– Да какие особые доходы, мой господин, – заюлил глазами трактирщик. – Не для ради наживы…
– Но ты ведь не хочешь его лишиться? – сдувая не существующую пылинку с рукава, любезно поинтересовался Андрей.
– Никак нет! – ел его вытаращенными глазами трактирщик.
– Ты его лишишься, если и дальше будешь наносить убытки казне Его Святейшества Сиятельного Наримы Регистанского, – Андрей рассеянно перевел взгляд на оторопевшего трактирщика. – Я говорю об этих мальчиках. После твоего заведения они хороши разве что для кладбища, на рынке за них уже ничего не дадут. Или я не прав? Или ты выплатишь казне стоимость каждого?
Андрей впился глазами в бегающие глазки хозяина. Тот стоял бледный, под носом блестела испарина. При последних словах Андрея в горле у него что-то пискнуло, и он припал жирными губами к руке офицера. Андрей брезгливо стряхнул его, это доконало беднягу.
– Не погубите, господин… Не разумен…
– Я загляну как-нибудь еще, – пообещал Андрей, вставая.
– Покорнейше просим… Я за ними, как за родными… Не погубите… – Арк семенил сзади, цепляясь за одежду.
Перед самой дверью трактирщик намертво вцепился в Андрея.
– Мой благородный господин! Снизойдите своей милостью… не откажите в нижайшей просьбе недостойного раба… Если вам приглянулся этот мальчишка, – примите его в дар от ничтожного слуги Вашей Высокородной Светлости!
Андрей бросил на трактирщика короткий оценивающий взгляд.
– Ты хочешь подарить мне его?
– С превеликой радостью и удовольствием, мой Светозарный господин! Вы сделаете меня счастливым, приняв этот ничтожный знак моего глубокого преклонения перед благородным господином!
– Что ж… разве только в знак преклонения…
Трактирщик бросился в глубину зала, выволок за руку малыша, с трогательной заботой отряхивал-одергивал на нем ветхую рубашку, приглаживал волосы.
– Ваша Сиятельная Светлость не пожалеет – мальчонка старательный, покладистый. А что поучить иной раз приходится, так то по отечески, – малой еще, бестолковый.
– Довольно, ты надоел мне. Помолчи.
Худенькая ладошка спряталась в руке Андрея. Звякнул колокольчик, и дверь трактира захлопнулась за их спинами.
На улице Андрей полной грудью вдохнул холодный воздух, насыщенный водяной пылью. Он не мог привыкнуть к резким переменам погоды на Планете и всегда удивлялся их кажущейся беспричинности, неожиданным скачкам температуры. Вчера он заживо жарился на солнцепеке, а сегодня в ту жару и не верилось.
Мальчик шел рядом, не поднимая головы, кажется, ему было все равно – куда его ведут и какие перемены впереди. Должно быть, малыш не ждал для себя уже ничего хорошего. Андрей предпочел ничего не знать о прошлом этого ребенка – такое противоестественное равнодушие к собственной судьбе о многом говорило.
Босые ноги шлепали по мягкой пыли. Из-под верхнего, смоченного дождем слоя, вырывались маленькие серые облачка. Серое небо, серый туман дождя, серая пыль – и лицо малыша казалось серо-голубым, безжизненным. Мальчик время от времени передергивал плечами – ему было холодно, кожа покрылась колючими мурашками.
Через ладонь и пальцы Андрея в ладошку мальчика потекло успокаивающее тепло. Это было неприметно, и он ничего не понял, но все же почувствовал что-то, не поднимая глаз, покосился на Андрея.
– Лан, – заговорил Андрей, – где твои родители? Ты о них знаешь?
Мальчик тревожно вскинул глаза.
– Зачем вам?
– Они с горожанами, которых загнали в трущобы? – мальчик молчал, понурив голову. – Мне тебя девать некуда. Да и не нужен ты мне, я хочу вернуть тебя родителям.
– А потом господин офицер ради шутки заявит, что я сбежал… – угрюмо буркнул Лан.
