Мужчины и женщины содержались в лагерях раздельно – но все же они общались между собой, переписывались и даже виделись порою. Виделись, в основном, за зоной, на рабочих объектах.
Чем крупнее были такие объекты – тем больше бригад выводилось туда из окрестных лагерей. На короткий срок режимные правила иссякали, рушились; мужские и женские бригады перемешивались, трудились бок о бок. И вот тогда-то и происходили памятные встречи; завязывались лагерные романы, вершилась недолгая отчаянная арестантская любовь.
Игорь отлично знал, как все это происходило. В глубоком плотном колымском снегу вырывалась яма – продолговатая и не широкая – на манер могилы. Дно ее устилалось всевозможным тряпьем. Туда ложилась счастливая парочка – укрывалась бушлатами и полушубками, одолженными у друзей. Сверху все это присыпалось еловой хвоей и снежком – забеливалось для маскировки. И так любовники блаженствовали; проводили время на сорокаградусном лютом морозе, погребенные в снеговой целине.
Блаженство это Игорь испытывал не однажды. Ему попадались славные девочки. Некоторые из них, правда, были странны… Однажды (он невольно усмехнулся при этом воспоминании) произошел у него забавный случай.
Все началось, как водится, с переписки.
Как-то раз – зимой, в декабре – ему передали записку из соседнего женского лагеря. Писала некая Валька по кличке Матрос. Валька сообщала, что давно уже знает его – Интеллигента – по рассказам; много наслышана о нем и заранее, загодя, любит его, как чистопородного и доблестного жигана. Записка была вложена в пестрый кисет. На кисете, затейливой вязью, было вышито: «Закури и вспомни!»
Ответное послание Игорь составил, в основном, из есенинских строчек. Процитировал отрывок из «Москвы Кабацкой», из «Письма к женщине» и еще что-то… Валька отозвалась немедля. «Твои слова я сберегу навечно, в глубинах сердца пылкого мово», – писала она и было похоже на то, что строки эти также заимствованы откуда-то, скорее всего, из арестантского фольклора.
Переписка завязалась долгая и обильная. Каждое валькино письмецо обычно сопровождалось какой-нибудь посылкой – расшитыми платочками, очередным табачным кисетом. Кисетов, с течением времени, у него накопилось штук пять, и он впоследствии раздарил их друзьям. По этому поводу было много шуточек. Но всеобщее и бурное оживление вызвал новогодний валькин подарок, – небольшая подушка, думка, в нарядной наволочке, с торжественной надписью: «Спи спокойно!»
– Как на кладбище, – смеялись ребята, – на гробовых плитах… «Спи спокойно»! Ну, доигрался, старик, достукался!
Кончилось все это тем, что Игорь решил, наконец, повидаться с Валькой Матросом. Сделать это было, однако, не просто. Женские бригады выходили на дальний объект – на строительство арматурного завода. Из лагеря, в котором находился Игорь, туда пускали немногих, в основном – строителей, каменщиков, слесарей. Игорю пришлось затратить немало усилий, прежде чем его включили в слесарную бригаду… Как бы то ни было, он вышел, прорвался за зону и встретился с новой своей подружкой. Она оказалась смуглой, сухой, черноволосой, с крупным ртом и хриплым голосом. Красавицей ее назвать было нельзя – но все же, она чем-то понравилась Игорю… Он быстро организовал все необходимое; насобирал у бригадников тряпье, позаботился о том, чтобы укрытие было сделано получше, понадежнее. Потом галантным жестом пригласил свою даму вниз – в снеговую траншею… И тут случилась заминка.
Выяснилось, что дама эта – лесбиянка; что она мужчинами вовсе не интересуется, и потому укладываться в яму никак не хочет. И только тут Игорь сообразил, что не даром, очевидно, дана ей кличка Матрос… Поначалу он как-то не обратил на это внимания – а зря! Такую деталь не следовало бы упускать из виду.
