Пути их, в принципе, почти не пересекались… Ведь откровенничать с чужими, случайными людьми, много легче и безопаснее, чем со своими, с близкими.
– Все легло на мои плечи, – продолжал Кравцов, – а это, думаете, легко? У меня есть немало разных вопросов… Но как их без него решишь?
– Между прочим, у меня тоже есть кое-какие вопросы…
– Вопросы – к кому? К капитану?
– Вот именно что – к нему! Вчера, в суматохе, я не успел их задать… А теперь уж и не знаю, что делать. Боюсь, что – поздно.
– А вы задайте их мне, – сказал Кравцов, – выкладывайте, что там у вас? Как бы то ни было, я сейчас – прямой заместитель Самсонова!
– Ладно, – кивнул головой Сидорчук. И если вы не возражаете, я начну издалека… Так будет понятнее… Дело в том, что месяца два тому назад был обнаружен один весьма важный дефект в организации охраны вашего прииска.
– Какой дефект? – живо спросил Кравцов.
– Выяснилось, что «алмазная трасса», ведущая от кимберлитового карьера к приемным бункерам лаборатории, у вас до сих пор не освещена и почти никак не контролируется. Понимаете? Ведь это открывает широкие возможности для самых разных комбинаций.
– Ну, например, – для каких?
– Для разных… Что стоит, хотя бы, сбросить на ходу с машины солидный кусок кимберлитовой породы? Подобрать его потом будет не трудно. А ведь там – алмазы! И их может оказаться много… Или же представьте себе другой вариант. Преступники угоняют груженный самосвал куда-нибудь в сторону…
– Это, все-таки, сделать не так-то легко, – с сомнением в голосе проговорил Кравцов. – Не забывайте: наш район – болотный. Дорог здесь мало. И все кругом – как на ладони. Все на виду!
– На виду? – покачал головой лейтенант, – среди этих-то туманов?
– Ну, я сказал так – в переносном смысле…
– Неважно. В любом смысле, места здесь трудные, темные… Да вы разве забыли о старой шахте? Вероятно, имеются еще и другие варианты. Словом, в управлении заинтересовались. И где-то в начале марта на адрес капитана был отправлен специальный пакет. Однако ответа на него не поступило… Какое-то время мы ждали. Потом слегка позабыли об этом. Дел у нас, вы сами понимаете, много! Но вот теперь начальство вдруг вспомнило – и начался переполох. И потому-то я, собственно, и прибыл.
– В начале марта? – медленно, удивленно, переспросил Кравцов, – вот как! Между прочим, как раз тогда, в районе Путорана, упал почтовый самолет… Но никаких пакетов, адресованных Самсонову, мы не обнаружили.
– И все же самолет был именно тот самый!
– Странно, – пробормотал Кравцов. – Ведь сохранилось же, в сущности, все! Даже – почтовые переводы.
– Значит, пакет похитили…
– Но как же можно было отправлять его с простой почтой? Для этого существует особая фельдъегерская служба. Вы сами знаете!
– Так в том-то и дело, что этот летчик исполнял одновременно обязанности фельдъегеря. По прибытии в село Оленек, он должен был передать пакет – под расписку – в руки работников местной милиции. А уже те доставили бы его к вам на прииск.
– Самолет упал во время снежной бури километрах в двадцати от села, – после недолгого молчания сказал Кравцов. – Да, не повезло… Никому не повезло! Если бы не было проклятого бурана, то и летчик остался бы жив, и возможно – сам капитан. Да, да. Ятут улавливаю некую связь… Пакет, бесспорно, похитили – и это дало толчок ко всем последующим событиям.
– А кто, собственно, обнаружил упавший самолет?
– Один здешний охотник, якут.
Кравцов произнес это – и умолк, задумался. И потом:
– Черт возьми! Мы все как-то забыли о нем… А ведь он же единственный, кто может дать хоть какие-то разъяснения.
– Вопрос в том, захочет ли он их дать, – проговорил с Усмешечкой Сидорчук.
– Ну, это-то как раз не вопрос, – отмахнулся Кравцов. – Если надо – заставим. Главное, найти его побыстрее!
– А где он обретается?
– Точно неизвестно. Он же охотник, бродяга. Но капитан не так давно говорил, что видел этого типа в ближайшем стойбище, у шамана… Вот оттуда мы и начнем поиск!
* * *
Поиск этот, однако, желаемого результата не принес. Рябой якут исчез. И никто в стойбище не мог объяснить – куда… Старый шаман, Нюргун, на все вопросы отвечал медлительным, скрипучим своим голосом:
– Был здесь – верно. Но потом ушел. Куда – не знаю. Своего дома у Степана нет. Живет в тайге, а тайга большая!
И председатель колхоза Аким тоже не смог сказать ничего вразумительного.
– Степан никогда не оставляет прямого следа, – заявил он, – все время кружит, петляет, – как хорек… Но все же, учтите. Началась большая охота! Так что искать его, по-моему, надо теперь среди болот, на тайных охотничьих тропах.
Лейтанант Сидорчук спросил у Кравцова – когда они покинули стойбище:
– Вы эти тропы знаете?
