– Сергей, выйдем на минутку, дело есть, – строго сказал Петрович водителю, и парень нехотя полез под дождь. Они остались в машине вдвоем, и хотя Ира прекрасно понимала, что стекла затенены и снаружи их не видно, от ощущения, что их рассматривают как под микроскопом, отделаться не могла. Она-то прекрасно видела, как водитель ежится под холодным ночным дождиком и не отводит от машины взгляд. Аксенов по-прежнему молчал и не шевелился. В темноте салона она уловила знакомое еще по тому давнему разговору в сибирской гостинице характерное выражение его лица, с затвердевшими скулами и поджатыми губами.
– Александр Николаевич, вы, наверное, хотели мне что-нибудь сказать, раз потащили в такую даль, так говорите, а то времени мало, ваш вылет в двадцать три ноль пять.
Аксенов по-прежнему молчал и смотрел мимо нее, Ира не на шутку разозлилась. Поглядите, пожалуйста, какая важная и ценная личность! За два дня он не нашел пяти минут, чтобы позвонить, и разговаривать с ней он может только под бдительным оком охранника, ни на секунду не задумываясь, каково это ей. И Иру понесло:
– А… Я, кажется, догадываюсь. Вы хотели сказать, что всегда мечтали о такой, как я, даже во сне видели, но встретили только сейчас и мой образ всецело завладел вашими мыслями и чувствами. Еще вы хотели сказать, что та ночь, когда мы беседовали при луне, запомнилась вам на всю жизнь, а ту ночь, когда мы провалились в яму, вы будете помнить и на том свете. Вы хотели сказать, что я – единственная и неповторимая и до сего момента вы не знали, что такое любовь. Да, чуть не забыла. Еще вы хотели сказать, что с женой у вас уже давно нет ничего общего и вы забыли, когда последний раз ночевали вместе. Не тушуйтесь, Александр Николаевич, это же самая старая песня о главном, не вы первый ее поете, не вы последний.
Пока она с выражением читала свою тираду, Аксенов смотрел на нее вначале удивленно, словно не понимая, о ком это она, потом с испугом, словно подозревая ее в сумасшествии, и в конце концов с досадой. Ага, значит, задело! Ничего, ему это полезно! А то пользуется своей неотразимой харизматичностью, а сам… А сам быстренько кончает свое дело и засыпает, не сказав ни слова!
– Молодец! – переняв ее издевательский тон, похвалил Аксенов, и его скулы затвердели до предела, как показалось Ире, до боли. – Хорошо сказала, я бы так не смог.
– Еще бы! – не сдавалась Ира, стараясь не смотреть ему в глаза. – Ведь вы имеете дело не с кем-нибудь, а с популярной детской писательницей-сказочницей…
Договорить она не успела, потому что Аксенов точным и резким движением откинул ее на спинку сиденья и закрыл поцелуем рот. В одну секунду Ире расхотелось ерничать, потому что безошибочным женским чутьем она поняла, как непросто ему – медлительному и давно отвыкшему от такого рода юношеских штучек сорокапятилетнему мужику – далось это резкое и точное движение.
Она поняла, что в ее шутливой тираде была не доля правды, а самая настоящая правда и, возможно, даже не вся.
Она поняла, что сейчас он не хочет никуда уезжать и сейчас самое время сидеть им не в бездушном автомобиле, а в теплой уютной постели, в плотно зашторенной комнате и, не замечая времени, обследовать друг друга по клеточкам и говорить, говорить, говорить… Она подняла руку, чтобы обнять его за шею и взъерошить на затылке волосы – вечный жест, означающий «Я тебя принимаю» на женском языке любви. Но в окошко громко постучали, и она вздрогнула от неожиданности, опустила руку, высвободила губы.
– Саш, тебе пора.
– Скажи еще, – потребовал он, отпустив ее и поправляя галстук.
– Что? Что тебе пора? – развеселилась она.
– Нет, скажи «Саш», ты меня еще ни разу так не называла. Ты все время старалась никак меня не называть или добивала своим «Александр Николаевич». Скажи: «Саш, Сашка, Санька, Шурик» – как тебе больше нравится.
В окошко снова постучали, и Ира честно призналась:
– Не могу. Не скажу.
– Скажешь, – твердо пообещал Аксенов и резко захлопнул за собой дверцу.
«Дурачок, – подумала она, улыбаясь в пустоту самодовольной счастливой улыбкой. – Дурачок, ты даже не представляешь, сколько всего я тебе еще наговорю!»
Обратно машину вел Петрович. Сергей, оказывается, летел с Аксеновым, и Ира всю дорогу думала о том, что парень промок до нитки и может заболеть. Даже хотела сказать об этом Петровичу, но мудро решила не вмешиваться в чужие дела. Хватает своих. Когда она заходила в свой подъезд, Петрович тронул ее за рукав и сказал:
– Ты, дочка, это… Осторожней. Особо с подружками не болтай. Я, гляжу, так дело пойдет, скоро и ты ко мне в подопечные попадешь.
