Ч В Андели.
Ч Значит, Мариус туда и едет?
Ч Если только, как и я, не выйдет где-нибудь раньше по пути. Я сойду в Верно
не, мне надо захватить гайонскую почту. А о маршруте Мариуса не имею ни мал
ейшего представления.
Ч Мариус! Какое противное имя! И вздумалось же назвать его Мариусом! Вот
у тебя, я понимаю, имя Ч Теодюль!
Ч Я предпочел бы, чтобы меня звали Альфредом, Ч заметил офицер.
Ч Слушай, Теодюль!
Ч Слушаю, тетушка.
Ч Слушай внимательно!
Ч С превеликим вниманием.
Ч Итак, ты слушаешь?
Ч Да.
Ч Так вот, Мариус то и дело в отлучке.
Ч Ай-ай-ай!
Ч Он куда-то ездит.
Ч Ого!
Ч Не ночует дома.
Ч Эге!
Ч Нам хотелось бы узнать, что за этим кроется.
Ч Какая-нибудь юбка, Ч проговорил со спокойствием многоопытного чело
века Теодюль и с затаенной насмешкой, не оставлявшей места сомнениям, до
бавил: Ч Девчонка.
Ч Так оно и есть! Ч воскликнула тетка; ей показалось, что она слышит само
го Жильнормана; для нее слово «девчонка», произнесенное внучатным племя
нником и почти таким же тоном, каким оно произносилось двоюродным дедом,
звучало особенно убедительно.
Ч Сделай нам одолжение, последи за Мариусом, Ч продолжала она. Ч Он теб
я не знает, тебе это не составит труда. А раз уж тут замешалась девчонка, по
старайся и ее увидать. Ты нам напишешь. Это позабавит дедушку.
Хотя Теодюль не имел особой охоты заниматься подобного рода слежкой, но
он был глубоко растроган десятью луидорами и питал надежду, что продолже
ние последует. Со словами: «К вашим услугам, тетушка», он принял поручение
, а про себя добавил: «Вот я и попал в дуэньи».
Мадмуазель Жильнорман расцеловала его.
Ч Ты-то, Теодюль, никогда не пошел бы на такие проделки. Ты повинуешься ди
сциплине, ты раб своих служебных обязанностей, человек чести и долга, ты н
е стал бы бросать семью ради свидания с какой-то тварью.
Улан скорчил довольную гримасу, словно Картуш, которого похвалили за чес
тность.
Вечером того же дня, когда происходил описанный диалог, Мариус сел в дили
жанс, не подозревая, что у него есть соглядатай. А соглядатай, наш Аргус, за
снул сном праведника и всю ночь напролет прохрапел.
Ч Вернон! Станция Вернон! Кто едет до Вернона? Ч крикнул на рассвете кон
дуктор.
Поручик Теодюль проснулся.
Ч Превосходно, Ч в полусне пробормотал он, Ч мне здесь выходить.
А когда он окончательно стряхнул с себя сон и память его начала прояснят
ься, ему вспомнилась тетка, десять луидоров и взятое им на себя обязатель
ство представить отчет о поведении Мариуса. Это рассмешило его.
«Мариуса, может быть, давно уже и нет в дилижансе, Ч подумал он, застегива
я мундир. Ч Он мог остановиться в Пуасси, в Триэле, с одинаковым успехом с
ойти как в Мелане, так и в Манте, если только не сошел раньше в Рольбуазе. А т
о, добравшись до Паси, мог свернуть налево в Эвре или направо Ч в Ларош Ч
Гийон. Попробуй-ка, тетенька, угонись за ним! Но что же, черт побери, напишу
я милой старушке?»
В эту минуту в окне кареты показались спускавшиеся с империала черные па
нталоны.
«Уж не Мариус ли это?» Ч промелькнуло в голове поручика.
Это был действительно Мариус.
У самого дилижанса молоденькая крестьянка, проталкиваясь между лошадь
ми и почтарями, предлагала пассажирам цветы.
Ч Купите цветов вашим дамам! Ч кричала она.
