— услышал я голос подполковника Егорова. — Телевизор смотрел?— Смотрел.— В десять утра спустись в холл. Заеду.— Понял.Я положил трубку и еще немного постоял у окна.Туман. II Утро выдалось пасмурным, тихим. Не смытый ветром туман осел тяжелыми водяными каплями на крышах и голых ветках, залил низины парным молоком весеннего половодья. В нем плыли дома и подворья предместий, черный ельник на всхолмьях; обнаруживали себя розоватым свечением затопленные туманом заросли краснотала.Дорога была обсажена столетними липами с полутораметровыми в обхвате стволами, и наш темно-синий «фольксваген-пассат» летел по этой аллее, как по тоннелю, а когда посадки закончились, шоссе словно бы зависло молом над мелководным заливом.Подполковник Егоров держал под сотню, но не потому, что спешил, а просто эта скорость, похоже, была для него привычной, соответствовала его внутреннему ритму. Дорога была пустынной, редко-редко навстречу проходила какая-нибудь легковушка с прицепом — то ли местный крестьянин на базар припозднился, то ли дачник вез домой урожай картошки. Но регулярно, каждые пятнадцать — двадцать секунд, Егоров бросал взгляд в зеркало заднего вида — немножко не так, как делают это обычно водители. А так, как профессионалы проверяют, нет ли сзади хвоста.С той минуты, как мы встретились в холле гостиницы и обменялись ничего не значащими «Привет, как дела», он не сказал ни слова — ни куда мы едем, ни зачем.Рулил, покуривал, переключал кнопки на магнитоле, когда незатейливая попса сменялась трепотней диск-жокеев. А сам я не спрашивал ни о чем. Придет время — скажет. Лишь машинально, тоже скорей по привычке, чем по необходимости, отмечал, что сначала мы ехали на запад, а потом взяли на север и держим вдоль побережья: справа от шоссе было лесисто, сосны, а слева просторней, сосны реже и ниже, дюны. Мелькали названия поселков и указатели поворотов: безликие Приморские, Светлые, Зеленогорские. Наверняка в прошлом какие-нибудь Раушендорфы и Грюневальды.Через час пятьдесят Егоров свернул на узкую асфальтовую дорогу, обозначенную табличкой «PRIVAT» и разъяснением по-русски: «Частные владения. Въезд запрещен».Километра через два этот асфальт привел к просторной усадьбе на берегу моря.Бетонный забор метра в три с колючкой поверху, два сторожа в штатском со сворой служебных немецких овчарок на вахте, стальной щит ворот с электроприводом.Внутри пара двухэтажных корпусов, похожих на санаторные; какие-то кирпичные боксы, котельная, капитальный пирс, уходящий далеко в море. Тройка яхт класса «Дракон», еще несколько штук помельче.Все это напоминало бы яхт-клуб, если бы не сторожевик у причала и не два вертолета в дальнем конце усадьбы, прикрытые маскировочной сеткой.Это был не яхт-клуб. Это была база отдыха. Или, как сейчас говорят, реабилитационно-восстановительный центр. Силы здесь восстанавливают.И я уже догадывался кто.На вахте Егорова знали. «Пассат» покружил по вымощенным красной кирпичной крошкой дорожкам и остановился возле одного из санаторных корпусов с плоской пристройкой, напоминающей школьные спортзалы.— Приехали.Егоров вылез из машины и потянулся, разминаясь после дороги. Его кожаная, подбитая мехом курточка разошлась, открыв моему нескромному взору черную рукоять пистолета Макарова, торчащую из наплечной кобуры.— Чувствуешь запах? Балтика. Любишь Балтику, рейнджер?— Понятия не имею. Никогда об этом не думал.— А я люблю. Ни с чем не сравнить. Все южные лужи воняют. А Балтика дышит.Свободно. Чисто. Слышишь? Как любимая женщина!