— А поточнее?
— Какое это имеет значение?
— Возможно — никакого. А возможно, имеет. Многие люди склонны посещать одно и то же заведение. И их там, соответственно, могут знать…
— Андрей был в этом кафе впервые, — нетерпеливо сказала Анна Николаевна.
— Понятно… А скажите, Анна Николаевна, как он расплачивался в кафе, наличными или по карте?
— Наличными.
— Жаль… А сотового телефона у Андрея нет?
— Нет… при чем здесь телефон?
— Раз я спрашиваю, значит, так надо. Сотового, значит, нет. А в процессе вашей прогулки он никому не звонил из уличных таксофонов?
— Да нет же, нет, — с заметным раздражением сказала Анна Николаевна. — При чем здесь это?
Петрухин пожал плечами и вопросов больше не задавал. Вместо него подключился Купцов:
— Раз мы спрашиваем, Анна Николаевна, значит, так надо. Мы пытаемся отыскать хоть какие-то зацепочки, которые приведут к вашей сабле.
— К Андрею, Господи! К Андрею, — сказала Анна Николаевна.
— Это почти одно и то же, — ответил Купцов. — Отыщем вашего Андрея — отыщется и сабля. Возможно.
— А возможно, и нет? — быстро спросил Петр Николаевич.
— Возможно, и нет. Мы же не знаем, куда и кому он продал или намеревается продать саблю… А кстати… Вы, Анна Николаевна, сказали Андрею, сколько стоит эта сабля?
— Что? А, да… да, я сказала, но он не придал этому никакого значения.
Партнеры переглянулись, Брюнет покачал головой, а Петр Николаевич шепнул: «Дура».
— Понятно, — сказал Купцов. — Он не придал этому никакого значения. Ай-яй-яй, какой невнимательный… беда прямо. А что еще вы можете вспомнить про Андрея: наклонности, привычки, что-нибудь особенное?…
Анна Николаевна смотрела на Леонида растерянно.
— Вспоминайте, вспоминайте, Анна Николаевна… иначе ничего у нас с вами не получится.
— Андрюша, — сказала она, — очень хорошо читает стихи…
— Да-а, это, пожалуй, зацепка, — произнес Петрухин.
Петр Николаевич кашлянул и спросил:
— У вас есть какие-то идеи?
— Нет, — сказал Купцов просто. — Никаких идей у нас нет. Сейчас я реально вижу один ход: попытаться найти его «пальчики». Он ведь был у вас в студии и дома. К чему-то он прикасался…
— Конечно, прикасался, — воскликнул Петр Николаевич.
— Сейчас я позвоню криминалисту, — сказал Купцов. — И договорюсь, чтобы он завтра к вам подъехал… Устроит?
Брат и сестра дружно кивнули. Купцов позвонил и решил вопрос с дактилоскопистом.
— Но это, господа, — сказал Купцов, — даст результат только в том случае, если мы, во-первых, найдем пригодные для идентификации следы, и, во-вторых, если наш Андрей не в ладу с законом…
Анна Николаевна прикусила нижнюю губу, а ее брат спросил:
— Что — совсем бесперспективно?
— Не знаю. Нужно обдумать ситуацию спокойно. Знаете что, Петр Николаич? Позвоните мне завтра. Вот моя визиточка.
Спустя еще минут пять брат и сестра ушли, оставив свои визитки и цветное фото сабли восемнадцатого века. Глядя в окно, как брат с сестрой садятся на стоянке в «девятку», Брюнет сказал:
— Петя этот — говно страшное, но специалист хороший. Скандинавскую промышленность знает весьма прилично, связи там имеет хорошие. Сможем мы ему помочь?
— Сказать по правде — едва ли. Где этого Андрюшу искать: на конкурсе чтецов-декламаторов?
— Жаль, — сказал Брюнет. — Жаль…
***
Петр Николаевич позвонил Купцову примерно через час.
— Леонид Николаич, — сказал он, — прошу прощения, что отрываю вас, но вопрос-то серьезный… Я ведь совершенно упустил из виду и вспомнил только сейчас: я ведь премию установил за розыск сабельки-то. Пять процентов от ее стоимости… нормально?
— Три тысячи долларов? — спросил Леонид.
— Три тысячи долларов? — удивился эксперт. — Я имел в виду две.
— Странно. Вы, кажется, назвали цифру пять процентов.
— Да, именно пять процентов.
— Но пять процентов от шестидесяти тысяч составляет три тысячи долларов, — сказал Купцов, откровенно забавляясь. — Разве не так?
— Э-э, видите ли, Леонид Николаич, — сказал Петр Николаевич, — шестьдесят тысяч — цена условная. По аналогии, так сказать… Шестьдесят тысяч я назвал потому, что, насколько мне известно, за такую сумму на аукционе Сотбис была недавно продана аналогичная сабля. Но та вся была в бриллиантах… а наша-то скромная. Ей красная цена тысяч сорок. Не более! Уверяю вас — не более. Скорее всего — значительно меньше.
Знаете что, Петр Николаич? — сказал Купцов. — Вы обсудите денежные вопросы с Голубковым…
— Помилуйте, — ответил Петр Николаевич. — При чем здесь Голубков? Я хотел вас… лично… с коллегой… стимульнуть.
Повесив трубку, Купцов пробормотал:
— Прав Брюнет — говно страшное этот Петр Николаевич… стимульнуть он меня хочет.
***
Спустя еще полчаса позвонила Анна Николаевна.
— Леонид Николаич, — сказала она. — Леонид Николаич, помогите мне. Я очень вас прошу.
— Анна Николаевна, — начал было Купцов, но художница его перебила:
— Нет, нет, не говорите ничего. Прошу вас… Прошу вас: выслушайте меня. Мне очень нужно, чтобы вы его нашли. Понимаете? Мне очень это нужно, и я… и я… я готова заплатить… Только не говорите ничего брату.
— Анна Николаевна!
— Нет, нет, прошу вас, выслушайте меня. Я знаю, что показалась вам несколько странной. (Да уж, подумал Купцов. Вы, голубушка, действительно несколько СТРАННЫ.) Но я и сама понимаю, что, может быть, не все в этой истории так уж чисто… и поведение Андрея небезупречно, но… но он мне очень нужен. Найдите его, Леонид Николаич. Я прошу вас, найдите его. Я в вас верю. У вас глаза хорошие: умные и честные. А Виктор Альбертыч сказал, что вы с Дмитрием Борисычем — самые лучшие, что вы профессионалы, каких больше в Санкт-Петербурге нет. Вы мне поможете?
— Мы, — сказал Петрухин, — посмотрим, что можно предпринять.
***
Поздним вечером партнеры сидели в кухне у Купцова, пили пиво и обсуждали положение.
— Ну и что ты об этом думаешь, инспектор? — спросил Купцов.
— Думаю, что такую дуру надо еще поискать.
— Да-а, дама, бесспорно оригинальная… В богемной среде таких чистых людей действительно не найти.
— Но Андрей-то нашел.
— А как, Дима, он ее нашел?
— А ему рассказали, что есть такая особа романтичная.
— А если он случайно в этот магазинчик… прошу прощения — студию — зашел?
— Не-а, Леня, не случайно… не случайно. Очень уж все подозрительно гладко получается: шмотки, манеры, стихи Бродского… и даже время его появления — перед закрытием — не случайно. Да еще и дождь этот…
— Дождь тоже он подстроил? — поинтересовался Купцов.
— Насчет дождя ничего не скажу, — отозвался Петрухин. — Дождь — он и есть дождь… явление, так сказать, природы. Заказать его нельзя. Но чтобы все остальное совпало… извините!
— Извиняю. А если все-таки случайность? Вот шел-шел человек по улице и увидел вывеску — «студия»! Сообразил, что ему это нужно… зашел. Увидел. Победил. Женщина-то действительно симпатичная весьма… а? Ну а с саблей этой так уж вышло — случайно. Можешь возразить, инспектор?
