Маргерит Дюрас
Альбер из «Капиталя»
Этот текст должен был следовать сразу за дневниковыми записями «Боли», но я предпочла отделить его, чтобы дать смолкнуть шуму и грохоту войны.
* * *
Тереза — это я. Та, которая пытает доносчика, — это я. Я отдаю вам эту женщину, которая пытает. Учитесь читать: это священный текст.
Прошло два дня с появления первого джипа, со взятия немецкой комендатуры на площади Опера. Было воскресенье.
В пять часов пополудни из бистро, расположенного по соседству с домом на Ришелье, который занимал отряд участников восстания, прибежал официант:
— Там у меня сидит тип, который работал на немецкую полицию. Он из Нуази. Я тоже из Нуази. Там все его знают. Вы еще можете взять его. Но надо поторопиться.
Д. послал трех товарищей. Новость быстро распространилась.
Все эти годы мы слышали о них, в первые дни Освобождения они мерещились нам повсюду. Этот, возможно, первый, про которого точно известно, что он доносчик. Во всяком случае, у нас есть время проверить это. И посмотреть, как выглядит доносчик. Все ждали с напряженным интересом. То, о чем мы знали, но с чем не сталкивались лицом к лицу при оккупации, уже интересовало нас больше, чем те потрясающие события, которыми мы жили эту неделю после Освобождения.
Люди заполнили холл, бар, стояли у входа. Уже два дня они не сражались, им больше нечего было делать в отряде. Кроме как спать, есть и ссориться из-за оружия, машин, женщин. Некоторые с утра брали машину и отправлялись куда-нибудь подальше в надежде обнаружить врага и схватиться с ним. Они возвращались лишь ночью.
И вот он появился в сопровождении трех наших товарищей.
Его провели в «бар». Так называли комнату, что-то вроде гардеробной с прилавком, за которым во время восстания выдавали продукты. В течение часа ему пришлось стоять посреди бара. Д. изучал его бумаги. А люди смотрели на доносчика. Подходили к нему. Смотрели в упор. Оскорбляли: «Дерьмо. Подонок. Сволочь».
Пятьдесят лет. Немного косит. Носит очки. Крахмальный воротничок, галстук. Жирный, низкорослый, небритый. Седые волосы. Беспрерывно улыбается, как будто все это лишь шутка.
В его карманах нашли удостоверение личности, фотографию пожилой женщины, его жены, его собственную фотографию, восемьсот франков и блокнот с адресами, большей частью неполными, с именами, фамилиями и номерами телефонов. Д. обращает внимание на странную, часто повторяющуюся запись, смысл которой проясняется по мере чтения блокнота. Он показывает ее Терезе: АЛЬБЕР из КАПИТАЛЯ. Кое-где в начале блокнота эти слова записаны полностью. Затем — только АЛЬБЕР или КАПИТАЛЬ. А в конце на каждой странице только КАП или АЛЬ.
— Что это значит — Альбер из Капиталя? — спрашивает Д.
Доносчик смотрит на Д. Он делает вид, будто пытается вспомнить. Вид честного человека, который искренне хочет вспомнить, который добросовестно старается вспомнить, который искренне огорчен тем, что не может вспомнить.
— Альбер из… как вы сказали?
— Альбер из Капиталя.
— Альбер из Капиталя?
— Да, Альбер из Капиталя, — говорит Д.
Д. кладет блокнот на прилавок. Он приближается к доносчику.
Он спокойно, в упор смотрит на него. Тереза берет блокнот, быстро перелистывает его. В последний раз Аль упоминается одиннадцатого августа. Сегодня — двадцать седьмое. Она кладет блокнот и тоже в упор смотрит на доносчика. Товарищи молчат. Д. стоит перед доносчиком.
— Так ты не помнишь? — спрашивает Д.
Он подходит еще ближе к доносчику.
Доносчик отступает. В его глазах смятение.
