– Мало или не мало, – сказал он, – а людей предупредить надо. Не поверят, конечно, в ваши штуки со временем. О бандитах говорить будем, о бандитах в бывшей немецкой форме. Где-нибудь старый трофейный склад ограбили, а теперь в село идут. Не очень мудро придумано, но если на серьез брать – поверят. Главное, чтобы подготовились к встрече.
– Вот и я о том же, – закричал Раф. – И побыстрее.
– Горячку не пори. – Председатель встал, взял со стула дождевик. – Пошли по дворам.
Они прошли через комнату, где председательское семейство ожидало окончания таинственного разговора.
– Вот что, бабы, – на ходу распорядился хозяин. – Тут дела такие, что лучше вам из дому не показываться. Заприте двери, ставни закройте и сидите тихо. – Подумал, что надо бы объяснить не очень понятный приказ, и добавил: – Тут в округе банда объявилась. Милиция из города выехала уже, по следу идут. Так что лучше погодить. Понятно?
И, не дожидаясь ответа, вышел в сени, сорвал со стены двустволку, взял сумку с патронами, сунул под плащ.
– Теперь они носа не высунут, – шепотом сообщил он Рафу. – Тут меня вроде слушаются – и дома, и в народе… Ты вот что, иди по левой стороне улицы, а я по правой. Говори: председатель зовут, дело есть. Пусть ружья берут. Через десять минут – на околице.
– Послушай… – сказал Раф. Он не умел и не любил о чем-нибудь просить, а тут надо было, нельзя не просить: что же он, хуже других? – Послушай… У тебя лишнего ружья не найдется?
– Кому?
– Мне. Не взял из Москвы, – соврал Раф. – Забыл, понимаешь. А как же сейчас без оружия?
– Да, брат, без оружия сейчас нельзя. – Председатель вроде бы поверил наигранной беспечности Рафа, а может, и нет, – кто знает хитрого мужика, – только снял с плеча двустволку свою. – Держи.
– А ты, Петрович?
– Я у Фрола возьму. У него несколько. Да бери, бери, тебе говорят. – И только спросил невзначай: – Ты с этой системой знаком?
Раскусил он, раскусил напускную беспечность студента, только не хотел обижать, позорить сомнениями: знал, что не время сейчас, – может быть, бой впереди. И Раф понял это и был благодарен тактичности председателя, который – известно было! – и кричать любил, и поматериться, и высмеять неумеху. А тут смолчал. И Раф не стал что-то объяснять или оправдываться, кивнул в ответ: знаком, мол. Да и видел он не раз, как легко обращался с такой же двустволкой Димка – дело нехитрое, – закинул небрежно на плечо, толкнул дверь на улицу:
– Пошли…
А председатель остановился вдруг, посмотрел на него просительно:
– Парень, а ты не разыгрываешь?
– Тогда иди домой, – зло сказал Раф, – и досматривай телевизор. И спокойно, и понятно, и чертовщины никакой нет. А то, что наши в лесу – трое против тридцати, так это так, между прочим, пошутил, значит.
– Эх, не понял ты меня. – Председатель даже рукой махнул. – За такие шутки я б тебе голову свернул. Я же поверил тебе: не мог не поверить. Только наука ваша для меня – китайская грамота. Вот она, моя наука: когда сеять да когда жать. А ваше – ни-ни… Ты не злись, парень: мы же – как хохлы в поговорке, пока рукой не пощупаем – не поймем… Ну да ладно, давай поторопимся.
7
Старков ошибался: война не была объявлена. То ли за ревом двигателя не слышен был выстрел, то ли еще какая-нибудь причина, только дверца машины хлопнула и долговязый шофер наклонился над колесом.
– Что там еще? – крикнул ему кто-то из передней машины.
– Должно быть, прокол, – виновато ответил шофер, ощупывая покрышку.