– Ничего подобного я делать не собираюсь.
– Так я и поверил… Какая вам с того выгода? – все так же угрюмо покосился мальчик.
Он был уверен, что за любым поступком юкки надо искать корысть, подлость или, по меньшей мере, злую шутку.
– А мне хотелось досадить этой жирной свинье, – довольно хохотнул Андрей. – Пойло он премерзкое подает. А теперь мне надо от тебя избавиться. Домой ты не хочешь… Так пристрелить тебя, что ли?
– Лучше домой, – буркнул мальчуган.
В мутной пелене дождя мокрые, потемневшие лачуги казались еще более убогими и сиротливыми, непригодными для жилья. Худые крыши едва ли давали убежище от дождя, нависали над покривившимися стенами, придавливали их к земле. Зияющие темнотой крохотные оконца, скорее отдушины, кое-где были заткнуты тряпьем. Изломанные узкие улочки будто вымерли. Андрей знал – причиной тому его появление. Здесь боялись страшных пришельцев, здесь убивали просто от безделья – любили посостязаться в меткости, использую живую мишень. В черной глубине окошек Андрей примечал блеск глаз, физически ощущал, как накатывают ледяные волны лютой ненависти.
Андрей услышал негромкий плач, плакала женщина. Он толкнул щелястую дверь и, низко нагнув голову, шагнул в душный полумрак. Раздался глухой стук – из рук пожилой женщины выпал и покатился по полу глиняный кувшин, забулькала вода. Андрей увидел помертвевшие лица, глаза.
– Почему плачете?
Сглотнув, севшим голосом женщина проговорила:
– Сын вот… Помирает…
Андрей рассмотрел на полу у стены ворох тряпья – подобие постели, рядом с которой сидела молодая женщина с мокрым от слез лицом.
– Что с ним?
– Упал… Разбился…
Андрей шагнул к раненому, и тотчас навстречу ему взвилась женщина, раскинула руки.
– Не прикасайся к нему! Уходи! Будь ты проклят, если не дашь ему умереть спокойно!
Старшая в ужасе бросилась к ней.
– Что ты!? Детей пожалей! Простите ее, господин, не в себе она!.. – Обхватила за плечи, увлекла в сторону.
Андрей наклонился, откинул лоскутное одеяло. Да ну, при чем здесь падение? Парня жестоко избили, как жив еще. Андрей быстро обернулся – он сделал это не осознанно, как не фиксировал сознанием, почему при ходьбе надо сгибать-разгибать ноги, – легко перехватил взметнувшуюся руку с тяжелым ножом. Женщина застонала, обмякла в его руках, другая повалилась в ноги Андрею. Заплакали дети. Андрей увидел огромные глаза Лана, несоразмерные с тоненькой ломкой фигуркой.
– Тихо! – гаркнул он так, что с потолка посыпалась труха.
Стало совершенно тихо.
– Всем выйти!
– Что вы хотите? – прерывающимся голосом проговорила пожилая женщина. – У нас нет ничего ценного… но умоляю… не трогайте его…
– Всем – вон! – повторил Андрей. – Не сметь входить, пока сам не позову.
С медленным нудным скрипом закрылась дверь. Андрей облокотился о притолоку, прислонился лбом. Сколько здесь таких, как этот парень? И где та женщина, ведунья, жива ли?
Андрей расстегнул пряжку плаща, и он тяжело скользнул с плеч на пол. Снял шлем, завернул рукава. "Отделали же они тебя, парень, – с горечью подумал он. – Насмерть били".