— Ах да! — говорит доносчик, — какой же я болван! Этот Альбер -официант в кафе «Капиталь», которое рядом с Восточным вокзалом… Я живу в Нуази-ле-Сек и, естественно, когда приезжаю, захожу иной раз выпить стаканчик в «Капиталь».
Д. отходит к прилавку. Он посылает одного из парней в соседнее бистро за официантом. Парень возвращается. Официант уже ушел домой. Все бистро в курсе. Но официант ничего конкретного не рассказал.
— Как он выглядит, этот Альбер? — спрашивает Д.
— Невысокий блондин. Очень симпатичный, — покладисто, с улыбкой говорит доносчик.
Д. поворачивается к товарищам, которые стоят у входа в бар.
— Берите «пежо» и немедленно отправляйтесь за ним, — говорит Д.
Доносчик смотрит на Д. Он уже не улыбается. Он ошеломлен, но быстро берет себя в руки.
— Нет, месье, это ошибка… Вы заблуждаетесь, месье…
Сзади раздается:
— Сволочь. Дерьмо. Тебе недолго осталось смеяться. Сволочь. Можешь не беспокоиться, тебе крышка. Подонок.
Д. продолжает обыск. Полупустая пачка «Голуаз», огрызок карандаша, новый карандаш со вставным грифелем. Ключ.
Три человека уходят. Слышно, как отъезжает «пежо».
— Вы заблуждаетесь, месье…
Д. все еще обыскивает его. Доносчик потеет. По-видимому, он решил говорить только с Д., наверно, потому, что Д. обращается с ним вежливо, не оскорбляет. Доносчик говорит правильным языком, даже изысканно. Видно, что он старается примазаться к Д. и отгородиться — благодаря своим манерам -от остальных, он смутно надеется на его участие, возможно на некую классовую солидарность.
— Вы ошибаетесь относительно этого человека. Я вовсе не смеюсь, месье, поверьте, мне и в голову не приходит смеяться.
В карманах у него больше ничего нет. Все, что там нашли, лежит на прилавке.
— Отведите его в комнату рядом с бухгалтерией, — говорит Д. Двое подходят к доносчику. Доносчик с мольбой смотрит на Д.:
— Уверяю вас, месье, умоляю вас…
Д. садится, берет блокнот и снова принимается читать его.
— Давай пошевеливайся, — говорит один из парней, — хватит валять дурака…
Доносчик выходит в сопровождении двух ребят. В глубине бара кто-то насвистывает быструю радостную мелодию. Почти все покидают бар и собираются у входа — дожидаться возвращения «пежо». Только Д. и Тереза остаются в баре.
Время от времени вдали раздается автоматная очередь. Они уже научились определять по звуку место — сейчас стреляют у Национальной библиотеки, на углу Итальянского бульвара. Товарищи говорят о доносчиках, об участи, ожидающей их. Когда слышится рокот приближающегося автомобиля, они замолкают и выходят на улицу. Нет, это еще не «пежо». Один из них — все тот же -насвистывает все ту же быструю радостную мелодию.
С Итальянского бульвара доносится приглушенный шум: неумолчный рокот машин, овации, песни, женские крики, мужские крики, — все это перемешалось, слилось в один праздничный гул. Уже два дня и две ночи радость льется рекой.
— Главное, — говорит Тереза, — надо выяснить, действительно ли этот тип доносчик. Мы только потеряем время с этим Альбером из «Капиталя», а потом вылезут какие-нибудь старые хрычи в провонявших нафталином мантиях и оставят нас в дураках, потому что не смогут заставить его ни в чем признаться и отпустят. Или скажут, что он может быть полезен.
Д. говорит, что мы должны быть терпеливы.
Тереза говорит, что мы вовсе не должны быть терпеливы, что мы уже достаточно терпели.
Д. говорит, что нельзя быть нетерпеливым, что теперь больше чем когда-либо мы должны быть терпеливыми.
