Тогда начал он перечислять всяческие мужские имена, и когда прошел он «Алеф» и «Бет» и дошел до имени «Джафар», то услышал он из-за завесы тихий вздох, а пульс стал глубокий и ровный. Тогда отпустил он руку девушки, и сказал так:
«В Магрибе есть некая улица, где работают золотых дел мастера и чеканщики, и есть там лавка и мастерская некоего Джафара, мастера искусного и пригожего, и этот Джафар уловил ее сердце в золотые силки, и когда нужда погнала семью девушки из Магриба, рассталась она с любимым, оттого и страдает, и чахнет, и ежели не воссоединится она с любимым, то и зачахнет совсем».
И царевич услышал это, и зарыдал, и спросил, что же ему делать.
«Ежели ты хочешь, чтобы твоя возлюбленная жила, и радовала глаз стройным станом, а ухо — нежным смехом, то привези ты этого Джафара и покажи ей, а когда она очнется и встанет на ноги и укрепится, то жени его на ней, ибо нет никакого средства против несчастной любви, кроме как воссоединение влюбленных, о чем ты и сам теперь ведаешь, ибо и тебе сии страдания знакомы».
«Однако же, — спросил царевич, — ежели я отдам ее этому Джафару, что станется со мной?»
«На то воля Господа, — отвечал нищий лекарь, — однако, ежели не отдашь ты ее этому Джафару, она умрет от тоски. Вот и выбирай!»
И царевич свесил голову и думал, а потом хлопнул в ладоши и сказал: «Быть посему! Сам я изведал муки любви, не мне ли знать, как жгут они — точно огнем они жгут, так неужто я позволю, чтобы моя любимая, услада моих очей, свет вселенной, погибла в этом огне! Пусть поскачут в Магриб, да приведут этого проклятого Джафара, да поскорее!»
И вот что было с царевичем.
Что же до этого Джафара, то он работал в лавке, и чеканил железом по меди, и вдруг слышит — топот копыт по мостовой, и поднял он голову, и увидел всадников, которые скачут по дороге в туче пыли, и вот, смотрит он, прискакали всадники к его лавке и самый главный из них остановил коня и спешился и крикнул громким голосом: «Кто тут Джафар?». И Джафар ответил: «Это я!» «Скажи, кто ты таков — ювелир ли? Чеканщик ли?» И Джафар отвечал утвердительно, и посланец сказал: «А коли ты и есть тот самый ювелир и чеканщик Джафар, то знай, что слухи о тебе дошли до самого дворца и царь требует тебя к себе, ибо хочет оказать тебе милость великую».
А надо знать, что этот Джафар и впрямь был весьма искусный чеканщик, и хорош собой, и ловок, и силен, и не знал он за собой ничего дурного, так что он решил, что царь хочет заказать ему какую-то особенную работу, вот, он и взял свои инструменты, собрался и с великой гордостью и с пышной свитой прибыл во дворец, и все расступились, когда он вошел, и он еще пуще преисполнился уверенности, и шел так с гордо поднятой головой, хотя и с видом весьма почтительным, и когда увидел он царя на троне, то склонился перед ним в поклоне и сказал: «По твоему повелению прибыл Джафар во дворец, о, царь!».
И царь сказал — будет тебе повеление.
Однако же сначала велел он отвести Джафара в хаммам, где его вымыли и растерли, и умастили благовониями, и нарядили в пышные одежды и вновь поставили перед царем, и увидел царь, что Джафар этот и впрямь очень красив, и блещет как луна среди звезд и как сокол средь голубей.
И Джафар вновь склонился в поклоне и спросил: «Где моя работа, о, царь?»
Будет тебе работа, сказал царь.
И тогда велел царь принести еще одежды цвета шафрана, и одежды цвета апельсина, и еще одежды, цвета весенней зелени и парчовые туфли и белоснежную чалму, и ручные и ножные браслеты, и рабы облачили во все это Джафара, и пришли танцовщицы ликом светлые, стройные станом, и плясали перед царем и перед Джафаром, и царь смотрел на этого Джафара и не видел в нем изъянов.
И вновь Джафар поклонился и спросил: «Когда же случится мой труд, о, царь?»
Скоро будет тебе твой труд, ответил царь.
И Джафар тщетно гадал, что же такое ему предстоит исполнить, и раздулся от гордости великой, ибо оказывал ему царь высокие почести, словно визирю правой руки. И думал «Наверное, слава о Джафаре и о его искусстве больше, чем мне то было ведомо».