Тогда он спросил ее – обиженно и возмущенно:
– Зачем же, в таком случае, был тебе нужен весь этот спектакль: письма, посылки, нежные слова?
И та ответила высокомерно:
– Из воровской солидарности! Я ведь тоже – в законе. И уважаю своих, люблю. Только как люблю? Идейно! Без баловства, без этих ваших штучек…
Развалясь на соломе, Игорь покуривал – расслабленно и блаженно. И припоминал всевозможные свои любовные истории. Память выволакивала из тьмы картины сумрачного северного быта, и на зыбком этом фоне возникали перед ним лица женщин – проходили, чередуясь, сменяли друг друга… Они мелькали стремительно, словно кадры в кино. Потом пленка кончилась. Папироса догорела. Прошлое вспыхнуло – и ушло, угасло. «Да и что о нем вспоминать? – подумал Игорь. – Стоит ли? Все это было не то… Не главное, не настоящее. Настоящее – здесь. Рядом. В моих руках. Теперь уже – в моих!»
И, загасив папиросу, Игорь повернулся к Наташе.
Она лежала на боку – спиною к нему. Давно уже так лежала. И не двигалась – думала о чем-то… Светлые рыжеватые ее волосы растрепались, рассыпались, перепутались с соломой и слились с ней цветом. Игорь посмотрел на ее затылок, на нежную шею, белеющую в полутьме. И осторожно, бережно погладил шею шершавой своей ладонью.
– Не трогай меня, – слабым, сонным каким-то голосом сказала Наташа. – Отстань.
– Что? – изумился Игорь. – Почему? Что с тобой, Наташа?
– Ничего. – Она повела плечом. – Так…
– Нет, в самом деле. – Игорь рывком повернул ее к себе. – Что случилось? Все ведь было так хорошо…
– Хорошо? – сказала она. – Ты так думаешь?
– А ты – нет? – нахмурился Игорь.
Теперь он сидел, склонясь над Наташей. Пристально вглядывался в ее глаза и никак не мог уловить их, увидеть; она упорно отводила взгляд, – ускользала, прикрывалась ресницами.
– Послушай, Наташка, ты что же, – сказал он с раздражением, – уже и смотреть не хочешь?
– Да… – Да?
– Да. Не хочу – на себя…
– Но почему, почему? – не унимался он. – Господи, ты же прекрасна!
– Прекрасна?
Она наморщилась. И так – с гримаской – медленно села, поправляя прическу.
– Ах, Игорек. Ну, посуди сам – как я теперь выгляжу? Валяюсь в грязи, в какой-то трущобе – как последняя шлюха. Вот ты во что меня превратил!
– Но… Погоди.
Игорь запнулся в растерянности. Поднял плечи. Затем сказал, покусывая нижнюю губу:
– Если уж ты хочешь меня упрекать…
– Упрекать я должна – прежде всего – сама себя!
– Это неважно, – отмахнулся он досадливо. – Если уж так получается – что ж, кончим на этом. Замнем. Забудем. Останемся, как и прежде, друзьями. Просто, друзьями. – И он снова заглянул в ее глаза – и снова их не увидел. – Ладно?
– Ты думаешь, это теперь возможно?
– А почему бы и нет?
– После всего…
– Я же сказал: давай забудем.
– Но я думала – ты меня хоть немножко любишь…
– Конечно – люблю, – пробормотал Игорь. – О черт… Как тебя понять? Да, люблю. Очень.
– Правда? – внезапно улыбнулась она.
– Правда, – сказал он. И увидел, как дрогнули ее ресницы. И сквозь тень их проглянули – распахнулись перед ним – голубые глубокие озера. И глядя туда, утопая в них, он повторил, задыхаясь:
– Правда.
Когда Наташа собралась уходить, время уже было позднее – второй час в начале. Выбравшись из развалин, она огляделась, поеживаясь. Сказала – зябким голосом:
– Какая ночь… Жутко.
– Не бойся, – проговорил Интеллигент. – Я же с тобой! Идем – провожу.