Старков поймал его на мушку: удобная мишень, задержал прицел и… опустил карабин. Подумал: не время сейчас, получена новая отсрочка, причем совсем уж неожиданно. И сам усмехнулся: хитришь, солдат, испугался по живой мишени хлопнуть, отвык за тридцать лет. Отсрочка отсрочкой, а вот что будешь делать, когда и она кончится.
А отсрочка явно получалась недолгой. От все еще сидевшей в грязи машины донеслись лающие немецкие крики. Старков мысленно перевел.
– Ефрейтор, слышал выстрел? – спросил кто-то из легковушки.
– Никак нет, господин оберштурмфюрер, – ответил ефрейтор, не вылезая, однако, из теплой кабины грузовика.
Это явно не понравилось офицеру.
– Ко мне! – приказал он.
Рыжий ефрейтор выпрыгнул из кабины и, смешно переваливаясь на коротких ногах, побежал по глине к легковушке. Он остановился около нее, согнулся угодливо, и Старков подумал, что его обтянутая черным кителем спина – тоже неплохая мишень. Он-то лишь подумал об этом, усмехнулся про себя – сдержи эмоции, политрук, – и вздрогнул от грохота выстрела. Черная спина ефрейтора дернулась, он неестественно выпрямился, схватился за брезентовый верх легковушки и, не удержав своего тяжелого тела, медленно сполз на дорогу.
– Кто? – в ярости повернулся Старков и осекся: ему весело улыбался Олег.
– Как я его? Теперь начнется…
«Теперь начнется», – тоскливо подумал Старков.
И еще подумал, что парень в общем-то не виноват: немецкого не знает, потому и не понял, что только сейчас получил в подарок минут пятнадцать отсрочки и вот отказался от подарка, накликал беду…
В общем не виноват. А в частности? Старков смотрел на улыбающееся лицо Олега, перезаряжающего ружье, и подумал о той необычайной легкости, с которой молодой парень только что убил человека. Да не человека же, сам себе возразил Старков, – гитлеровца, убийцу. Но это ты знаешь, что он – садист и убийца, ты его помнишь, или не его – ему подобных, ты их знаешь, а Олег? Для Олега все эти понятия – теория, страницы из учебника, и тем не менее…
Старков отмахнулся от этой мысли, забыл о ней. Начались дела поважнее…
– Ахтунг! – крикнул эсэсовец, выскочивший из своей легковухи и уже спрятавшийся в кустарнике. – Партизанен. Файер!
И Старков тоже полувыкрикнул, полушепнул:
– Огонь!
Эсэсовские каратели прыгали из кузова и ныряли в лес. Старков поймал на мушку одного – в прыжке – и выстрелил: есть! Еще один, еще, еще… Рядом бабахал Олег, то и дело перезаряжая тулку, вполголоса приговаривал:
– Попал… Попал… Ах, черт, мимо…
На Димкиной стороне было тихо, а может, это только показалось Старкову
– он и разбираться не стал, некогда, – перезарядил карабин, припал щекой к ложу.
Немцы из-за кустов открыли по ним огонь. Звонко и раскатисто лаяли автоматы, где-то над головой – прицел неточен! – свистели пули, и, собственно говоря, отвечать уже не было смысла. Срезанные выстрелами «пришельцы» остались лежать у машины, а остальных просто не было видно. А стрелять по звуку – пустая трата патронов.
Черномундирный оберштурмфюрер тоже не был профаном. Автоматные очереди сразу же прекратились, и внезапная тишина, повисшая над лесом, показалась Старкову странно нереальной, будто кто-то выключил звук, а изображение на экране осталось: та же разъезженная дорога над горкой, те же кусты орешника на обочине, брошенные машины и трупы около них.
Старков посчитал: трупов было семь. Четырех срезал он сам, а трое, стало быть, приходятся «на долю» ребят. Скорее всего Олег: Димка, кажется, вовсе не стрелял – то ли испугался, то ли не успел.
