А ведь зверобои тоже совершали открытия и зимовали на островах, которые еще долго оставались неведомы космографам; они лучше знали льды и судоходные трассы, нежели академики, – но кто, кроме писаря в торговой конторе, стал бы записывать их имена? Что такое десять сгинувших зверобойных фрегатов по сравнению с одним-единственным экспедиционным кораблем, вышедшим в рейс по королевскому заданию и затонувшим? Кто делает свое дело на зверобойном судне, славы не взыскует. Но экспедициям, даже самым безуспешным, ставят памятники.
Имя
(начальник экспедиции)
Годы во
льдах
Недостигнутые цели
Примечания
Хью
Уиллоби
1553/ 1554
Северо-Восточный проход
См.: Первый экскурс, гибель Уиллоби.
Мартин Фробишер
1576/ 1577/ 1578
Северо-Западный проход
Достигает южной оконечности Гренландии, возвращается с грузом серного колчедана, золотого камня , и с пленниками – гренландскими эскимосами. Во время второго плавания эскимосы убивают пятерых матросов; Фробишер сообщает, что многие гренландцы сами утопились, чтобы не попасть к нему в руки; в конце концов он пропадает в Ледовитом океане.
Виллем Баренц
1594/ 1595/ 1596/ 1597
Северо-Восточный проход, Северо-Западный проход, прямой путь через Северный полюс в Тихий океан
Впервые огибает Новую Землю и вслед за поморами и исландцами вновь открывает Шпицберген, постоянно возвращается с серным колчеданом. В последней экспедиции его корабль был затерт льдами у Трех Гробов возле северо-восточного побережья Новой Земли и затонул; Баренц и четверо матросов умирают во время зимовки на побережье. Остатки его лагеря спустя сотни лет были найдены ледовым боцманом Эллингом Карлсеном.
Джон Найт
1606
Северо-Западный проход
Убит в Гренландии эскимосами.
Джеймс Холл
1605/ 1606 1607/ 1608
Северо-Западный проход
Убит в Гренландии эскимосами.
Генри Гудзон
1607/
1608
1609/
1610
1611
Северо-Западный проход, прямой путь через Северный полюс в Тихий океан
Совершает плавания в Гренландию, на Шпицберген и через Гудзонов пролив и Гудзонов залив к североамериканскому континенту; возвращаясь из одной такой экспедиции, открывает остров Ян-Майен; после подавления двух бунтов команда высаживает его вместе с сыном и семью матросами в шлюпку, после чего он пропадает без вести; бунтовщики возвращаются в Англию, где их казнят через повешение.
Витус Беринг
1725–1741
Северо-Западный проход, Северо-Восточный проход, прямой путь через Северный полюс в Тихий океан
Герой запланированной и организованной Иваном Кирилловичем Кирилловым царской Большой северной экспедиции (всего семь отрядов и шестьсот участников). Одним из первых проходит Берингов пролив ; потерпев кораблекрушение у берегов острова Беринга , умирает там от цинги.
Василий
Яковлевич
Чичагов
1765/ 1766
Прямой путь через Северный полюс в Тихий океан
По возвращении из первой безуспешной экспедиции по отысканию прохода вынужден выйти во второе плавание, в ходе которого большинство участников погибает. (Принудительные экспедиции типичны для полярных исследований при царе – поэтому мореходы порой придумывают новые земли и свободные от льда трассы, чтобы избежать повторного плавания.)
Джон Франклин
1818/
1819
1820/
1821
1825-
1827
1845-
1847
Северо-Западный проход, прямой путь через Северный полюс в Тихий океан
После трех тяжелейших полярных экспедиций Джон Франклин в четвертой своей экспедиции пропадает во льдах вместе со 129 членами экипажа и двумя кораблями – «Эребусом» и «Террором»; многолетние поиски остаются безуспешны. Только в 1859 году капитан Мак-Клинток находит остатки стоянок и мертвые искалеченные тела.
Илайша
Кент Кейн
1850/
1851
1853-
1855
Американский
путь (через
пролив Смит
у западного побережья Гренландии к Северному полюсу и Берингову проливу)
Кейн выходит из Нью-Йоркской гавани, намереваясь впервые пройти Американским путем в Тихий океан; первая экспедиция терпит неудачу, во время второй остается в живых лишь часть экипажа, а сам Кейн по возвращении умирает от последствий лишений.
Чарлз
Фрэнсис
Холл
и Эмиль
Израэл
Бесселс
1860-
Американский
В качестве проводников и советников Холл берет с собой в экспедицию несколько эскимосских семей; в 871 году он умирает от тягот санного путешествия во льдах; экипаж под командованием Эмиля Израэла Бесселса продолжает попытки дойти до Северного полюса, часть экипажа остается на льдине, оторвавшейся от корабля, и семь месяцев дрейфует до моря Лабрадор; к моменту отправки «Адмирала Тегетхофа» экспедиция Холла еще считается пропавшей без вести.
1862
путь
1864-
1869
1871-
1873
Дополнение. Победители.