И царь созывал визирей и советников, и они сели в диване, и Джафар с ними и слушал и судил, как положено, и не сказал ничего неразумного, и царь глядел на него и думал «Эта проклятая Ясмина полюбила достойного человека, да удлинится ее жизнь, а вместе с ней — и жизнь моего сына!».
И тогда велел он отвести Джафара в комнату, и увидел он слуг и служанок, и музыкантов и поваров, и невесту в покрывалах, и Джафар удивился великим удивлением, а царь сказал ему — вот твой труд, трудись!
И открыли покрывала, и показалась невеста в платье цвета шафрана, и затем увели ее и вывели вновь — в платье цвета морской волны, и вновь — в платье цвета заката, и почуял Джафар сердечное волнение и когда удалились посторонние и упали последние покрывала, увидел он маленькую Ясмину с соседней улицы, и была она бледна и исхудала, но глядела весело, и улыбалась ему. И Джафар взял в жены Ясмину и с ней богатое приданое, которым наградил его царь, и стал жить при дворце, и ходить в диван, и был весьма рад такому обороту событий.
И вот что было с Джафаром.
Что же до царевича, то он бледнел и чах, как прежде Ясмина, и заболел, и слег, и отказался от еды, и жизнь была ему не в радость, и гибель его была близка. И царь, сильно тому опечалившись, вновь послал за тем странствующим врачом и, приняв его со всем подобающим почтением, взмолился, говоря — вот, ты помог возлюбленной моего сына, гаремной девушке, и отвел от нее гибель, и она теперь весела и радостна, а сын мой, столь благородно сопоспешествоваший ее счастью, чахнет день ото дня и разрывается у меня сердце, когда гляжу на его мучения. И скажи мне, чем помочь этому горю, ведь он у меня один! Нет ли средства, чтобы он забыл эту девушку?
И ответил ему лекарь: «Такого средства нет».
И царь огорчился пуще прежнего.
И лекарь поразмыслил и сказал: «Сын твой совершенен сердцем и ради блага любимой сделал себе худо. А вот совершенен ли Джафар?»
«Не знаю, — сказал царь, — с виду он совершенен и нет у него изъянов. Он сидел в диване и не сказал ничего неразумного разумно, и виду он благородного».
«Вид — еще не все, — сказал лекарь. А вот совершенно ли его сердце?»
«Этого я не ведаю», — ответил царь.
«Он получил богатство и сан и жену, и все сразу, и не разу не усомнился в том, что получил он все это по заслугам. Но где его заслуги?».
«Его заслуги в том, что эта Ясмина полюбила его прежде, чем узнала моего сына, — сказал царь, — а мой сын уступил ее ради ее самой».
«Но это — не его заслуги, — возразил лекарь, — это заслуги Ясмины и твоего сына. А где он сам?»
«Того мне не ведомо» — сказал царь.
«Ну что ж, — сказал тогда лекарь, — это и следует установить».
И он удалился, и сделал омовение и постился три дня и три ночи, и пребывал в молитвах, а через три дня и три ночи облачился в чистое и вновь пришел к царю.
«Я нашел способ, — сказал он, — вот снадобье, каковое потребно принять Джафару».
«Не яд ли это?» — спросил царь (а он был царь весьма просвещенный и предпочитал не казнить правоверных без суда и следствия без особой на то нужды).
«Не яд, — сказал лекарь, — а в доказательство тому я дам его не только Джафару, но и твоему сыну и Ясмине — и все в один день и час».
«Если это последнее средство, то делай, что делаешь, — сказал царь, — однако же, учти, если сын мой погибнет в муках, а этому проклятому Джафару ничего не будет, ты и сам лишишься головы»
«Это последнее средство, — ответствовал лекарь, — однако ж, действие его сложное и прихотливое, и я готов сам его выпить первым, чтобы ты убедился, что оно безопасно».
И вот царь устроил как бы пир в честь Джафара, который, услышав про то, возрадовался, ибо решил, что царь намерен возвысить его еще больше, и оделся в лучшее платье и пришел, и Ясмина была при нем, однако ж, ее провели на женскую половину и усадили за завесу. Что же до царевича, то он ни про какие пиры и слушать не желал, а лежал на своем ложе, безразличный к миру. