некоторых солдат без умного руководства они тотчас уподобляются африканской птице страусу, которая даже с высоты своего полета не способна отыскать правильное направление в армейской действительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Зато капитан Лев залетел в дальний глухой гарнизон с большими шансами не выбраться из него до конца службы. Здесь помимо основной должности он получил дополнительную обязанность и был назначен дознавателем.
Комбриг полковник Зотов понимал, что при самом стремительном развитии событий штатный следователь из военной прокуратуры может появиться в гарнизоне не раньше чем через сутки и потому решил, что будет полезно, если первые следственные действия — осмотр места происшествия, сбор и закрепление вещественных доказательств произведет дознаватель. Тем более, что он имел на это право.
Капитан Лев, как и большинство офицеров внутренних войск, побывал в Чечне, видел тела людей, разорванные на части бомбами и минами, видел убитых, искалеченных, и приобрел иммунитет, позволявший ему без содрогания относиться к чужой смерти. Но когда он вошел в дежурку и увидел двух сослуживцев, лежавших в лужах крови, густой и черной как автомобильное масло, ему стало не по себе.
Лев машинально потянулся к графину с водой, стал искать глазами стакан, но вдруг вспомнил, что в этом месте, где ночью совершено преступление, лучше пока ничего не трогать, и отдернул руку.
В дежурке уже пахло тошнотворным сладковатым тленом. Так уж устроена смерть, что даже запах её вселяет страх. Он вызывает у слабодушных испуг, у людей нормальных — инстинктивное отвращение.
Успокоившись, Лев обернулся к лейтенанту Скворцову, которого взял к себе в помощники. Лицо молодого симпатичного офицера было бледным, словно припудренным, и эту бледность с особой силой подчеркивали черные усики под губой.
Лев положил на погон лейтенанта ладонь.
— Успокойся, Валера. Зрелище не из приятных, но нам с тобой надо работать.
Впервые за два года службы капитан назвал подчиненного офицера по имени, и тот прекрасно понял, что изменилось в их отношениях: гибель товарищей сближает оставшихся в живых.
— Я готов, — сказал Скворцов и сделал судорожное глотательное движение, стараясь прогнать тугой комок, стоявший в горле.
— Пиши. Капитан Бурков лежит на левом боку… рядом опрокинутый стул… Судя по пятнам крови на куртке, в грудь ему попало три пули… Прапорщик Щербо лежит на спине. Выстрелами его опрокинуло на стенку вместе со стулом. Четыре попадания в грудь и одно в горло чуть ниже кадыка… У двери на полу обнаружены восемь стреляных гильз автомата Калашникова АК-47, калибром 7,62 мм… Кобура на поясе капитана Буркова расстегнута. Табельный пистолет Макарова отсутствует. В кобуре в кармашке остался запасный магазин, снаряженный патронами…
— Наверное, не нашел его, — высказал мнение Скворцов и спросил. — Разрешите закурить, товарищ капитан?
— Подожди, Валера. Здесь курить не надо. Скоро сделаем перерыв. А магазин он в запарке забыл взять. Пистолет схватил и ладно. Идем дальше.
— Почему вы говорите «он»? Это же ясно, что Чикин сделал.
— Тебе ясно, мне нет. Может и кто другой.
— Куда же Чикин с автоматом делся? Он же стоял на первом посту?
— Разберемся — поймем. А пока Чикин — только версия. Идем дальше.
— Идем.
— На вешалке, имеющей вид трехрожковой стойки, справа от входа в комнату дежурных на ремне автомат прапорщика Щербо. Магазин из него вынут…
— Сколько же он унес патронов? — Скворцов не спрашивал, он просто подсчитывал. Пятьдесят четыре автоматных и семь «макаровских» Так?
— Может и так, — согласился Лев, — если он не прихватил в караулке ещё рожок или даже два. Это надо будет проверить.
— Вы все же склоняетесь, что это был Чикин?
— Склоняюсь, ещё не означает, что утверждаю. Так, это что за сумка?
Лев, подцепив линейкой ручки пластикового синего пакета, приподнял его с пола.
— Скорее всего, продпаек, товарищ капитан, — высказал мнение Скворцов. — Вчера выдавали командному составу.
Лев открыл пластиковую сумку. Двумя пальцами вытащил листок бумаги размером с ладонь. Это был список, напечатанный на машинке.
— Посмотрим. Тушенка, крупа, сахар… Точно, паек. Но тушенки в пакете нет. Отметь это в протоколе. Возможно, часть продуктов прихватил преступник. Дальше. Разорвана топографическая карта района. Оторванная часть исчезла. Ты пишешь? Почему нет? Пиши…
Осмотрев и сделав фотографии места преступления, очертив контуры мертвых тел мелом, капитан Лев перешел к допросу свидетелей. Первым он пригласил дежурного по контрольно-пропускному пункту, где с территории гарнизона могла выехать автомашина.