Д. говорит, что, начав с Альбера из «Капиталя», мы сможем вытянуть звено за звеном всю цепочку. Он говорит, что доносчик — это мелочь, жалкий тип, которому платили поштучно, с головы. Что надо добраться до более крупных преступников, тех, которые, сидя в своих кабинетах, подписывали смертные приговоры сотням евреев и участников Сопротивления. За что получали по пятьдесят тысяч франков в месяц. Вот кого нужно взять, говорит Д.
Тереза почти не слушает его. Она смотрит на часы.
Неделю назад, тоже вечером, в столовую вошел командир другой группы -Роже и объявил, что они захватили семерых немцев. Он рассказал, как это произошло. Сообщил, что они устроили пленным постель из свежей соломы и угостили их пивом. Тереза встала из-за стола, обругав Роже. Она заявила, что, по ее мнению, всех пленных немцев надо убить. Роже рассмеялся. Все смеялись. Все были согласны с Роже: нельзя плохо обращаться с пленными немцами, это солдаты, которых взяли в плен в бою. Тереза вышла из столовой. Все смеялись, но с тех пор ее несколько сторонятся. Все, кроме Д.
В первый раз после того вечера она осталась наедине с Д. На этот раз Д. ничем не занят. Он ждет возвращения «пежо». Он не сводит глаз с входной двери, он ждет Альбера из «Капиталя». Тереза сидит напротив него.
— Ты считаешь, я была не права в тот вечер? — спрашивает Тереза.
— Когда?
— Насчет пленных немцев.
— Разумеется, ты была не права. Остальные тоже, им не следовало сердиться на тебя.
Д. протягивает Терезе пачку сигарет:
— Возьми…
Они закуривают.
— Ты хочешь допросить его? — спрашивает Д.
— Как скажешь. Мне плевать, — говорит Тереза.
— Разумеется, — говорит Д.
Машина. Товарищи никого не привезли. Появляется Д.
— Ну что?
— Конечно смылся — еще две недели назад. Говорят, взял отпуск…
— Ах, черт!
Д. идет в столовую, расположенную на первом этаже. Тереза следует за ним. Товарищи кончают обед. Ни Тереза, ни Д. еще не обедали.
— Надо заняться этим типом, — говорит Д.
Люди перестают есть и смотрят на Терезу и Д. Всем уже известно, что допрашивать доносчика будет Тереза. Ни у кого нет возражений.
Тереза стоит позади Д., она немного бледна. У нее злое лицо, она одинока. После Освобождения это стало особенно заметно. С тех пор как она работает в Центре, ее ни разу не видели с кем-нибудь под руку. Во время восстания она не щадила себя, держалась приветливо, но сдержанно. Отстраненная, одинокая. Она ждет мужа, которого, возможно, расстреляли. Сегодня вечером это особенно заметно.
Десять человек выходят из-за стола и направляются к Д. и Терезе. У всех десяти — веские причины, чтобы заняться доносчиком, даже у тех, кто в тот вечер смеялся больше других. Д. выбирает двух, которые прошли через Монлюк, где им крепко досталось от тюремщиков. Ни у кого нет возражений. Никто не возражает, но никто не садится. Все ждут.
— Я перекушу, — говорит Д., — и сразу же присоединюсь к вам. Ты хорошо поняла, Тереза? Прежде всего — адрес Альбера из «Капиталя» или тех, с кем он особенно часто встречался. Нужно выявить всю сеть.
Тереза и двое из Монлюка, Альбер и Люсьен, выходят из столовой. Прочие машинально следуют за ними, никто не хочет остаться. Электричество есть лишь в дальней части здания, которая наверняка занята. Надо спуститься в бар за фонарем. Тереза спускается вместе с парнями из Монлюка. Остальные, сбившись в кучу, тоже спускаются, держась по-прежнему чуть позади. Взяв фонарь, они поднимаются по боковой лестнице, которая ведет в коридор за бухгалтерией. Это здесь. Один из парней, сидевших в Монлюке, отпирает дверь ключом, который ему дал Д. Тереза входит первая. Двое из Монлюка входят за ней и закрывают за собой дверь. Остальные остаются в коридоре. Они пока что не пытаются войти.