– Не беспокойтесь, не попаду. Спокойной ночи! – невежливо отрезала Ира и услышала, как охранник вздохнул ей вслед:
– Да… Дела…
Но не успела она подняться на второй этаж, как Петрович снова ее догнал:
– Ирина Сергеевна, телефончик-то домашний дайте, а то он небось забыл спросить, будет меня дергать.
– Забыл, значит, ему не надо, – уже напрямую сгрубила Ира.
– Тьфу ты! – разозлился Петрович – Детский сад тут развели, а я – крайний. – И с невероятной для его плотной комплекции прыткостью спустился вниз.
***
Через два часа Ира, запихивавшая в рот очередной кусок «Докторской» и неизвестно зачем пялившаяся в телевизор, вместо того чтобы идти в ванную и ложиться спать, услышала телефонный звонок. Она ожидала, что это Максим или Ленка, но никак не Аксенов. Ведь он так и не взял у нее номер телефона.
– Привет. Я уже приземлился, – сказал Аксенов.
– Привет. А я уже сплю, ты меня разбудил. И если ты будешь за мной шпионить, добывая неизвестно как мой телефон, то я… То я… – Пока она придумывала, чем она может Аксенову сильно досадить, он перебил:
– Перестань. Никто за тобой не шпионил, а телефон Петрович узнал по адресу.
– Не правда, он не знает номера моей квартиры! – обрадовалась Ира своей сообразительности.
– Он высчитал номер, посмотрев, в каком окне загорелся свет. Вот и все! – засмеялся Аксенов.
– Ну и что? Все равно шпионство. Мог бы сам спросить.
– Забыл.
– В следующий раз не забывай.
– В следующий раз ты мне напомни, чтоб не забыл, – совсем обнаглел он и дал отбой.
Ира послушала короткие гудки, нажала на рычаг и, прекрасно зная, что уже три часа ночи, набрала Ленкин номер. Терпеть до утра не было никаких сил.
– Алло… – Ленка, что вполне естественно, была спросонья и плохо соображала, но Ира быстренько привела ее в чувство:
– Лен, я, кажется, влюбилась.
– Ага, и на тебя, значит, действует! – бодро откликнулась Ленка. В кого влюбилась подруга, Ленке объяснять не потребовалось.
– Что действует? – Для самой Иры ее свалившаяся как снег на голову влюбленность была совсем неочевидна и объяснима разве что дурацким собственным пластилиновым характером, из которого каждый мало-мальски заинтересованный мужик что хочет, то и лепит.
– Как что? Антураж. Шикарная машина, дом, охрана, известность. Не кто-нибудь, а сам Аксенов!
– Подумаешь, сам Аксенов! И не такой уж он известный. Я сама, между прочим, довольно популярная детская писательница. Промышленные генералы приходят и уходят, а мои книжки дети, может, лет через пятьдесят еще будут читать. Вот! – Ира была абсолютно искренна.
Кто же будет спорить, что только искусство вечно?
– Ага! – съехидничала Ленка. – Что же ты, популярная писательница, не живешь в загородном особняке, не ездишь на «мерседесе» и не мелькаешь в телевизоре?
Что же ты, популярная писательница, не влюбилась в какого-нибудь шахтера, вон, даже ездить никуда не надо, сидят стучат касками возле Белого дома?
– Знаешь, а я была бы не против, если б он стучал каской возле Белого дома, но холостой. Или хотя бы разведенный. Без шуток. Я б его привела домой, напоила, накормила и спать уложила, а не сидела бы среди ночи одна-одинешенька и названивала тебе. Мне его дома и машины абсолютно безразличны, и не потому, что я такая уж бессребреница, а потому, что все это не имеет ко мне ровным счетом никакого отношения. Я как полная идиотка снова наступаю на те же грабли – любовь хорошо, а жена еще лучше. Все нормальные люди в моем возрасте озабочены воспитанием детей, а не любовными играми.
– А у него дети есть? – деловито осведомилась Ленка.
– Кажется, нет, – припомнила свой первый разговор с Аксеновым Ира. – По крайней мере полгода назад не было.
– Кажется, кажется… – передразнила Ленка. – Это первое, что нужно о мужике знать. Если детей нет и проблема не в нем, то считай, что дело в шляпе. Счастливая улыбка, руку на живот, и – «Дорогой, у нас будет маленький». Только без вариантов, никаких разговоров об абортах. Если у мужика в таком возрасте нет детей, это значит, что он спит и видит наследника. Последний шанс, понимать надо. И ребенка получишь, и мужа, и полное обеспечение – в одном флаконе. Ну в крайнем случае ребенка с полным обеспечением. Тоже неплохо.
Ты же хотела.
– Ну, Лен, ну не надо… – разочарованно протянула Ира. Ей хотелось говорить об этом совсем не так. Ей хотелось говорить о судьбе, которая неожиданно столкнула их второй раз. Зачем-то ведь столкнула? Ей хотелось говорить о нем, о том, с каким уважением и даже трепетом относятся к нему его подчиненные. Ведь на пустом месте такого не бывает? Ей хотелось говорить о том, что он догадался найти ее в издательстве. Ведь не догадался бы, если б она была ему не нужна?