— Сержант Семенов, я вас вызвал как свидетеля и проведу первичный допрос. Черновой, если так понятнее. Потом могут быть ещё и повторный и дополнительный. Если это понадобится следствию. Есть вопросы?
Сержант выглядел взволнованно. Он то и дело вытирал носовым платком пот со лба, сжимал кулаки и хрустел костяшками пальцев.
— Нет, товарищ капитан.
— Вот и отлично. Для начала предупреждаю, что вы не обязаны свидетельствовать против себя самого.
— Не очень ясно, как это?
— Допустим, вы в чем-то помогали преступнику. Были в сговоре с ним.
— Я не был, товарищ капитан.
— Отлично, но если бы даже были, то доказать это обязанность следствия. Если, конечно, вы не захотите сделать откровенное признание.
— А-а…
— Давайте начнем с анкетных данных. Валера, ты записывай. Теперь по существу. Когда вы узнали о том, что произошло в штабе?
— Нужно точно?
— Конечно.
— В пять часов десять минут. Когда на КПП прибыл майор Зябликов с усилением наряда. Рядовой Смолин тогда рассказал мне, в чем дело.
— Когда вы заступили на дежурство?
— После вечернего развода нас привезли на КПП, а тех, которые сменились, увезли.
— Проходили ли ночью через ворота машины?
— Нет, вообще в течение ночи по бетонке в сторону КПП машины не проходили.
— Вы каким-то образом отмечаете их въезд и выезд из зоны?
— Так точно. Указываем время, номера машин, фамилии старших.
Следующим перед дознавателем предстал начальник караула прапорщик Козорез, тот, который первым обнаружил преступление и сообщил о нем командиру бригады.
Прапорщик нервно кусал губу. Он никогда не думал, что в целом-то рутинное караульное дело, главной трудностью в котором для служаки было повторение тех же самых действий через сутки на третьи, может приобрести разворот, последствия которого предугадать нельзя. Суть любого следствия в армейских условиях заключается в том, чтобы подобрать наиболее удобного человека, потом назначить его виновным и примерно наказать. Тем более это опасно, когда у тебя нет хорошего заступника — папы-генерала, мамы в администрации губернатора, дяди-банкира. А нет в родне таких, дело твое труба — глуши двигатель, сливай воду. Значит, с дознавателем, хотя тот и сослуживец, ухо надо держать востро, потому что в жизни самые верные друзья и самые заклятые враги — сослуживцы.
Пугало Козореза и то, что он многое знал о государственном демократическом правосудии. Для того чтобы статистика борьбы с криминалом в армейских условиях выглядела более убедительной, военному суду выгоднее прихватить и привлечь к ответственности четырех прапорщиков, чем одного генерала. Да и простор для проявления судейской принципиальности тем шире, чем меньше размер звездочек, лежащих на погонах военнослужащего. В самом деле, не станет же капитан Лев, который подчинен полковнику Зотову, валить всю вину на своего же шефа, если её можно поровну разложить на других, взятых из более легкой весовой категории.
Ко времени, когда Козорез предстал перед дознавателем, уже нашли Гильмутдинова, который был жив, но находился без сознания в лазарете. Обнаружили и пролом в ограждении охраняемой зоны, в который выехал с территории преступник. Теперь Лев точно мог назвать его фамилию — Чикин, поскольку водитель дежурной машины соучастником убийцы и грабителя явно не был. В этих условиях главным для дознавателя стало выяснение того, почему часовые, охранявшие наружную ограду, не засекли несанкционированного прорыва преступника из запретной зоны наружу.
— Дело в том, — объяснил Козорез, — что в карауле для часовых на периметре скользящий график.
— Объясни, что значит «скользящий график»?
— В связи с сокращением штатов, мы не можем обеспечить часовыми все вышки, которые гарантируют надежную охрану зоны. Поэтому часть вышек пустует. По скользящему графику система расстановки охраны регулярно меняется. На пустовавшие места выставляются часовые, с других они в то же время снимаются. Это мера вынужденная.
— Значит, какие-то участки периметра временами остаются открытыми?
— Да, но о том, какие именно участки не защищены, знают немногие.
— И это при том, что электротехническая система охраны на внешней линии города снята?
— Так точно. Она осталась только на ограде технической зоны.
— Мог рядовой Чикин знать такого рода детали?
— Да, безусловно. От состава караула, заступившего на суточное дежурство, такие сведения не скроешь…
Закончив допрос Козореза, капитан Лев попросил его:
— Не в службу, пригласи ко мне срочно Гуся. Сумеешь найти?
— Так точно! — Козорез был рад, что пока для него все обошлось благополучно.