«Ох, не надо бы, – мелькнула у него мгновенная мысль, – не надо бы провожать. Слишком уж рискованно… Но что ж поделаешь? Все-таки – надо. Экая чертова темень!» Ночь и действительно была темна, тревожна, ветренна. Туч, вроде бы, не было – но не было и звезд. Все вокруг окутывала сплошная, непроницаемая, угольно-черная мгла. И она дышала уже по-осеннему; овевала сыростью, заползала липкими мурашками за воротник.
Наташа нащупала игореву руку, вложила в его ладонь – свою. И так они шли какое-то время – помалкивали, шуршали щебнем. Игорь погодя сказал, склоняясь к ней:
– Послушай, а как ты объяснишь дома свое отсутствие?
– Придумаю что-нибудь, – беспечно ответила она.
– Что – например?
– Ох, не знаю. Да Сергея, наверное, еще и. нет. Он, если уходит, застревает надолго… Ну, а в крайнем случае – скажу, что была у подруги. Стало скучно – ушла, мол, заболталась…
– Стандартный ответ, – покривил губу Игорь.
– Что ж, зато – надежный.
– А если он решит проверить – позвонить?
– У этой подруги нет телефона. И живет она на другом краю. Что ж ты думаешь – я уж такая дура, – не соображу, что сказать?. –
Игорь не видел ее во тьме, но по тону, по голосу, чувствовал, что она улыбается.
– Слава Богу – не в первый раз.
– А… признайся-ка, – сказал он вдруг, – ты ему вообще изменяешь? Часто, а?
– Что? – протянула она. Помедлила, помолчала немного. И потом: – Почему ты спрашиваешь? Какая тебе разница?
– Да так… просто… Ну, скажи: есть у тебя кто-нибудь – на стороне?
– Зачем тебе это, Игорек? – укоризненно проговорила Наташа. – Уж не собираешься ли ты меня ревновать?
– Да нет, – пожал он плечами. – Чего ж тут ревновать… Было бы глупо.
– Ну, вот. И не надо об этом. – Она еще помолчала. – А впрочем – если уж ты настаиваешь…
– Да, – живо отозвался он, – так что?… С кем?
– Изменяю. Конечно.
– С кем же?
– С тобой.
– Ах, так. – Он рассмеялся. – Ну, это еще ничего. Это ладно…
– Все вы, мужчины, одинаковы, – с коротким вздохом сказала она. – Эгоисты, собственники.
– А вы, женщины, – общественницы, – возразил он, – трудитесь для общего блага… Не так ли?
– Ну, ну, – сказала она. – Не будем ссориться по пустякам!
И крепко сжала его пальцы. И добавила, погодя:
– Гляди-ка: фонарь… Кажется, там мост! За мостом дорога освещена. Да и вообще, теперь уже недалеко. Я и сама дойду. Возвращайся.
– Нет, нет, – сказал он, пристально высматривая что-то впереди, – не торопись. Там, по-моему, какие-то люди.
– Где? – Она дернулась испуганно.
– У фонаря – видишь? Слева.
– Верно, – спустя мгновение, подтвердила она, – кто это? – И вздрогнула, прижимаясь к Игорю. – Ой, я боюсь. Это ж ведь самый хулиганский район. Здесь каждую ночь что-нибудь случается, раздевают, насилуют.
– Ничего, не волнуйся, – успокоительно похлопал ее по плечу Интеллигент, – все будет хорошо.
– Но их там, кажется, много, – шепнула Наташа. Она замедлила шаг. Игорь сейчас же сказал:
– Только, ради Бога, не останавливайся! Идем – как ни в чем не бывало.
И осторожно высвободив руку – опустил ее в карман.
Свет фонаря стал ясней и просторней. Маячившие возле него силуэты обрели отчетливость. Парней было четверо; они стояли, сгрудившись, на границе света и тени, – о чем-то шумно толковали меж собою. Слов было не разобрать, слышались только голоса – невнятные и хриплые. Потом голоса затихли.