– Он что, только с резинкой себе позволяет? Да, у них с этим делом строго. У них инструктаж, – по-своему поняла ее разочарование Ленка.
– Перестань! – резко одернула ее Ира сквозь выступившие слезы. Ленка наступила на больную мозоль.
Только не на той ноге. О резинке он как раз не заботился. Вообще ни о чем не заботился. Даже спросить не соизволил, предохраняется ли она. Считает, что это ее личные проблемы?
– Ладно, – неожиданно легко сдалась Ленка и тоже зазвенела слезами. – Не обижайся. Это я от обычной бабской зависти. Я же видела, как он на тебя смотрел. И видела, что ты сегодня какая-то не такая. Тебе всегда все с неба падало. Даже то, что не особенно нужно.
– Даже то, что совсем не нужно! – жестко поправила Ира, и Ленка сразу поняла, о чем речь, а Ира пожалела о сказанном. Катюшка – запрещенный прием, в том, что она умерла, никто не виноват, тем более Ленка.
– Прости. Я не хотела. Ир, прости меня, ладно? – совсем расплакалась она. – Дура я. А ты все равно рожай. Как хотела.
– Не могу. Он подумает, что я хочу его привязать.
Не могу я так.
– Плевать, что он подумает. Ты, главное, не тяни.
Рожай, и все. Хоть он там двадцать раз женат, ты наплюй на все и рожай. – Ленка помолчала немного, а потом жалобно проканючила:
– А то маленького так хочется… Девочку. Сейчас столько всяких финтифлюшек для них продается! Я хожу и облизываюсь, думаю, скорей бы Ирка родила, пойду и скуплю все, что понравится.
Когда Валерка маленький был, ничегошеньки в магазинах не было. За простыми колготками по три часа стояли.
– Вот и рожай сама, если хочется, – закапризничала Ира.
– У меня уже есть, рыжий-рыжий-конопатый, – притворно вздохнула Ленка. – С меня хватит. Дело за тобой. Так что не тяни.
– Будет сделано, – шутливо отрапортовала Ира. – Поцелуй там за меня то, что у тебя уже есть. – Положила трубку и сразу же крепко-крепко уснула прямо на диване, так и не добравшись до ванны.
***
Поздним хмурым утром вчерашние страсти казались театральным спектаклем. Ира проснулась с головной болью и ощущением усталости. Ее жилище, и так не избалованное вниманием, просто-таки вопило, требуя нормальной уборки. Беспорядок, пыль и немытые чашки, расставленные повсюду, где можно уместить чашку, напомнили, что за несколько месяцев, пока здесь жил Максим, Ира совсем забыла, что хотя бы время от времени нужно мыть посуду и вытирать пыль. Максим как истинный рыцарь все взял на себя. Он – большой аккуратист, вот и бумаги по работе у него в порядке.
Без него ей будет нелегко. И все из-за этого мифического Аксенова, по милости которого она все время смотрит на упорно молчащий телефон. Нет, так дело не пойдет. Надо работать – разбираться в бумагах Максима, взглянуть на выписку из банка, ехать в типографию насчет следующего тиража, посмотреть, что там у Екатерины Михайловны, а потом прийти домой и навести блеск. Провернуть генеральную уборку, не обращая никакого внимания на телефон.
Когда она с решительным видом, маскирующим вину перед сотрудниками за неоправданное опоздание, ворвалась в офис, Настенька расплылась в радостной улыбке и многозначительно посмотрела на дверь кабинета. В кабинете Ира увидела Максима. Он как ни в чем не бывало сидел в своей излюбленной позе на подоконнике и просматривал банковскую выписку. Странно, что Ира никогда раньше не замечала, до какой степени он хорош. Нет, она, конечно, знала, что он парень на загляденье, но чтобы до такой звездно-голливудской степени… В меру высокий, безупречно стройный, обтянутый черными джинсами, в бледно-сиреневой тонкой рубашке с распахнутым воротом, которая невероятно шла к его темным волосам и карим глазам, он легко спрыгнул с подоконника и двинулся ей навстречу. Но Ира увернулась, устроилась в своем кресле и опять посмотрела на телефон. Если Аксенов узнал ее домашний номер, то редакционный вовсе ни для кого не секрет. Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы позвонил Аксенов, и меньше всего – выяснения отношений. Даже с таким импозантным молодым человеком, как Максим.
– Максим, я… – начала она официальным тоном.
Но он не стал слушать, подошел к ее креслу, обнял сзади за плечи и тихо сказал:
– Ир, не обижайся, ну пожалуйста. Я же не со зла.
Ну дурак, ну не обижайся, а? Я же тебя люблю.
Разговаривать Ире было неудобно, потому что она не видела его лица, только сквозь аромат парфюма, свежей рубашки и мятной жвачки ясно чувствовала неистребимо стойкий запах перегара. И не стала ломать комедию. Это только закомплексованные донжуаны и старые девы, которым никогда не приходилось говорить «нет», думают, что отказывать влюбленному в ответных чувствах – такое уж большое удовольствие. Женские романы и сериалы так и пестрят сценами, где героиня притворяется, что сожалеет и сочувствует, говоря «нет», а на самом деле явно ловит кайф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39