Сравнение не показалось мне удачным, но для Егорова в нем был, вероятно, какой-то смысл. Во всяком случае, судя по тому, как он оглядывал, чуть щурясь, туманное мелководье, по которому шли и шли к берегу длинные плоские волны, здесь он чувствовал себя свободно, спокойно. Дома. С его лица даже исчезла привычная насмешливость, которую ему придавала изломанная шрамом бровь.Ну конечно же. Никакой он не подполковник. Капитан второго ранга. Кавторанг.— Пошли, познакомлю тебя с ребятами, — кивнул он. — Они сегодня отдыхают.— Зачем? — спросил я. — Я их и так знаю.— Пусть и они с тобой познакомятся.— Зачем? — повторил я.— Ну как? Ты все-таки считаешься их начальником.Я промолчал.— Подчиненные должны знать своего начальника. Не так, что ли? — не без некоторого раздражения привел Егоров решающий аргумент.У меня на этот счет были свои соображения, но я не стал спорить. Лишь попросил:— Не нужно называть меня рейнджером.— Неужели обиделся?— Нет. Не хочу, чтобы меня расшифровали.— По такой-то зацепочке? — удивился Егоров. — Это кто ж такой умный?— Вы привыкли иметь дело с дураками? Какой же дурак, интересно, едва не раскроил вам череп?Он машинально потер шрамик на брови и кивнул:— Убедил. Как мне тебя звать?— Сергеем.— Договорились. Серега. Годится?— Годится, кавторанг, — подтвердил я. Он нахмурился:— А вот этого не надо. Не надо этого. Не спрашиваю, как ты это вычислил… — Была зацепочка, — объяснил я.— Какая?— Маленькая.— Какая? — повторил он.— Вроде рейнджера.— Ну и зануда ты, Серега!— Зануда, Санек, — согласился я. — Потому до сих пор и жив.— Санек, — повторил Егоров, будто пробуя слово на вкус. — Санек. Давно меня так не называли. Ладно, пусть будет Санек.Он открыл дверь в пристройку.— Пошли!..Как я и думал, это был просторный спортивный зал. Но в отличие от школьного нашпигован он был всем, что только придумали люди для истязания собственной плоти. О назначении некоторых тренажеров я не смог даже догадаться. Зал был рассчитан человек на сорок, но работали в нем всего пятеро. Всех их я знал, это были ребята из охраны красного кандидата Антонюка. Народ серьезный, лет по тридцать и даже старше. Только один, маленький, барахтавшийся на татами с грузным спарринг-партнером, был помоложе, лет двадцати пяти. Двое таскали железо, третий лупил макивару. Работали, чувствовалось, в охотку. В зале стоял острый запах горячего мужского пота. Я и сам не отказался бы размяться после ходячей, сидячей и лежачей жизни, но Егоров привел меня сюда не для этого.Он трижды хлопнул в ладоши, как тренер, требующий внимания. Ребята побросали свои дела и обернулись к нам.— Все ко мне! — приказал Егоров. — Познакомьтесь со своим начальником.Четверо пошли, одергивая кимоно и вытирая полотенцами потные лица и шеи. А маленький вдруг пару раз подпрыгнул на месте, как тугой баскетбольный мяч, и издал резкое, как крик чайки, «Йеа!».— Миня! — прикрикнул Егоров, но маленький уже летел на меня, будто выпущенный из арбалета, мелькали руки-ноги во фляках, доли секунды оставались до момента, когда моя шея будет в захвате его ног и хрустнут вывернутые позвонки.Коронный номер одного моего знакомого, бывшего лейтенанта спецназа Олега Мухина по кличке Муха.