От группы парней отделилась приземистая фигура – в распахнутом ватнике, в сапожках, в плоской кепочке, низко и косо посаженной на лоб. Фигура приблизилась к идущим и окликнула их:
– Эй, граждане, стойте! Прикурить не найдется? Вопрос был традиционный, почти – ритуальный, обычно предшествовавший насилию; именно так у российского хулиганья и всякой уличной шпаны принято обращаться к намеченной жертве… Как и каждый квалифицированный вор, профессионал, Игорь относился к повадкам хулиганья с нескрываемым и высокомерным презрением. И сейчас он – шагнув навстречу парню и – глядя на него в упор – проговорил негромко:
– Чего тебе, голубок?
– Прикурить. Ты что – глухой? Спички есть?
– Так ведь твои ребята курят, – Игорь мотнул головой, указывая на темные силуэты, застывшие в отдалении. Там было тихо. Ребята прислушивались к диалогу. И в руках у одного из них багровел, посверкивая, огонек папироски.
– Ну-к что ж, – ухмыльнулся парень. – А я хочу – у тебя!
– У меня, значит, – задумчиво проговорил Интеллигент. – Ладно, дам тебе прикурить… А может, заодно, и табачку?
– Давай, – подбоченился парень.
Тогда Игорь – лениво, медленно – вынул из кармана руку; в ней был зажат финский нож. Лезвие блеснуло остро и холодно, и струистый этот блеск заставил хулигана отшатнуться.
– Ах, пардон, – сказал Игорь. – Это я ошибся. – Сунул нож обратно в карман и другой рукой – левой – извлек из пиджака пачку «Беломор-Канала».
Встряхнул ее; выскочила папироска. Протягивая пачку, Игорь сказал – твердо глядя на парня, ломая глазами его взгляд:
– Бери! Если уж ты так хочешь… Ничего больше не надо?
– Нет, спасибо, – пробормотал растерянно хулиган. Неловкими пальцами взял из пачки папироску и подался назад, попятился к фонарю.
– Погоди, – сказал Игорь. – А прикурить?
– Ничего, – донеслось в ответ, – обойдусь.
– Ну, привет! – небрежно бросил ему Интеллигент. И обхватив Наташу за плечи – повлек ее в темноту.
Они простились в черте города и там условились, что в дальнейшем Наташа будет приходить к нему пораньше, днем…
На обратном пути Игорь с беспокойством ожидал встречи со шпаною; ему не хотелось попадаться на глаза сторонним людям, тем более – таким… Это было нехорошо, неосторожно. Но нет, все обошлось; возле фонаря было пусто и тихо. Шпана исчезла куда-то, и он вздохнул с облегчением.
На мгновение – минуя черную громаду моста – он насторожился, ощутив дуновение тревоги. Ему почудился – там, во тьме – неясный шорох, скрип гравия, чей-то приглушенный шепоток. Но потом, погодя, он усомнился, подумал; это все нервы. Померещилось, наверное, показалось. И тут же он вспомнил старинную поговорку: «если кажется – надо креститься!»
Креститься он, впрочем, не стал. Но как-то вдруг успокоился, отвлекся – стал размышлять о другом.
Глава четырнадцатая
С этой поры погода явственно переломилась. Лето вдруг угасло, выдохлось, сменилось ранними и затяжными дождями. Потянулись мглистые ночи и сырые, серые, осенние дни.
В один из таких дней по улицам Полтавы брел Зубавин. Он брел, ссутулясь, вобрав голову в воротник. Однако в движениях его уже не было прежней собранности, и походка его была не тверда.
Старый этот сыщик на сей раз не работал; он ни за кем уже не следил! Он просто шел сейчас в пивную.
Уйдя от дел и обретя заслуженный покой, Зубавин как-то сразу ослаб, начал попивать, опускаться… Теперь его часто можно было видеть обретающимся в злачных местах, – в шумных пивных и различных закусочных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23