— Легко, инспектор. Во-первых, по улице он не «шел-шел», а ехал. Потому как если бы «шел-шел», то на спиньжачке остались бы следы дождя… их, однако же, нет.
— Нюшка могла забыть или просто не обратить внимания.
— Могла, Лень, могла… Но я нюхом чую, что я прав: этот гусь подъехал на такси. А знаешь, почему на такси?
— Почему?
— А он свою тачку светить не хотел…
— Резонно.
— Еще бы. Поехали, инспектор, дальше: они провели вдвоем приблизительно двенадцать часов. О чем только ни говорили! Но при этом он ничего о себе не сообщил. Ни-че-го!
— Почему же? — возразил Купцов с улыбкой. — Он тонко намекнул, что он «рыцарь плаща и кинжала».
Петрухин рассмеялся.
— Это, — сказал Митя, — свидетельствует, что с чувством юмора у парня все в порядке… как думаешь, Леня?
— Думаю, что это небольшой перебор, и наша замечательная мадам-художница могла бы насторожиться.
— Ерунда! Баба — она и есть баба. Уши развесила, рот открыла.
— Баба-то баба, но отнюдь не дура. Петрухин закурил и ответил:
— Э-э, брат… Бабы в таких делах как любовь-морковь все поголовно дуры. По жизни она, может, доктор наук или политический лидер… а как доходит до нежных чуйств — все! Беда! Дура дурой… и сплошная, понимаешь, «Санта-Барбара».
— Да-а, — уважительно сказал Купцов, — крепко! Всего лишь несколькими словами охарактеризовал лучшую половину человечества. Ярко, точно, глыбко… Феминистки в трауре.
— А то! Как будто, понимаешь, с Восьмым марта поздравил.
— Да, действительно… Ну ладно, считай, что ты меня убедил: Андрей появился в «студии» Анны Николаевны не случайно. Но кто же его навел?
— А вот об этом мы спросим у самой художницы. Думаю, что таких людей не так уж и много.
— Пожалуй, ты прав. Каждому встречному-поперечному не станешь о самом сокровенном рассказывать.
— Давай-ка звони Анне, — сказал Петрухин. Купцов достал визитку Анны Николаевны и взял в руки телефон.
***
Купцов набрал домашний номер телефона Анны Николаевны. Она отозвалась сразу, и Купцов подумал: «Господи! Неужели она не отходит от телефона?»
— Алло, — сказала она, — слушаю. Я вас слушаю. Говорите.
— Анна Николаевна, это Купцов. Леонид Купцов…
— Ах, это вы, — произнесла она с некоторым разочарованием в голосе.
— Я прошу прощения за столь поздний звонок, но у меня есть к вам один вопрос… Не хотелось бы откладывать.
— Да, Леонид Николаич, я слушаю вас.
— Вопрос вот какой: постарайтесь вспомнить всех своих знакомых, которым вы рассказывали о своем идеале мужчины.
— Зачем? — удивилась она.
— Так надо. Чтобы вам было проще, я подскажу кто нам нужен… А нужен нам человек, которому вы в деталях рассказывали о своем идеале. То есть давали конкретные описания внешности — высокий рост, проседь, а также деталей одежды: например, шейный платочек. Это во-первых. Во-вторых, этот же человек должен быть в курсе вашего увлечения творчеством Иосифа Бродского, и, в-третьих, знать, где находится ваша студия. Вы поняли?
— Да, я поняла.
— Такие люди есть?
— Есть, разумеется.
— Очень хорошо. Я вас попрошу вспомнить их всех и к завтрашнему утру приготовить список. Договорились?
— Хорошо, я сделаю.
— Тогда до завтра, Анна Николаевна. — До завтра, Леонид Николаич.
***
Список Анны Николаевны содержал пять имен. Купцов и Петрухин получили его, когда привезли в квартиру Московцевых эксперта-криминалиста.
Квартира в старом доме на улице Пестеля была огромна, мрачновата и выглядела неуютной и нежилой. В ней было полно тяжелой старинной мебели, картин, книг и безделушек из стекла, фарфора и бронзы. Высокие окна тонули в массивных складках бархатных штор, с портретов смотрели давно умершие люди… Петр Николаевич был явно не в духе, но повертелся у холодильника, позвякал стеклом и подобрел. Ну, блин, европеец.