Хорошая, конечно, вещь атмосфера офицерской казармы и особенно тренировочного лагеря, где тебя постоянно проверяют по форме 20. Но вблизи это не так уж и романтично, как кажется в воспоминаниях. Все-таки довольно утомительно все время быть в напряге. И не по делу, а так, традиции ради. Отвык я от этого. И не намерен был привыкать. Поэтому сделал перекат через спину, единственный способ уйти от захвата, а между делом слегка врезал Мине по яйцам. А когда он шмякнулся на пол, отскочив от шведской стенки, возле которой мы стояли, присел возле него на корточки, взял за плечо (есть там такая болевая точечка) и попросил:— Не нужно больше так делать, Миня, ладно? Не будешь?— С-сука! — промычал Миня.— Не сука, а голубчик, — поправил я в традициях тех самых курсантских тренировочных лагерей. Может, конечно, не везде, но у нас это выражение было в ходу.И поскольку Мине в этот момент было не до пионерских обещаний, вместо него ответил один из четверых, постарше:— Не будет. Здравия желаем, начальник. Давно нам хотелось на тебя посмотреть.Капитан-лейтенант Козлов, — представился он, пожимая мне руку.— Отставить! — приказал Егоров. — Вы охранники из частного агентства, а не капитаны и лейтенанты!— Понято. Тогда просто Гена.— Здорово, Гена, — ответил я и представился в свою очередь:— Серега.Назвались и остальные: Костик, Толян, Борис. А с Миней я уже был знаком. И он со мной тоже.— А где шестой? — спросил я.— Какой шестой? — удивился Егоров.— Смуглый, с приплюснутым носом, лет тридцати. Работал на дальних подходах.Ребята с искренним, как показалось мне, недоумением переглянулись. Егоров покачал головой:— Не врубаюсь, о ком ты. Это не наш. Нас здесь всего шестеро. Ребята и я.Смуглый, говоришь?— Да. Лет тридцати, с приплюснутым носом, — повторил я. — Не со сломанным, как у бывших боксеров, а просто слегка приплюснутым.— Это кто-то не из наших, — повторил Егоров так убедительно, что я ему поверил бы, если бы не засек пару раз контакт этого смуглого с Егоровым. Контакт был быстрый и носил явно деловой характер. Я ожидал от Егорова простодушных предположений, не является ли этот таинственный шестой тем самым киллером, которого мы пытаемся вычислить, — и это было бы вполне естественно. Но Егоров, видно, так растерялся от неожиданности, что счел за благо перевести разговор на другую тему.— А теперь послушаем, как оценивает вашу работу в охране специалист, — предложил он. — У него было время понаблюдать за вами со стороны.Я пожал плечами:— Какой из меня специалист! А насчет работы… Вы сами ее оценили.— Кто? — не понял Гена.— Ты, Гена.— Когда это я ее оценил?— Только что. Когда сказал, что вам давно хотелось на меня посмотреть. У вас была эта возможность. На двух митингах Антонюка и на четырех его встречах в залах. Усы я не наклеивал, в задних рядах не прятался. Так что, если бы я был киллером, вашего подопечного уже бы похоронили.— А как бы ушел? — не без запальчивости спросил очухавшийся Миня.— Это проблемы киллера, а не охраны. Ребята переглянулись. Такой подход к теме был для них, судя по всему, неожиданным. Они, по-моему, даже расстроились. Я решил, что стоит их успокоить.— Не берите в голову. Все в порядке, ребята. Меня Саша Егоров пас. И плотно. Он бы не дал мне выстрелить. Верно, Санек?Они снова переглянулись, на этот раз с недоумением, и уставились на Егорова, ожидая, как он отреагирует на мою фамильярность.— Все свободны, — хмуро объявил Егоров. — Отдыхайте. Завтра начнется запарка.И они отправились отдыхать — к своему железу, татами и макиваре, а мы с Егоровым прошли в другой конец базы, спустились по лестнице в подвал какого-то склада или хозблока и оказались в подземном тире.