Мариус подошел и выбрал лучшие цветы из ее корзинки.
«Дело принимает любопытный оборот! Ч подумал Теодюль, выскакивая из ка
реты. Ч Но кому, пропади он пропадом, собирается Мариус преподнести эти ц
веты? Такой чудесный букет может предназначаться писаной красавице. Я до
лжен на нее поглядеть».
Подобно собакам, которые гонятся за дичью по собственному почину, он, теп
ерь уже не по чужой указке, а удовлетворяя свое любопытство, стал следить
за Мариусом.
Мариус не обратил на Теодюля никакого внимания. Из дилижанса выходили эл
егантные дамы, он не смотрел на них. Казалось, он совершенно не замечал окр
ужающего.
«Здорово же он влюблен!» Ч решил Теодюль.
Мариус направился к церкви.
«Великолепно, Ч рассуждал сам с собой Теодюль. Ч Церковь! Очень хорошо.
Свидания, заправленные обедней, Ч чего лучше! Перемигиваться за спиной
у боженьки премилое дело».
Подойдя к церкви, Мариус не вошел в нее, а свернул за выступ алтарной части
и тут же скрылся за углом одного из контрфорсов абсиды.
«Итак, свидание происходит не внутри, а снаружи, Ч подумал Теодюль. Ч Ну-
ну, поглядим на девчонку».
И он стал на цыпочках пробираться к углу, за который свернул Мариус.
Дойдя до угла, он замер от удивления.
На могиле, опустившись на колени прямо в траву и закрыв лицо руками, стоял
Мариус. Букет свой он растрепал и усыпал цветами могилу. Там, где возвышен
ие обозначало изголовье, виднелся черный деревянный крест, и на нем можн
о было разглядеть написанное белыми буквами имя: ПОЛКОВНИК БАРОН ПОНМЕР
СИ. Слышались рыдания Мариуса.
Девчонка оказалась могилой.

Глава восьмая.
Нашла коса на камень

Сюда-то и ездил Мариус, когда в первый раз отлучился из Парижа. Сюда же при
езжал всякий раз, когда, по выражению Жильнормана, «таскался по ночам».
Поручик Теодюль совершенно растерялся, неожиданно очутившись рядом с г
робницей. Он испытал неприятное и странное чувство, определить которое н
е умел и которое складывалось из почтения к смерти, смешанного с почтени
ем к полковничьему чину. Он отступил, оставив Мариуса одного на кладбище,
причем немалую роль здесь сыграла дисциплина. Смерть явилась ему в густы
х полковничьих эполетах, и он едва удержался, чтобы не отдать ей честь. Не
зная, что написать тетушке, он решил совсем ничего не писать. И открытие, с
деланное Теодюлем относительно любовных похождений Мариуса, не имело б
ы, по всей вероятности, никаких последствий, если бы, как это часто случает
ся, сцена в Верноне, в силу непонятного стечения обстоятельств, почти тот
час же не получила отклика в Париже.
Мариус вернулся из Вернона на третий день и приехал в дом деда ранним утр
ом. Утомленный двумя бессонными ночами, проведенными в дилижансе, чувств
уя потребность освежиться и поплавать с часок, он быстро поднялся к себе,
не мешкая снял дорожный сюртук и черную ленточку, которую носил на шее, и о
тправился купаться.
Жильнорман, как все здоровые старики просыпавшийся спозаранку, услыхал,
что Мариус приехал, и, насколько это позволяли его старые ноги, поспешил в
зобраться по лестнице в помещение под крышей, где жил Мариус, чтобы расце
ловать внука, а заодно попытаться расспросить и разузнать, где же он был.

Но юноше понадобилось меньше времени на то, чтобы спуститься вниз, нежел
и восьмидесятилетнему старцу, чтобы подняться наверх. И когда дедушка Жи
льнорман вошел в мансарду, Мариуса там уже не было.
Постель оставалась неразобранной, а на ней безмятежно покоились сюртук
и черная ленточка.