Эксперт— криминалист в сопровождении хозяйки сразу же, отказавшись от кофе, прошел в глубь квартиры. Петрухин и Купцов задумчиво изучали крюк в стене, на котором двести лет провисела сабля. Может, она и не двести лет провисела, но крюк на вид был вполне почтенного возраста.
— Ага! — сказал, выйдя из кухни, Петр Николаевич. — Видите?
— Ага, — сказал Петрухин, — видим…
— Вот так-то, — сказал Петр Николаевич строго и печально.
— М-да, — сказал Купцов.
Втроем они стояли и смотрели на осиротевший крюк. Из глубины квартиры доносились голоса художницы и криминалиста.
— В цивилизованных странах, господа, ТАКОЕ совершенно невозможно.
— В цивилизованных странах жуликов и брачных аферистов нет? — поинтересовался Петрухин.
— Э-э… — ответил эксперт скандинавский. — Кстати, кофе готов.
Партнеры и хозяин сидели в огромной кухне и пили кофе, когда вошел эксперт со своим саквояжем.
— Есть пальчики. Много, хорошие.
— Вы его найдете? — спросил Петр Николаевич.
— А он судимый? — спросил криминалист.
— Э-э… не хотите ли кофейку?
— С удовольствием. Но сначала хорошо бы ваши пальцы откатать, — сказал криминалист.
В кухню вошла хозяйка и остановилась у двери.
Зачем? — спросил Петр Николаевич.
— Чтобы знать наверняка, что те пальцы, которые я нашел, не принадлежат вам.
Петр Николаевич закивал, сказал: да, да, конечно, — и криминалист разложил на столе свою «лабораторию». Анна Николаевна смотрела на манипуляции криминалиста, закусив нижнюю губу. Выражение лица у нее стало совсем детским. По кухне плыл сизый сигаретный дым, недоверчиво смотрел на посторонних большой пепельный котище, жался к ноге хозяйки. Петр Николаевич театрально вытянул вперед руки и сказал:
— Вот, Нюша… вот до чего мы дожили.
Анна Николаевна повернулась и хотела выйти, но Купцов окликнул ее:
— Анна Николаевна! А вы списочек-то приготовили?
— Да, разумеется, — ответила она, достала из кармана джинсов многократно сложенный лист бумаги и подала Купцову.
Леонид развернул бумагу, положил на стол. Крупным, размашистым почерком на листочке было написано в столбик: «Петя. Маша. Варенька. Света. Антон». Имя «Варенька» было заключено в черную рамочку. Петрухин из-за плеча Купцова спросил:
— А почему Варенька в рамке?
— Варенька? Варенька умерла… погибла. — Давно?
— В январе… попала под машину. Петрухин и Купцов переглянулись.
— Сожалею, — сказал Купцов.
— Пьяная она была в хлам, Варька-то, — сказал Петр Николаевич.
— Не надо так, Петя… не надо.
— Ну вот и все, — сказал криминалист, — можно мыть руки.
***
— Давайте поглядим, кто есть кто в вашем списке, — сказал Петрухин. — Петя — это, видимо, Петр Николаевич?
— Это я, — сказал Петр Николаевич.
— Ну вы-то, надо полагать, никому ничего…
— Ни сном ни духом, — заверил Петр Николаич. — Нем как рыба.
После ухода криминалиста он предложил сыщикам виски, а когда они отказались, выпил сам. Захорошел, заговорил.
— Петра Николаича мы в расчет не берем… Далее — Маша. Кто у нас Маша?
— Маша, — сказала Анна Николаевна, — моя подружка. Еще с детского сада… Она очень хороший человек.
— Потаскуха она, — сказал Петр Николаевич.
— Петя! Ну зачем ты так?
— Потаскуха, потаскуха… что же я, не знаю?
— Петр Николаич! — сказал Петрухин. — Давайте обсуждение личных достоинств Маши перенесем на другое время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9