В 1878 году, через четыре года после возвращения экспедиции Пайера-Вайпрехта, Адольф Эрик барон Норденшёльд, вполне сознательно вморозив свой корабль «Вега» во льды, начинает ледовый дрейф сквозь полярную ночь; следующим арктическим летом «Вега» освободится от льда, поставит паруса, пройдет Беринговым проливом и, наконец, 2 сентября 1879 года достигнет Иокогамы, где Норденшёльда встретят бурным ликованием: Первый! Покоритель Северо-Восточного прохода ! (Проход этот не имеет транспортно-торгового значения, поскольку преодолеть его можно лишь ценой едва ли не многолетнего ледового плена… Но и это изменится: с появлением ледоколов далекого пока что будущего, к примеру советских гигантов класса «Ленин» с двигателями мощностью 75 000 лошадиных сил или танкеров компании «Эксон ойл» и других специальных судов, созданий могучей техники.)
В 1903–1906 годах Руал Амундсен на судне «Йоа» выдержит две полярные ночи, дрейфуя со льдами, и достигнет Берингова пролива через Северо-Западный проход, каковой не имеет транспортного значения, ибо лишь ценой многолетнего ледового плена… и т. д., и т. п.
Но кто дерзнет утверждать, что все муки и тяготы искателей этих проходов были бессмысленны? Странствия в аду ради путей, не имеющих ценности? Так или иначе, они послужили если не обогащению и торговле, то науке, разрушению мифов о свободном от льдов полярном океане, мифов о райских кущах во льдах. А мифы не разрушить без жертв.
ГЛАВА 9
ЛАНДШАФТ – СЕГОДНЯ И ВЧЕРА
Завтра июль кончается. Йозеф Мадзини уже третий день в Тромсё. Ледовитый океан тонет в дымке; высокая влажность воздуха туманит перспективу; максимальная дневная температура не превышает 10° по Цельсию. Небо белесое. У самой земли, над окаменелым ландшафтом, ветру как раз хватает силы чуть взбудоражить поверхность какого-нибудь стоячего водоема, пруда, изредка поднять легкую волну да вызвать в кронах корявых березок тот умиротворяющий шелест, который у синоптиков слывет характерным признаком легкого бриза. На фоне каменных круч Фрагернеса, господствующих над Тромсё, парит дельтаплан, выписывая плавные, продолговатые петли. Как добыча в когтях дракона висит планерист под ярко-алым крылом своего аппарата, а тот несет его прямо на гору, словно бы на мгновение замирает в воздухе, сворачивает, исчезает из поля зрения Мадзини, а через секунду-другую появляется вновь, чуть ниже. Скалы будто притягивают дельтаплан, и опять отталкивают, и мало-помалу заставляют его снижаться. Когда алое крыло со своею добычей уплывает из виду, Йозеф Мадзини остается наедине с этой горой, что стоит здесь как сто и тысячу лет назад, – все те же ущелья, кручи, граница лесов, проходящая в каких-то двух-трех сотнях метров над уровнем моря, скудные низкие купы деревьиц, березки, напоминания о лесах, кусты можжевельника, а выше лишайники, голый камень и мох. Наверное, туда поднимался Пайер, неся в заплечной корзине барометры и прочие приборы, следом шел Халлер с собаками, а впереди всех – лопарь Дилькоа. Вот они стоят на вершине и видят черный дымный столб над Тромсё, город охвачен пожаром, и Вайпрехт спешит из гавани на подмогу пожарным; колокола бьют набат. А потом дельтапланерист, завершив петлю, возвращается в поле его зрения и тянет за собою реальность сегодняшнего дня. Взгляд Мадзини сосредоточенно следует за ним туда, где у круч Фрагернеса поблескивают гондолы канатной дороги; пешком наверх ходить уже незачем, разве только для развлечения, бесцельная трата сил. Бетонный мост изящной аркой накрывает вход в гавань; у причала стоят два промысловых судна – великаны, корпуса в потеках ржавчины; матросы «Тегетхофа» глазам бы своим не поверили, ведь рядом с этими колоссами их барк сущий пигмей, чуть больше лоцманского катера, вдобавок оба увенчаны ветвистой путаницей антенн и вертушками радаров. Портовый пирс, нитка рельсов – он переводит взгляд на церковь, нет, там он не может представить себе вайпрехтовских матросов, для которых перед отплытием служат мессу; образчик тщеславного зодчества – так вчера за завтраком в гостинице «Ройал» отозвался об этой церкви турист из Гамбурга, – удачное сооружение, незамысловатая конструкция навеяна сушильными стойками, к которым в здешних краях подвешивают рыбу, а сверху набрасывают сети, для защиты от прожорливых птиц. Нет, здесь они колен не преклоняли. Гамбургский архитектор стоит сейчас у поручней какого-нибудь катера и ловит во фьорде рыбу, которой не ест, – таков один из пунктов программы паушальной поездки; Мадзини может спокойно к ним присоединиться, сказал гамбуржец, одним человеком больше, одним меньше – какая разница, а здесь так и так все в ажуре. Красновато-коричневые, темно-зеленые и розовые деревянные дома в центре города, по-деревенски тихого и спокойного, и стоят дома поодаль один от другого, из предосторожности, чтобы в случае пожара огонь не перекинулся; опасность пожара учитывают по сей день. Чем дальше от центра, тем плотнее новая застройка, кирпичные здания, стекло и бетон, – крики чаек. На одном из газонов высится трех-четырехметровый, куда больше, чем в жизни, металлический Амундсен, устремивший пустой взгляд в седое море.