Ч Тем лучше, Ч сказал Жильнорман и проследовал в гостиную, где уже восс
едала мадмуазель Жильнорман Ч старшая, вышивавшая свои экипажные коле
са.
Он вошел ликуя.
Держа в одной руке сюртук, а в другой черную нашейную ленточку Мариуса, Жи
льнорман воскликнул:
Ч Победа! Теперь мы откроем тайну! Проникнем в святая святых, прощупаем н
ашего молчальника, узнаем все его шашни! Мы у самых истоков романа. У меня
портрет!
Действительно, на ленточке висел футлярчик из черной шагреневой кожи, на
поминавший медальон.
Старик взял футляр и некоторое время, не раскрывая, глядел на него тем сла
дострастным, восхищенным и гневным взглядом, каким голодный смотрит на в
кусный обед, проносимый у него, бедняги, перед носом, но не для него предна
значенный.
Ч Совершенно очевидно, что там портрет. Мне ли этого не знать? Предметы п
одобного рода бережно носят у самого сердца. Ну что за болваны! Наверное, к
акая-нибудь потаскушка, от которой в дрожь бросает! Нынче у молодежи прес
кверный вкус!
Ч Давайте посмотрим, отец, Ч сказала старая дева.
Футлярчик открывался нажатием пружины. Они не обнаружили в нем ничего, к
роме тщательно сложенной бумажки.
Ч От той же к тому же, Ч с громким хохотом сказал Жильнорман. Ч Я догады
ваюсь, что это такое. Любовная записка!
Ч Ну прочтемте же ее! Ч сказала тетка и надела очки. Затем развернула бу
мажку и прочла следующее:
«Моему сыну. Император пожаловал меня бароном на поле битвы под Ватерлоо
. Реставрация не признает за мной этого титула, который я оплатил своею кр
овью, поэтому его примет и будет носить мой сын. Само собой разумеется, что
он будет достоин его».
Невозможно передать, что почувствовали при этом отец и дочь. На них точно
пахнуло леденящим дыханием смерти. Они не обменялись ни словом. Жильнорм
ан чуть слышно, как бы про себя, прошептал:
Ч Это почерк рубаки.
Тетка подвергла бумажку обследованию, повертела ею и так и сяк, затем пол
ожила обратно в футляр.
В ту же минуту из кармана сюртука Мариуса выпал продолговатый четырехуг
ольный сверточек, завернутый в голубую бумагу. Мадмуазель Жильнорман по
дняла его и развернула голубую бумагу. Это была сотня визитных карточек
Мариуса. Мадмуазель Жильнорман протянула одну из них отцу, и тот прочел: Б
арон Мариус Понмерси.
Старик позвонил. Вошла Николетта. Жильнорман взял ленточку, футляр и сюр
тук и, бросив все на пол посреди гостиной, приказал:
Ч Унесите этот хлам.
Добрый час прошел в глубочайшем молчании. И старик и старая дева сидели, о
твернувшись друг от друга, но каждый, по всей вероятности, думал об одном и
том же. На исходе этого часа тетка Жильнорман промолвила:
Ч Очень мило!
Несколько минут спустя вошел Мариус. Он только что вернулся. Не успел он п
ереступить порог гостиной, как заметил в руке у деда свою визитную карто
чку, а дед, завидев его, тотчас впал в насмешливый, исполненный буржуазног
о высокомерия тон, в котором было нечто уничижающее.
Ч Так, так, так! Ч закричал он. Ч Оказывается, ты теперь барон. Ну. поздрав
ляю тебя. А что это собственно значит?
Ч Это значит, Ч слегка покраснев, ответил Мариус, Ч что я сын своего отц
а.
Жильнорман перестал смеяться и резко сказал:
Ч Твой отец Ч это я.
