Он долго, бесчувственный, перекатывался по полу рубки, которая ходила ходуном вверх и вниз. Несколько раз радист сильно ударился о ножки стола, и. это привело его в чувство.
Снаружи свистело, ревело, грохотало. Крюков сел, потрогал затылок. На волосах запеклась кровь. Начал припоминать, как в рубку ворвался капитан Рамирес, как он боролся с ним. Потом в памяти был провал.
…Рамирес оглушил радиста ударом пистолетной рукоятки по голове. Подняв табурет и прикинув его на руке, он в два удара разбил рацию. Потом покинул рубку и замкнул ее на ключ.
Табурет был массивный, из какого-то тяжелого дерева, и Крюков, выбил им дверь рубки. На палубе был полный разгром. Две мачты срезало словно ножом. Антенна исчезла. Третья мачта лежала вдоль палубы, расщепленная у основания. Упади она иначе, «Атом» лег бы набок. Остервенелый ветер нес над палубой низкие черные облака, трепал обрывки парусов и такелажа, толок дождь, как в ступе. Цепляясь за дверь рубки. Крюков с горестью глядел на все эти разрушения.
Циклон, центр которого прошел далеко от «Атома», задел шхуну только краем, иначе бы судну не сдобровать.
Скоро над океаном снова засияло безмятежное небо и только крупные волны, продолжавшие ходить по поверхности, напоминали о том, что здесь недавно бушевала стихия.
Крюков начал с того, что наведался в трюм. Вода заполняла его наполовину. Просто непостижимо было, но «Атом» еще держался. Однако такие казусы редко, но случаются. Человек с тяжелым ранением сердца продолжает жить минуты, даже часы, ставя в тупик врачей, опрокидывая все прогнозы. Торпедированное судно, как это не раз случалось во время последних двух мировых войн, не хочет умирать, несмотря на чудовищные пробоины. Так и «Атом» упорно не хотел идти на дно, словно набитый пробкой.
Крюков разыскал топор, обрубил и скинул за борт рваные снасти.
Он умел ходить на шлюпке, понимал судовождение, но самый приблизительный осмотр доказал ему, что шхуну вести дальше невозможно.
Крюков вернулся к осмотру рации, которая сперва показалась ему поврежденной безнадежно. Мобилизуя всю свою изобретательность, он попытался привести ее в порядок. В ящике стола нашлись инструменты. В течение нескольких часов Крюков, забыв про боль, усталость и голод, возился с аппаратурой, переделывал схему, переставлял лампы, устраивал лучевую антенну.
Терпение и навык взяли своё, рация начала действовать.
Сперва он попробовал работать на средних волнах, но ничего не выходило. Тогда Крюков устремился в эфир на коротких, разыскивая родные голоса. Ему удалось поймать позывные «УА3ВН». О, радость! — пятизначная комбинация цифры и букв означала, что это советская любительская станция.
— Кто зовет? — спрашивал «морзянкой» далекий соотечественник.
— Слушайте, слушайте! — застучал Крюков. — Я, советский моряк Крюков с теплохода «Памир», обманом завлечен на иностранное судно и брошен в океане на гибнущей шхуне. Кто вы?
— Московский радиолюбитель, учащийся 9 класса 237 школы Прокошин. Не теряйтесь, товарищ моряк, давайте ваши координаты. Перехожу на прием!
— Я нахожусь (Крюков передавал координаты, которые слышал от Рамиреса) — нахожусь в Тихом океане между 130 градусом и 140 градусом западной долготы и экватором и 10 градусом южной широты. Могу продержаться еще сутки, может, быть двое. Прошу учесть, что меня непрерывно…
Чудо кончилось. Крохотная, затерянная в океане радиостанция, связавшаяся через огромные пространства с родной землей, перестала работать. Батареи иссякли.
Радиограмма, переданная Крюковым, осталась незаконченной. Сообщив координаты, он не успел добавить: «Учтите, что меня непрерывно сносит течением на юго-восток».
Это явление Крюков заметил сразу, едва шквал сменился штилем. Шхуна двигалась в полосе ярко-зеленой воды, резко отделявшейся от темно-синей поверхности океана.
«Великий или Тихий» равнодушно и размеренно катил свои волны, и, казалось, никому во всей вселенной не было дела до комсомольца, брошенного на плавучем гробу в безмерной шири океана.
Неправда! Множество людей были заинтересованы и обеспокоены судьбой радиста, и прежде всего это были советские люди.
Крюкова хватились перед самым отходом судна (рация на стоянках, как обычно, не работала). Капитан «Памира» Афанасьев посетил начальника полиции Кальяо синьора Маркинеса.
Маркинес только руками разводил:
— Моряки любят покутить, посещают разные притоны. А в Кальяо есть места, где выпивший человек исчезает бесследно.
— Наши моряки по притонам не ходят, — сказал Афанасьев. — А пропавший Крюков — человек совершенно непьющий. Здесь что-то другое.