– Быстро отходить, – шепнул Старков и, пригнувшись, побежал в глубь леса, петляя среди деревьев.
Он понимал, что их торжество долго не продлится. Звук выстрела из автомата или карабина не спутаешь с выстрелом из охотничьего ружья. А плохо вооруженные партизаны вряд ли сильно напугают карателей. Сейчас Старков не сомневался, что они выловили из прошлого именно взвод карателей. Вот таким же мокрым осенним днем лет тридцать назад ехал этот взвод по такой же мокрой осенней дороге, может быть, так же застрял на полчаса, может быть, тоже встретил партизан – настоящих! – а может быть, и прорвался к деревне. Если так, то кто-то из колхозников наверняка сохранил память об этом заурядном, но страшном эпизоде минувшей войны.
Минувшей? Опять оговорка. Кто знает: точно ли совпадает время в настоящем и в прошлом и равняются ли два часа, проведенных карателями в дне нынешнем, двум часам дня давно минувшего. А может быть, вернувшись в сорок второй год – Старков все-таки верил в это возвращение! – кто-то из карателей обратит внимание на то, что их время стояло, что вернулись они в ту же секунду, из которой отправились в долгое путешествие по временной петле. Кто знает капризы Времени, его неясные законы, поведение? Да кто, в конце концов, знает, что такое само Время? Никто не знает, думал Старков, а его теория – лишь робкая попытка постучаться в толстую стену, за которой
– неизвестность, загадка, ночь…
– Стойте! – вдруг шепнул Олег. – Слышите?
Где-то позади хрустнула ветка, зашуршали о траву капли с потревоженного кем-то дерева.
Старков бесшумно шагнул за куст, за ним – Димка и Олег. Через несколько секунд на маленькую полянку, где они только что стояли, осторожно вышел человек в черной эсэсовской форме. Он озирался, сжимая в руках мокрый от дождя «шмайссер», потом шагнул вперед – и захрипел в не слишком вежливых объятиях Олега.
– Штиллер! – сказал ему по-немецки Старков, уткнув в грудь немцу дуло своего карабина. – Во зинд андере? – И прибавил по-русски: – Остальные где?
Немец отрицательно покачал головой, скосил глаза на старковский палец, застывший на спусковом крючке. Старков понял его и медленно повел крючок на себя.
– Найн, найн, – быстро сказал немец и поднял руки.
– Эс ист бессер, – одобрил Старков. – Мы тебя не убьем. Нихьт эршляген. Ты откуда? Фон во?
– Бо-ро-ви-чи. – Немец тщательно выговорил трудное русское слово. – Айн кляйне штадт. Гестапо.
– Районный центр, – сказал Старков и снова спросил: – А сюда зачем? Варум, варум? – и обвел рукой вокруг.
– Ихь вайе нихьт.
– Не знает, – перевел Олегу Старков и снова пошевелил пальцем на спусковом крючке.
– Аусфалль. Этрафэкспедицион, – пояснил немец.
– Вылазка. Карательная акция, – повторил по-русски Старков.
Немец явно не врал. Командование обычно не посвящало солдат в подробности операций. Карательная акция – достаточное объяснение, тем более что подобные акции – обычное дело для таких вот черномундирных «орлов», нахально храбрых с безоружными женщинами и трясущихся от страха под дулом карабина или автомата.
Старков достал из кармана носовой платок, критически осмотрел его. Платок был далеко не первой свежести, но гигиена здесь не обязательна.
– Открой пасть, – сказал Старков немцу и сам показал, как это сделать.
Тот послушно ощерился, и Старков толково забил платок ему в рот, потом, вытянув из его брюк ремень, кинул Димке:
– Свяжи руки.
Связанного немца положили под елку, и заботливый Димка прикрыл ему лицо пилоткой.
– Чтобы дождь не мочил, – объяснил он.
– Можно, я возьму его автомат? – спросил Старкова Олег.