Ч Мой отец, Ч продолжал Мариус, опустив глаза и храня суровый вид, Ч был
человек скромный, но храбрый, доблестно служивший Республике и Франции,
показавший свое величие в величайших исторических событиях, проживший
четверть века на бивуаке, днем под картечью и пулями, ночью в снегу, в гряз
и и под дождем, человек, получивший двадцать ранений, захвативший два зна
мени и умерший забытым, заброшенным, виновным единственно в том, что слиш
ком сильно любил двух неблагодарных Ч родину и меня!
Это было уж чересчур, Жилънорман не вытерпел. При слове «республика» он в
стал, или, вернее, выпрямился во весь рост. Каждое слово, произносимое Мари
усом, оказывало такое же действие на лицо старого роялиста, как воздушна
я струя кузнечных мехов на горящий уголь. Из темного оно стало красным, из
красного Ч пунцовым, из пунцового Ч багровым.
Ч Мариус! Мерзкий мальчишка! Ч воскликнул он. Ч Я не знаю, каков был тво
й отец! И знать не хочу! Я о нем ничего не знаю и его самого не знаю! Но зато я х
орошо знаю, что все эти люди были негодяи! Голодранцы, убийцы, каторжники,
воры! Все, говорят тебе! Все без исключения! Все! Запомни, Мариус! А ты такой
же барон, как моя туфля! Робеспьеру служили одни грабители! Бу Ч о Ч на Ч
парту Ч одни разбойники! Одни изменники, только и знавшие, что изменять, и
зменять, изменять! Законному своему королю! Одни трусы, бежавшие от прусс
аков и англичан под Ватерлоо! Вот это мне известно. А ежели почтенный ваш р
одитель, чего я до сих пор не знал, Ч принадлежит к их числу… Ну что ж, очен
ь жаль, тем хуже для него!
Теперь наступила очередь Маркуса играть роль угля, а Жильнормана Ч мехо
в. Мариус весь дрожал; он не знал, что делать, голова его пылала. Он испытыва
л то же, что должен был бы испытывать священник, на глазах которого выкиды
вают его облатки, или факир, на глазах у которого прохожий плюет на его идо
ла. Может ли он допустить, чтобы такие слова безнаказанно произносились
при нем? Но как тут быть? В его присутствии над отцом надругались, топтали
его ногами. И кто? Дед. Как отомстить за одного, не обидев другого? Нельзя ос
корбить деда, но нельзя оставить неотомщенным отца. С одной стороны Ч св
ященная могила, с другой Ч седины. Под влиянием этих мыслей, вихрем кружи
вшихся в его голове, он был как хмельной и не знал, на что решиться. Потом по
днял глаза, пристально взглянул на деда и закричал громовым голосом:
Ч Долой Бурбонов! И этого жирного борова Людовика Восемнадцатого!
Людовика XVIII уже четыре года не было в живых, но Мариусу это было совершенно
безразлично.
Старик из багрового сразу стал белее собственных волос. Он повернулся к
стоявшему на камине бюсту герцога Беррийского и с какой-то необычайной
торжественностью отвесил ему низкий поклон. Затем, медленно и молча, два
жды прошелся от камина к окну и от окна к камину, тяжело, словно каменное и
зваяние, ступая по трещавшему под его ногами паркету. Проходя во второй р
аз, он нагнулся к дочери, которая присутствовала при столкновении, держа
сь оробевшей старой овцой, сказал, улыбаясь, почти спокойно:
Ч Барон, каковым является милостивый государь, и буржуа, каковым являюс
ь я, не могут оставаться под одной кровлей.
И вдруг, выпрямившись, бледный, дрожащий от ярости, страшный, с надувшимис
я на лбу жилами, он простер в сторону Мариуса руку и крикнул:
Ч Вон!
Мариус покинул дом деда.
На другой день Жильнорман сказал дочери:
Ч Посылайте каждые полгода шестьдесят пистолей этому кровопийце и при
мне никогда о нем не упоминайте.
Сохранив огромный запас неизлитого гнева, не зная, куда его девать, он про
должал в течение трех с лишним месяцев обращаться к дочери на «вы».
Мариус удалился, кипя негодованием. Одно заслуживающее упоминания обст
оятельство еще усилило его раздражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13