Тир был небольшой, всего с пятью постами и двадцатипятиметровой дистанцией, но оборудован качественно: с автоматикой для мишеней, стендом для пристрелки стволов, фирменными наушниками и всем остальным. И, судя по запаху, не простаивал без дела. Несмотря на вентиляцию, все же чувствовалась пороховая гарь. Причем не застарелая, а свежая, будто здесь всего час назад работали.Волнующий запах, пробуждающий воспоминания. Запах из моего курсантского и офицерского прошлого.Егоров ненадолго отлучился куда-то и вернулся с двумя небольшими свертками. В одном оказалась подмышечная пистолетная кобура, новенькая, из желтой свиной кожи, в другом — ТТ, знаменитый «тульский Токарева», в венгерском варианте «Токагипт-58» под 9-миллиметровый парабеллумовский патрон. «Тэтэшник» был б.у., но выглядел прилично, с невытертым рифлением на светло-коричневой пластмассовой рукоятке. Только маленькая царапинка на стволе.— Твой, — сказал Егоров, выкладывая пистолет на дубовый барьер. — Проверь.Можешь пристрелять, если хочешь.Я повертел ТТ в руках и положил на место.— Имеешь что-нибудь против «тэтэшника»? — поинтересовался Егоров. — Дал бы «длинную девятку», да нету. Чем богаты.Против ТТ я ничего не имел. Некоторые пренебрегали, предпочитали «Макарова». И зря. Надежная машинка. Простая и точная. Недаром — где-то я об этом читал — он был в чести в подразделениях американского OSS — Управления Стратегических Служб, предшественника ЦРУ. Он и нынче был популярен в определенных кругах. У братвы — потому что стоил недорого. И в спецслужбах узкого профиля (а бывают ли, интересно, спецслужбы широкого профиля?) — потому что за минувшие с его рождения десятилетия их столько наклепали, что выяснить происхождение ствола, даже зная номер, было практически невозможно.Я поинтересовался:— Зачем он мне?— Даешь! — удивился Егоров. — Начальник охраны без пушки. Это как?— Ходил же без пушки. И ничего.— А теперь возможно «чего». Вот разрешение на ствол. А это — твоя официальная ксива. Как говаривали когда-то в здешних краях: аусвайс.Он выложил на барьер тощую красную книжицу, вроде комсомольского билета, с золотым тиснением «КПРФ» на обложке и гербовую бумагу с печатями. Я просмотрел документы. Разрешение на ношение и хранение огнестрельного оружия было выдано московской милицией. Содержание книжицы гласило, что гр-н Пастухов С.С. является начальником охраны кандидата в губернаторы гр-на Антонюка Л.А.— Я все еще начальник охраны Антонюка?— А почему нет? — не понял Егоров. — Есть вопросы?— Поднакопилось.— Смогу — отвечу, — пообещал он. Я укрепил «тэтэшник» на стенде и отстрелял обойму. В хороших руках была пушка. Не знаю в чьих, но в хороших. Я перезарядил пистолет и спросил:— А где глушитель?— Ну, Серега! То вообще брать не хотел, теперь глушитель требуешь. Нет для него глушителя. И не было никогда. Зачем тебе?— Мало ли.— Мало ли что?— Мало ли все. Знать бы.— Ладно, пошли обедать. Потом поговорим.Мы вышли из тира. Туман исчез. В насыщенных рассеянным светом облаках скользило неяркое солнце.Сосны. Дюны. Бесконечные плоские волны, с легким шипением набегающие на песок.Егоров с удовольствием огляделся:— Балтика!.. * * * — Давай свои вопросы.— Чья это база?— Проехали. Следующий.— Зачем ты меня сюда привез?— Не вопрос. Познакомить с ребятами.— Зачем ты меня им засветил?— Чтобы знали в лицо и не пристрелили в случае чего. Теперь ясно?— Почему в охрану Антонюка набраны люди, которые понятия не имеют об этой работе?— Они не хуже, чем охрана губернатора.— Они лучше. Но это не ответ.— Это мои люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46