– Да как вам сказать, – угрюмо ответил Кравцов, – знаю некоторые, но – плохо, мало… Охотники засекречивают их, чужим не показывают… Вот старик Самсонов знал здесь все! Он же был для якутов – своим!
– Ну, и что же вы собираетесь предпринять?
– Так что ж мне остается? Буду продолжать розыск… Рано или поздно, Степан все равно заловится! Из пределов района он уйти еще не успел. Вероятно, таится где-нибудь, прячется неподалеку…
– Лежит где-нибудь в кустах, – добавил лейтенант, – покуривает и смеется над нами, дураками!
* * *
Степан и действительно лежал в кустах, – в семи километрах от стойбища. Но было ему сейчас не до смеха. И курить он не мог. Он вообще не мог шевелиться; даже пальцем двинуть был не в силах…
Все суставы его рук и ног, все сочленения и хрящи, были перебиты, раздроблены. Тело его представляло как бы студенистую массу. И единственное, что он мог, это только дышать – но с трудом. Глядеть – но сквозь зыбкую поволоку слез. И думать, – преодолевая боль и головокружение.
И он лежал так и думал, перебирая в памяти подробности недавних событий.
Все поначалу шло хорошо, шло – как надо! Он ловко выследил Заячью Губу. И вовремя сумел извлечь из его нутра бесценную записку… Пропитанная кровью и желудочной слизью, бумажка эта все-таки уцелела! Спасло ее то обстоятельство, что она была скатана в тугой плотный шарик. И уцелел также и текст записки, – ибо он был начертан карандашом не химическим, а простым, графитным… А ведь графит не боится ни влаги, ни кислоты. Он очень стоек, графит. Как-никак это – близкий родственник алмаза!
Да, все, в сущности получилось неплохо. Степан быстро разыскал мешки с камнями. И выволок их из шахты. И сбежав по откосу вниз, в болото, – побрел по зыбким, моховым кочкам.
Рябой якут шел тайной, путанной тропкой, которую он сам же и проложил в позапрошлом году. И он был твердо уверен, что никто, кроме него, об этом пути не знает!
Но оказалось, что знал еще кто-то…
Внезапно в тумане послышался тихий свист. Взметнулся, раскручиваясь, ременной аркан. И Рябой почувствовал, как плечи его сдавила тугая петля.
Последовал резкий рывок. Рябой поскользнулся и упал. И сейчас же его окружили какие-то люди. Все произошло столь стремительно, что он даже и разглядеть-то не успел нападавших. Но все же понял, угадал, что это были якуты.
Потом на него обрушились удары – и он закричал от нестерпимой боли. Били безжалостно, деловито и с разных сторон. Степан почувствовал, как захрустели его кости… И потерял сознание.
А когда он очнулся, то людей вокруг него не было. И не было мешков с камнями. И ночь уже кончилась; над сырыми болотными зарослями восходила веселая, румяная заря.
* * *
Степан лежал на спине – на широкой выпуклой кочке. Перебитые его ноги утопали в грязи. И руки тоже свисали по краям этой кочки, как плети.
Он был совершенно беспомощен, парализован. И сознавал, что умирает. И понимал также и то, что конец его будет долгим, мучительным… Кто-то, зачем-то, обрек его на страшную, так называемую «мягкую смерть».
Этот способ медленного убийства сохранился на Севере с древнейших, незапамятных пор. Он применялся, обычно, шаманами. И всегда – крайне редко. В тех исключительных случаях, когда надо было принести особую, ритуальную жертву…
Сущность данного ритуала заключалась в том, что «жертву», вроде бы, вовсе и не убивали; ее просто лишали возможности двигаться. В таком виде ее дарили болотным могущественным духам!
Духи могли не принять такого подарка – отвергнуть его. Или же наоборот, – одобрить и пожрать… И они, как правило, с огромным удовольствием пожирали эти жертвы!
Пожирали, так сказать, – живьем… И в этом был свой, мистический смысл. Ибо духам потребна не только плоть, но также и душа. А душа, как известно, обитать в мертвом теле не может.
Рябой якут был человеком, напрочь лишенным всякой сентиментальности. Он никогда никого не жалел (в том числе и себя самого!). Но сейчас он, может быть, впервые в жизни, испытал горькую обиду и жалость к себе. «За что меня так? – думал он, – почему? И кому это могло бы понадобиться?»
А свет становился все ярче, пронзительней. Туман постепенно развеялся. Проглянуло небо. Оно было чистым, безоблачным, – красным снизу и голубым вверху. И там, в бездонной голубизне, черными пунктирами тянулись перелетные птицы.
Денек обещал быть добрым, солнечным… И к Рябому пришла утешительная мысль: «При дневном свете духи успокаиваются, уходят в тину, в глубину… Так, может быть, мне теперь повезет, и я смогу умереть спокойно, своей смертью? Еще до наступления темноты?»
Но очень быстро надежда эта погасла. И Рябого вновь захлестнула волна страха и смертной тоски.
* * *
Скосив глаза (вертеть головой Степан ведь не мог!), он заметил с правой стороны неясные очертания какого-то животного.