— Все возможно, все возможно, — заохал, закатил глаза Маркинес. — Может быть, синьор Кри…Кру… Криу-ков, — с трудом выговорил он и осклабился, — не пожелал возвращаться в Советскую Россию и решил остаться в Южной Америке?
Но тут Афанасьев так посмотрел на него, что начальник полиции осекся.
— Если вы не желаете заняться поисками нашего члена экипажа, — сказал Афанасьев, — я буду вынужден сейчас телеграфировать министру внутренних дел. Здесь, несомненно, имеет место преступление.
Маркинес встал. Эта старая полицейская лиса знала: самое легкое — давать обещания, еще легче не выполнять их.
— Синьор Аффанасьеу! — воскликнул он, ударяя себя в грудь. — Клянусь, что ваш радист будет найден. Я поставлю на ноги весь мой аппарат! В течение, трех дней ваш консул будет иметь результаты!
«Памир» ушел вечером. Маркинес действительно поставил на ноги всех своих сыщиков и узнал, что советского моряка Крюкова подпоил капитан Рамирес и увез к себе на судно. Но так как значительную часть бюджета Маркинеса составляли деньги, получаемые от компании «Канариас и Эквидо», то начальник полиции не дал хода этому делу и агентурные сведения были похоронены в сейфе синьора Маркинеса.
Некоторые из репортеров местных газет поддержали версию начальника полиции. Они утверждали, что Крюков бежал в Штаты с американкой, вдовой миллионера, и намерен открыть в Бостоне фабрику радиоаппаратуры.
Все это, конечно, было неизвестно Крюкову. Но он знал одно: его не бросят. Течение увлекало шхуну на юго-восток. Крюков вел себя, как Робинзон, готовый при первых признаках земли высадиться на твердую почву. Он обшарил все уголки судна, нашел хороший бинокль, оружие, патроны, продукты. Начал разбирать рубку и сооружать из нее плот. Вплавь пускаться было опасно, он не раз замечал около шхуны черные треугольные плавники акул.
На четвертый день дрейфа перед ним показался туманный признак земли. Крюков долго рассматривал его в бинокль. Да, это была земля! Остров, в центре которого возвышалась гора с горизонтально срезанной вершиной, был одет зеленью и окружен ожерельем рифов, о которые разбивался прибой. Течение, видимо, обходило рифы и устремлялось куда-то дальше в океан.
Крюков начал с удвоенной энергией собирать плот. Согнувшись, радист вбивал в доски непослушные, гнущиеся гвозди, и неожиданно стал свидетелем необычайного явления, какого никогда не доводилось ему видеть в жизни.
Где-то на западе над океаном поднялось пламя, какой-то могущественный проблеск, окрасивший тропическое небо в белый, как снег, цвет. Это было подобно вспышке магния в полной тьме, только на зажигалке космического фотографа вспыхнул не магний, а казалось, сама звездная материя.
Задумываться сейчас над причинами этого явления Крюкову было некогда. Закат приближался, шхуну могло пронести мимо острова, который обозначался все явственнее. В бинокль можно было уже различить верхушки кокосовых пальм на берегу.
у Крюкова все было приготовлено. В небольшой резиновый мешок он положил пистолет и несколько обойм патронов, складной нож, сухарей, полдюжины плиток шоколада, алюминиевую фляжку с водой. Настроение было бодрое, он даже запел вполголоса: «Увидел на миг ослепительный свет…»
Закат внезапно окрасился странными, густо-зелеными тонами. Крюков поднял голову, взглянул на горизонт и похолодел. Там, где океан сливался с небом, еще очень далеко, но явственно, зримо поднимался колоссальный вал. Крюков понял, что это такое: тсунами! — грозное явление природы, страшнее смерча и циклона, одна из тех разрушительных волн, что возникают в результате моретрясений.
Огненный пояс подводных вулканов пересекает Тихий океан. Рожденные подводными извержениями тсунами несутся иногда со скоростью самолета. Одна из таких волн пересекла за полсуток два океана.
Крюков интересовался океанографией и память подсказывала ему впечатляющие цифры: та «тсунами» имела в длину 500 с лишним километров и 35 метров вышины. У острова Ява она подхватила стоявшую, в порту канонерку и забросила ее на несколько километров в глубь суши.
Теперь такое чудовище угрожало ему воочию. Оно восставало все ближе и ближе — зеленое, опененное белокружевной каймой.
— Метров 25 вышины! — прикинул Крюков. — Ну, давай!
Знание помогало ему, а он знал, что как бы ни, была велика волна в открытом океане, она не так уж опасна судну, находящемуся на плаву.
Оставались считанные минуты. Крюков погрозил кулаком волне, привязал к поясу резиновый мешок и лег навзничь на плот. Ремень он захлестнул за скобу, вбитую в доски, и закрыл глаза. Волна приближалась.
Шхуна, стоявшая носом к ней, начала медленно подниматься, скользя вверх по крутому откосу.