***
Прапорщик Леонид Гусь в строю без малого двадцать лет. Широколицый, скуластый с едва заметной азиатской узостью глаз, всегда перетянутый поясом и портупеей, в надраенных до блеска сапогах, он строг, но справедлив: дважды за один проступок никогда не наказывает; прежде, чем наказать нарушителя, выясняет, кому должно за непорядок достаться, но заранее честно предупреждает всех: «Щас вот разберусь как следует и накажу кого попало»! Всерьез или шутит — поди, угадай.
В бригаду Гусь попал по переводу из отдельного специального батальона вместе с капитанами Львом и Бурковым, с прапорщиком Щербо. И, конечно, оказавшись в новом коллективе, четверо сослуживцев продолжали сохранять между собой более тесные товарищеские отношения, чем с другими.
Поэтому, когда Гусь узнал о том, что его пригласил капитан Лев, прапорщик воспринял известие без волнения.
— Леонид, — начал разговор капитан Лев, я бы и сам сделал то, что хочу предложить тебе, но меня до конца дознания никуда из гарнизона не отпустят. А этого подонка Чикина надо догнать и открутить ему башку. Ты знаешь, я уже давно не служу идее, но здесь такой случай…
— Бросьте, товарищ капитан. Так я вам и поверю, что вы идее не служите. Денег нам не платят, значит в России единственные патриоты — военные. Служат за так, ко всему хрен знает кому…
— Не в этом дело, Леонид. Ни ты, ни я идее давно не служим. Нет у нас её. Поэтому никакой гуманностью руководствоваться в отношении поганцев, поднимающих руку на членов нашего братства, я не намерен.
— Согласен.
— Леонид, пойди к комбригу. Пусть разрешит тебе двинуть по следу.
— Товарищ капитан, где этот след найдешь?
— Он побежал на север.
— С чего это вдруг? Моча бросилась в голову? Там же на сотню верст глухая тайга.
— Насчет мочи ты прав: она его шибанула по мозгам уже тогда, когда он решил затеять всю эту булду. А на север он побежал в расчете, что его там будет труднее найти. Даже если будут искать.
— Возможно и так, но почему вы решили, что он попрется на север?
— В дежурке с топокарты он оторвал верхнюю часть.
— Докладывали комбригу?
— Доложу, когда закончу допросы.
***
Полковник Зотов прапорщика Гуся знал и ценил. Иногда говорил о нем: грамотешки такому побольше, ещё тот Лебедь из него вышел бы, потом хоть в президенты.
Ко всему Гусь силен физически: на соревнованиях в бригаде по поднятию тяжестей кинул вверх на вытянутую руку двухпудовую гирю (тридцать два кило — не халам-балам!) аж четыреста сорок раз. Это даже болельщикам надоело, и они потихоньку начали расходиться.
Голос у Гуся — труба. И владеет он им в совершенстве: команды подает протяжно, тоном ровным, спокойным, без пережима:
— Рё-от-та, равняйсь!
Солдаты рывком бросают головы в сторону правого плеча, так что, похоже, будто их сдуло порывом ветра. Любо-здорово видеть командирскому глазу такое однообразие. Но существует ещё и строгий старшинский принцип: «я не знаю, как должно быть, но все вы делаете неправильно». Короче, если тебе подчиненные угодили с первого раза, то ты плохой командир. Гусь впитал в себя понимание этой истины с давних пор и традиций не нарушает. Потому как ни старайся, с первого раза прапору не угодишь.
— Отставить! — И опять Гусь командует спокойно, без раздражения. Больше того, считает нужным пояснить, почему и чем не доволен. — Не слышу щелчка головы. — И тут же снова. — Рё-от-та, равняйсь!
Головы дружно поворачиваются вправо, строй замирает.
— Видеть грудь четвертого человека! — Гусь наводит последний глянец на линейку строя. — И подбородочки выше. Так держать!
Строй звенит тишиной, как натянутая, но не тронутая рукой струна.
— Рё-от-та, — пока ещё все тем же спокойным голосом. И вдруг будто бьет по большому барабану. — Смир-р-р-рна!
Строй вздрагивает и костенеет.
Гусь слегка сгибает колени, полуприседает у левого фланга. Затем бросает взгляд вдоль линии сапог. Негромко шипит:
— И не ш-ш-шевелись!
Потом встает ровно и ещё тише с сивые усы, будто мурлыкая, произносит:
— И не ш-ш-шевелись, гавно такая…
«Гавно такая» не для того, чтобы обидеть и тем более оскорбить кого-то. Солдат лицо служивое, форму снимет — вообще гражданин демократического общества, оскорблять его никак нельзя.
«Гавно такая» — только для себя, для услады командирской души, чтобы себе самому показать, насколько точно он знает цену тем, кто служит под его началом. Чего они стоят без его команды. Не подай, и собьются в кучу, будут растерянно ходить диким стадом по плацу, автоматы у всех уже на другой день заржавеют. Даже при всей образованности некоторых солдат без умного руководства они тотчас уподобляются африканской птице страусу, которая даже с высоты своего полета не способна отыскать правильное направление в армейской действительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22