Доносчик сидит на стуле около стола. Наверно, он сидел опустив голову на руки, когда услышал звук ключа в замке. Теперь он выпрямился. Он слегка поворачивается, чтобы разглядеть входящих людей. Ослепленный светом фонаря, щурит глаза. Люсьен ставит фонарь посреди стола, направив его прямо на доносчика.
В комнате почти нет мебели — только стол и два стула. Тереза берет второй стул и садится с другой стороны стола, за фонарем. Доносчик остается сидеть на свету. Позади него с обеих сторон стоят в полутьме парни из Монлюка.
— Раздевайся и поживее, — говорит Альбер, — у нас нет времени возиться с тобой, шкура.
Альбер еще слишком молод, чтобы не тешиться ролью карателя, и немного «переигрывает».
Доносчик встает. Выглядит он так, словно только что проснулся. Он снимает куртку. У него бледное лицо, и он так близорук, что, похоже, даже в очках почти ничего не видит. Он все делает очень медленно. Тереза находит, что Альбер не прав: вопреки его утверждению, у них сколько угодно времени.
Он кладет куртку на стул. Товарищи ждут, застыв на своих местах. Они молчат, доносчик тоже молчит, Тереза тоже. За закрытой дверью — шушуканье. Он тратит немало времени на то, чтобы положить куртку на стул, он тщательно складывает ее. Он тянет время, но подчиняется. Он не может иначе.
Тереза спрашивает себя, зачем они заставляют его раздеваться, есть ли в этом смысл. Теперь, когда он здесь, все это дело представляется ей не таким уж важным. Она уже ничего не чувствует — ни ненависти, ни нетерпения. Ничего. Ощущает только, как долго это тянется. Время замирает, пока он раздевается.
Она не знает, почему не уходит. У нее мелькнула мысль уйти, но Тереза не уходит. Во всем этом какая-то неотвратимость. Нужно вернуться назад, в прошлое, чтобы понять, почему — почему именно она, Тереза, будет допрашивать этого доносчика. Д. отдал ей его. Она взяла. Он в ее руках, этот человек, эта редкая дичь, но ей уже не нужна добыча. Ей хочется спать. Она говорит себе: «Я сплю». Он снимает брюки и укладывает их, все так же тщательно, на куртку. Кальсоны у него серые, мятые. «Надо же где-то находиться и что-то делать, — говорит себе Тереза. — Теперь я здесь, заперта в этой темной комнате вместе с двумя парнями из Монлюка, Альбером и Люсьеном, и этим доносчиком, выдававшим евреев и участников Сопротивления. Я в кино». Да, она в кино. А однажды летом в два часа дня она была на набережной Сены с мужчиной, который поцеловал ее и сказал, что любит. Она там была, она и сейчас это знает. Все на свете имеет свое название: то был день, когда она решила жить с этим человеком. А сегодня что за день? Что будет сегодня? Скоро она пойдет на улицу Реомюр в редакцию газеты, займется своим профессиональным делом. Люди думают, это что-то экстраординарное -допрашивать доносчика. Ничего подобного. Это случается с вами, как все остальное. И вот — уже случилось. Это могло случиться с кем угодно.
Облокотившись о стол, Тереза смотрит на доносчика. Он снимает туфли. Товарищи тоже смотрят. Старший — Люсьен, ему двадцать пять лет. У него гараж в Левалуа. В группе его недолюбливают. Он хорошо воевал, но не прочь прихвастнуть. Болтун. Второй — Альбер, восемнадцать лет, из приютских, типографский рабочий, один из самых храбрых бойцов.
1 2 3