Подняв на самый гребень утлое суденышко, обглоданное штормом, тсунами с безумной скоростью несла его на рифы, опоясывающие Остров Больших Молний.
ГЛАВА 11
Бегство
Бок еще раз тайком навестил пленников, и план бегства был уточнен во всех деталях. В нем видели заговорщики путь к свободе, к тайнам Острова Больших Молний, к сокровищам Рао-Сагиба.
Все сулило успех. Замыслам беглецов способствовало и то напряженное состояние, в котором последнее время находились островитяне. В лабораториях день и ночь кипела работа. Все внимание островитян было приковано к готовящемуся открытию, и о пленниках как будто забыли.
План действий был построен так: ночь, гроза. Рао-Сагиб, Зобиара и остальные заняты своим делом. Заговорщики разоружают часовых, проникают в личный кабинет Рао-Сагиба, берут научную документацию. Затем возможно быстрее спускаются вниз и достигают места, где хранятся ценности. Из хранилища есть потайной выход на южный берег, левее «Больших юго-восточных утесов». Таков первый этап.
К этому моменту (все было рассчитано по часам, как во всяком порядочном заговоре) Рамирес овладевает «Ломоносовым» и выводит его из гавани. С теплохода спускают моторный бот, грузят на него ценности. Рамирес проводит теплоход через секретный проход в рифах, и — доброго пути!
В руках пленников находилось три автоматических пистолета, доставленных Боком, еще два пистолета должно дать разоружение малайцев.
Решающий момент приближался, и каждый из заговорщиков переживал это по-своему.
Для Хаутона деньги стояли на последнем месте. Он жаждал выступить в роли первооткрывателя Острова Больших Молний и его тайн.
Бейтс трусил до трясения в ногах. Но он понимал, что на попятный идти нельзя, к тому же трепетал перед Рамиресом.
Портер. Это существо, взращенное в недрах разведки, было готово на все. Портер относился к тому разряду людей, по сравнению с которыми профессиональные разбойники выглядят истинными джентльменами. Фред Портер прошел долгий и подлый путь от штрейкбрехера до осведомителя частного сыскного агентства, затем стал штатным сотрудником разведки. Он и Рамирес, авантюрист по призванию, не дали бы отступить никому из заговорщиков.
Что касается Бока, которого Зобиара подобрал умирающим от голода на панели Антверпена, то его интересовали деньги и только деньги. Изверившийся и циничный, несмотря на свою молодость, ради денег он был готов на все. Боком руководили алчность и зависть. Он завидовал всему: сокровищам Рао-Сагиба, талантам Зобиара и других островитян, их открытиям. Бок ненавидел труд и мечтал о жизни богатого бездельника. Родная сестра зависти — подлость, толкала его на преступление.
Остальной актив путча составили несколько даяков с «Ломоносова», людей простодушных, еле коснувшихся культуры. Рамирес соблазнил их посулами огромных денег.
Гроза разразилась с неистовой силой. Начало путча было назначено на два часа ночи. Но задолго до этого срока распахнулась дверь, и на пороге появился Бок взволнованный, с горящими глазами.
— Где Бейтс?
— Бейтс?! — ахнули заговорщики.
Бейтса не было. Только в комнате, выходящей на плато, хлопала на ветру оконная рама.
— Он предал нас! — заскрежетал Бок. — Тогда скорее!
Бок был одет в синюю парусиновую куртку и такие же штаны. В руке он держал пистолет, за поясом торчал кривой нож. Обозревая его одеяние, заговорщики опустили глаза к ногам, и увидели на них сапоги с высокими голенищами. Сзади виднелось тело малайца, лежащее с запрокинутой головой.
— Часовые готовы! — хрипло сказал Бок. — Скорей! Сейчас или никогда!
Портер и Хаутон кинулись за ним. Из кобуры часового, валявшегося у порога, вынули еще один пистолет. Взять «Штейер» у второго стража не удалось, он так стиснул рукоятку, что разогнуть мертвые пальцы оказалось невозможным.
Цепочкой, короткими перебежками, заговорщики понеслись к зданию, где находился кабинет Рао-Сагиба.
На лестнице, как и предвидел Бок, никого не было. Они поднялись на второй этаж, и Бок распахнул дверь кабинета. Заговорщики увидели просторную, светлую, очень просто обставленную комнату: диван, письменный стол, два книжных шкафа, а на стенах портреты Ломоносова, Франклина, Пьера и Марии Кюри.
Высокое бамбуковое кресло у стола оказалось пустым. Окно было затянуто кисеей, и проникающий сквозь нее свежий воздух шевелил страницы развернутого тома бессмертного творения Сервантеса. Рао-Сагиб, видимо, только что вышел отсюда.
У письменного стола ящиков не было. Где же хранил Рао-Сагиб документы? В следующей комнате стояла только большая персидская тахта, застланная ковром, и. низенький столик с графином прозрачной воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16