Он продиагностировал его биоэнергетические параметры. Поля у парня почти не было, – так, рваные клочья. Он, действительно, умирал. Андрей нащупал живую ниточку на запястье – сердце подавало торопливые, рассеянные сигналы; чуть углубил пальцы, и легкие дали о себе знать "шероховатым" скрытым пульсом. Потом Андрей положил пальцы на внутреннюю сторону локтевого сгиба, отыскал слабую, прерывистую пульсацию на шее, на виске. Улавливая сигналы на четырех уровнях залегания, он прослушал все двенадцать жизненно важных органов. Затем сосредоточился и медленно, не касаясь, повел ладони вдоль тела, останавливался, возвращался назад, круговыми движениями уточнял, локализовывал участки повреждения, напряженно всматривался в видимое лишь ему… Черты лица Андрея заострились, зрачки расширились от боли – он снял на себя часть ее. Наконец, уронив руки, откинулся назад.
– Поди сюда, – открыв двери, позвал он молодую женщину.
– Господин офицер!.. – со страхом глядя на него, проговорила другая.
– Быстро! – приказал Андрей и отступил назад.
Женщина вошла, остановилась у порога, настороженно смотрела исподлобья.
– Воду, нож, чистые тряпки. Поживее.
Женщина не тронулась с места.
– Ты не мне, мужу своему помочь не хочешь, – укоризненно проговорил Андрей. – Как тебя зовут?
– Лота, – чуть шевельнулись губы.
– Жена ведь ты ему?
– Да.
– Желаешь ему смерти?
Она смотрела со страхом и недоверием.
– Делай, что велю. Помогай мне.
Андрей обработал открытые раны, снял боль. К концу сеанса сенсотерапии исчезла опухоль на лице, дыхание стало ровнее и легче. Андрей разогнул спину, вытер пот с лица. "Ну, дружище, ты меня не подводи. Ты – первый, ты обязан подняться". Одного сеанса, разумеется, не достаточно и завтра надо бы поработать с ним еще… Знать бы, что будет завтра с ним самим. Остается надеяться на крепкий организм и на то, что сейчас в работу введены все его резервы.
Застегивая плащ, он распахнул двери, позвал продрогших хозяев. Они вошли несмело, дети жались к матери.
– Повязки не снимайте, избу проветрите. Еда в доме есть?
– Только хлеб и немного кукурузы…
"Что бы придумать?.. Да, еще малыш…"
– Посмотрите, вы знаете этого ребенка?
Женщины покорно повернулись за его рукой, еще не совсем понимая, чего от них хотят, всмотрелись в мальчика. Потом что-то мелькнуло в глазах младшей.
– Мама, это Инги сынок! Той, что в конце нашей улицы жила, помнишь?
– Да, он как будто… Худой уж больно… О нем она убивается?
– Постой-ка… Лан, да?
– Где его родители? – напомнил о себе Андрей.
Лота обернулась, глянула недоверчиво – здесь не спешили отвечать на вопросы, которые задавали юкки.
– Я только хочу знать, они здесь? Живы?
– Да.
– Иди домой, Лан. И ни о чем не беспокойся, – он ободряюще кивнул мальчугану.
"А с едой что придумать?" – Андрей машинально провел по карманам, зная, что в трактире бросил на стол единственную и последнюю монету, чудом не пропитую прежним хозяином. Рука споткнулась – что-то оттопыривало карман, и Андрей с недоумением вытянул увесистый кожаный мешочек. Он вспомнил, как цеплялся трактирщик за его одежду, провожая до двери, и хмыкнул: "Ловкач!" Тертым калачом был трактирщик, твердо придерживался правила: за свою безопасность лучше переплатить, потом все равно можно найти способ вернуть потраченное, а вот коли недоплатишь, это оплошка непоправимая. Впрочем, кошель его пришелся как нельзя более кстати.
– Вот деньги, – Андрей высыпал на ладонь кучку монет. – Надо сходить в город и купить продукты. Утром ваш раненый проснется, надо будет хорошо покормить его.
Женщины переглянулись.
– Разве господин не знает? Нельзя нам в город.
– Это я устрою.
– Чего вы от нас хотите?– хмуро спросила Лота.
– Ничего. А впрочем… ты могла бы помочь мне.
– Нет, ничего я не стану делать для вас.