Лохматое, не очень большое, – похожее на росомаху – животное это возникло из болотной мути. И на мгновение замерло, застыло, обратясь как бы в темную замшелую корягу. Затем коряга шевельнулась. И осторожно – короткими рывками – двинулась прямо к Степану.
Блеснули два зеленых огонька – два круглых, ледяных, немигающих глаза… Степан захотел грозно крикнуть, отпугнуть беду. Но из горла его, сведенного судорогой ужаса, вырвался только слабый, болезненный хрип.
29. Последние, заключительные события… «Серые Ангелы». Птицы всегда возвращаются к старым гнездовьям. Песня старого шамана.
Солнце взошло – завершило свой медленный круг – и опять над прииском Радужный заклубились синие сумерки.
И весь этот день Интеллигент провел в тревоге, в душевных метаниях. Он так и не смог попасть на старую шахту и не знал: что же там, в действительности, произошло? А знать было крайне важно. От этого зависела вся его дальнейшая жизнь.
По поселку, впрочем, бродили всевозможные слухи. Люди рассказывали, что на болотах, у старой шахты, произошло настоящее сражение. Передавались какие-то жуткие подробности о неизвестном человеке с оторванной головой, о Заячьей Губе, которого кто-то зарезал и выпотрошил, как оленя… И было чрезвычайно трудно разобраться в этом потоке сплетен – отделить правду от вымысла.
Едва дождавшись ночи, Игорь поспешил к своей подруге. «Уж Ольга-то должна знать, – подумал он, – в столовой, как на базаре: собираются все сплетни. Но скажет ли она – вот что сомнительно! Может, опять не примет меня. Как в прошлый раз. Что-то с ней случилось за последнее время…»
* * *
– Заходи, Игорек, – проворковала толстуха, открывая дверь, – заходи, мой милый! Я тебя, как раз, дожидаюсь. Даже искать собралась. И кстати, с тобой еще кое-кто хочет познакомиться…
– Ты, значит, опять, – не одна? – угрюмо спросил Игорь.
– Да не совсем одна… Но ты не беспокойся. Эти люди – свои.
– Но кто они такие?
– Да как тебе объяснить… Ты войди в помещение – и сам все увидишь.
– Что-то ты, старуха, хитришь, – проговорил недоверчиво Игорь, – тень на плетень наводишь… Ох, смотри!…
– Да брось, Игорек, не будь таким пугливым, – сказала Ольга. И потянула его за рукав. – Иди, иди, не сомневайся!
Он вошел в дом и увидел две любопытные фигуры. Раньше он никогда их не встречал! И все-таки сразу почуял, понял, что люди эти – подземные, блатные. Но блатные не обычные, не простые, а какие-то особенные.
Один из них был уже не молод и сед, – но очень строен и очень высок. В его движениях угадывалась сдержанная сила. И он отличался странной, вкрадчивой вежливостью. Другой же тип внешне походил на японца; узкое сухое его лицо обтягивала кожа, желтоватая, как старый пергамент.
Маленький и жилистый, этот японец сидел за столом, на дальнем конце – возле печки. Он что-то там жевал и помалкивал. И на приход Игоря никак не среагировал… Зато высокий седоголовый заметно оживился, тотчас же поднялся и протянул Игорю руку:
– Так это вы и есть – тот самый Интеллигент? – сказал он. – Я о вас много слышал… Рад познакомиться! Меня зовут Семен Сергеевич.
Он крепко, коротко, сдавил пальцы Игоря. И затем кивнул в сторону своего напарника:
– А это – Самурай. Такая у него кличка. Мы вместе работаем.
– Где? – быстро спросил Игорь. – На кого?
– Вы что-нибудь слышали о «Серых»?
– О «Серых»? – повторил настороженно Игорь. – Ах, вот в чем дело. Значит – вы?…
– Да, – кивнул Семен Сергеевич, – а что? Вас это удивляет?
– Ну, немного. – Игорь пожал плечами. – Скорее, даже не вы удивляете, а она!
И круто поворотясь, он посмотрел в упор на Ольгу.
– Так и ты, стало быть, – тоже?…
– И она тоже, – сказал Семен Сергеевич, – мы ее очень ценим!
– Вот уж этого, признаться, я меньше всего ожидал, – усмехнулся Игорь. – Но в конце концов, что ж… Жизнь, как говорят в Одессе, – сплошная цирковая арена. Каждый кувыркается по-своему.
– А почему, Игорек, – спросила медленно Ольга, – почему ты не ожидал? – Она, кажется, решила обидеться. – Что уж я, такая безнадежная блядь?
– Да нет, я не о том… – Игорь замялся, подыскивая подходящее выражение. – Просто, как-то странно. Ты – и эта суровая организация…
– Для этой суровой организации, – веско, отделяя слова, сказал Семен Сергеевич, – зачастую как раз и нужны такие, как Ольга. Ведь она же – гениальный поставщик информации! Да и вообще, прелестная женщина.
И Самурай при этих словах вдруг засмеялся, заржал, выпячивая кривые, неряшливые свои зубы.
– Это еще что такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25