– Возьми, конечно. Запасные обоймы они держат в подсумке.
– Нашел, – сообщил Олег.
– Вот что, ребята, – подумав, сказал Старков. – Судя по этому викингу, они решили прочесывать лес поблизости. Грузовик почти вытащили, но явно еще задержатся. Поэтому пробирайтесь-ка навстречу Петровичу с его отрядом
– два лишних бойца пригодятся. Старайтесь обойти карателей с тыла – лес знаете.
– А вы? – почти одновременно спросили Олег и Димка.
– Пойду к немцам.
– За пулей в голову?
– Все пули мимо нас, – засмеялся Старков. – Схитрю. По-немецки немного умею, но вида не покажу. Постараюсь задержать их подольше, – может, какой-нибудь из экранов сорвется.
– Как это – задержать? – удивился Олег.
– Найдем способ, – усмехнулся Старков и добавил отрывисто: – А вы идите, как условились. Это приказ.
8
Отдав свое оружие ребятам – в последний момент Старков решил, что карабин ему не понадобится, – он снял исподнюю рубашку и, размахивая ею, как белым флагом, пошел наперерез через кусты к застрявшему грузовику.
Увидя человека, размахивающего рубашкой, эсэсовцы, кроме тех, кто разбрелись по лесу в поисках партизан, угрожающе подняли автоматы.
– Хальт! – скомандовал один из них.
– Шпрехен зи руссиш? – крикнул Старков.
Из легковушки вылез уже знакомый издали оберштурмфюрер с длинным прямым носом и клоком рыжих волос, спускавшихся по-гитлеровски на лоб. Он иронически оглядел застывшего с поднятыми руками Старкова.
– Кто ты есть? – спросил он лениво. – Партизан? Мы не разговаривать с партизан. Мы их эршиссен. Пиф-паф.
«Могут и расстрелять, – подумал Старков. – Без переговоров. Пиф-паф – и все. Да нет, пожалуй, не расстреляют так сразу. Покуролесят хотя бы из любопытства. Оно у носатого на морде написано. А мне важно затянуть канитель. Задержать, задержать их во что бы то ни стало. Да подольше, пока не полетят к черту экраны». Он уже рассуждал не как ученый Старков, а как партизанский политрук Старков, под дулами нацеленных на него автоматов придумывавший что-нибудь заковыристое.
– У меня есть сообщение, господин офицер, – сказал он нарочно дрожащим от страха голосом, хотя страха-то у него и не было: не все ли равно, как помирать, если приходится помирать.
– Со-об-ще-ние, – повторил по слогам носатый. – Миттейлунг. Хорошо. Геен зи хир. Близко. Еще близко.
Старков подошел, чуть прихрамывая – у него уже было на этот счет свое соображение – и не опуская рук.
– Говори, – услышал он.
Ну как говорить с призраком? Даже не с призраком, а с искусственным материализованным покойником. Да и покойники-то не ведают, что они уже тридцать лет как покойники, а если кто и жив сейчас, так не знает, что ему сейчас придется «эршиссен» Старкова. Странное состояние полусна-полуреальности охватило его. Но дула автоматов отразили искорки солнца, выглянувшего на мгновение из-за свинцовой пелены туч. Сталь этих автоматов была совершенно реальна.
– Я сказать: говори. Заген, заген, – повторил носатый.
– В лесу партизан нет, – сказал Старков. – Была только группа разведчиков. Трое вместе со мной. Двоих вы кокнули.
– Что есть кок-ну-ли?
– Пиф-паф, – ответил, стараясь не улыбаться, Старков.
– Во ист партизаненгрупп? Отряд, часть? – добавил носатый.
– Ушли к железной дороге. В деревне одни старики и дети. А штаб отряда за Кривой Балкой. Примерно там. – И Старков показал в противоположную от деревни сторону.
1 2 3 4 5 6 7