Я вижу, как Йозеф Мадзини, вскинув на плечо спальник и легкий багаж, шагает по песчаной дороге, потом по каменистой тропе, фиолетовые склоны, светлая ночь, а он в сорока километрах пешего хода от Тромсё – испытывает себя одиночеством. На берегу окруженного березками озера колышутся зыбкие высокие столбы – тучи мошкары, миллионы насекомых, гудящая аллея. Там на ночлег устраиваться нельзя. Пасма тумана плывут над черной водой, скрепляют сушу с озером. Он идет вниз, в Скейвог, заброшенный поселок на Улльс-фьорде, развалины, рухнувшая, заросшая травой хижина, пустые окна. Двенадцать часов он провел в пути. И тою же ночью снова пускается в дорогу, взбирается высоко на скалы – дальше идти некуда, глубоко внизу в Улльс-фьорд вливается Грётсунн, именно здесь «Тегетхоф» прошел под парами в открытое море, сейчас воды пусты, совершенно пусты, а затем падает густой туман. Компасу Мадзини пока не очень доверяет. Утром выбирается возле Скарбю на песчаную дорогу, деревянные домишки в тумане, видимость меньше десяти метров. По берегу Грётсунна он шагает обратно. Неподалеку от Вогнеса рядом тормозит грузовик, шофер жестом приглашает его в кабину; только теперь он чувствует, до чего же устал. Шофер не понимает ни английского, ни знаков, когда Мадзини пытается сообщить ему, что сам водил такие машины, как эта, и даже побольше, – он только снова и снова качает головой. На здешних дорогах много не говорят. Мокрый пейзаж грохочет за окном. Громкий голос из радиоприемника, шум помех. Шофер кивает на небо, потом на лежащую рядом пуховую куртку. Сводка погоды. Надвигается похолодание. Вечером Мадзини опять в городе. Гамбургский архитектор только что прилетел на «Твин-оттер» из Вардё, сетует на какой-то из тамошних ресторанов, куда без галстука не пускают, он побывал и на Нордкапе: трехсотметровая столовая гора, круто встающая из моря, край Европы, но в туман и дождь, увы, полное разочарование. И на тебе – галстук! Галстук на рубеже глухомани, в этой дыре, идиотизм! А Мадзини размышляет о званом обеде в доме консула Огорда. Интересно, ледовый боцман Карлсен уже был среди гостей? Он в своем белом парике, при ордене Олафа Святого, а Пайер в парадном мундире? Доктор Кепеш, венгр, самый тщеславный из всех, наверняка облачился в выходной сюртук. Вы вообще меня слушаете? – говорит гамбуржец. Нынче ведь последний вечер, да? а завтра на Шпицберген? ну что ж, ваше здоровье, можно и это отметить, на сей раз молодой человек из Вены вряд ли откажется? Но Мадзини и согласия тоже не выражает. Просто идет следом за гамбуржцем. Сейчас, по возвращении из малого одиночества, Тромсё кажется ему еще новее, еще современнее. Он видел разбомбленный немецкий эсминец, затонувший в скалах? – спрашивает архитектор. Нет, Йозеф Мадзини высматривал другой корабль. Н-да, паршивая история, во время Второй мировой войны старый Тромсё сгорел от обстрелов немецких пушек.
Воспоминания об исчезнувшем городе, быть может, о Тромсё Пайера, романтические пейзажные литографии висят в рамках под стеклом на деревянных панелях рыбного ресторана «Фискероген и Пеппермёллен», интерьер которого имитирует кают-компанию парусного судна – фонари «летучая мышь», дерево, много латуни. Классный кабак, говорит Мадзини, опережая гамбуржца, и усмехается. Хозяин, кулинар, давний австрийский эмигрант, гордится тем, что превращает в деликатесы именно такую рыбу, какую обитатели норвежских берегов выбрасывают в море как несъедобную. Может, он и серный колчедан превратит в золото? – спрашивает Мадзини.
– Простите?
– Серный колчедан в золото.
– Ну и шуточки у вас… – Хозяин уже оборачивается к соседнему столику. – А попробовать вообще-то не мешало бы, ха-ха-ха… – Он желает им приятного вечера. Скат по-норвежски , за сто восемнадцать крон. Серный колчедан в золото, алхимия, секрет богатства, настоящее приключение.
– Вы слишком быстро пьете, – говорит гамбуржец.
Здесь на неделю требуется больше денег, чем в Вене на месяц, подсчитывает Мадзини. Впрочем, завтра он будет в океане, там и это, и вообще все изменится. Завтра. Ночной рейс.
– Ладно, будьте здоровы! – говорит гамбуржец. Молодой венец, похоже, со спиртным не очень в ладах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28