– Для меня не надо, я только хотел, чтобы ты повела меня к таким, как твой муж. Если я хочу помочь им так, как ему – ты откажешь мне?
Женщина быстро глянула на него, шагнула к постели больного.
– Мама! Скорее посмотри на Гойко!.. – Она опустилась на колени, всматриваясь в лицо мужа. Обернулась к Андрею. – Ты лекарь?
– Так ты поможешь мне?
– Д-да, я поведу тебя.
– Много таких, как твой Гойко?
– Много, – с горечью проговорила пожилая. – Вон дочку Табора, Анику третьего дня плетью исхлестали. Пластом лежит, не поднимается, да уж и вряд ли встанет. А сегодня утром старого Юниса подстрелили – воды набрать вышел. – Она махнула рукой. – Разве господин не знает, зачем приходят сюда ваши люди?
– Знаю. Но я не юкки, на мне чужая одежда.
Женщины недоверчиво молчали.
– Сейчас я отправлю тебя за продуктами, – Андрей посмотрел на мать Гойко. – А ты, Лота, подожди меня поблизости.
Андрей проводил женщину к солдатам из оцепления. Еще издали он приметил здоровяка с туповатым выражением лица, который, судя по высокомерной спесивости, был старшим в наряде.
– Имя, немытое рыло! – рявкнул Андрей, подходя к нему вплотную, и краем глаза увидел, как вздрогнула и какими глазами посмотрела на него женщина, вдруг увидевшая в нем наглого хама, ненавистного юкки.
– Бунбо! Господин офицер!
– Слушай меня внимательно! – Андрей послал импульс на ТИСС. – Отведешь эту женщину в лавку, там она купит продукты, и ты приведешь ее назад, вот до этого самого места доведешь. Ты понял меня?
– Так точно, господин офицер!
– Если хоть волосок упадет с ее головы – убью.
– Не извольте беспокоиться, господин офицер!
– Иди с ним, – повернулся Андрей к женщине, – и ничего не бойся. Продуктов побольше бери и не стесняйся, грузи на него, донесет, как миленький.
Когда женщина и воин скрылись в переулке, Андрей обернулся и поискал глазами Лоту. Она была неподалеку, как он и велел, но выражение ее глаз не понравилось Андрею: женщина смотрела зло и настороженно.
– Ну, что опять?
– Ты офицер?
– Почему это опять стало важно?
– Ты офицер! Я видела, как ты разговаривал с ним!
– Ну и что?
– Он тебя боялся. У тебя высокий чин? Ты с ними, ты юкки, я не хочу помогать тебе.
Андрей поморщился. Но не столько словам женщины, сколько в ответ на свои мысли. "Нет, не ТИСС. Он хорош для врагов, а с друзьями нельзя говорить его языком. И там, с Лиентой, ничего не стоило внушить ему полное расположение ко мне, ничего не стоило включить ТИСС…"
– Поверь мне, Лота, посмотри в мои глаза. Я вас не обманываю, я не юкки. Я и без тебя пойду, как пришел к твоему Гойко. Но если ты приведешь, людям будет спокойнее.
Она по-прежнему смотрела в упор, испытующе, но уже без бывшей непримиримости, она колебалась.
– Если ты не юкки… Почему он так обмер, будто сам герцог перед ним?
– А ему-то откуда знать, что я не ихний, он видит перед собой офицера. Тем более что офицер орет, как бешеный – надо подчиняться. Коль орет, значит право имеет, они так привыкли.
Женщина молчала.
– Думаешь, я не понимаю твоих сомнений? "С одной стороны, Гойко он помог, несомненно. А с другой стороны, зачем ему надо помогать нам? Говорит – не юкки. Да как верить-то голому слову? А если я вместо помощи приведу горе в дом друзей?" Ну, так, Лота? Ни в одном слове я не ошибся?
Она молчала, потупив голову.
– Тогда и ты правду мне скажи. Если бы ты наверняка знала, что доброта моя недобрая, от коварства она идет, знала бы, что черному делу это прикрытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36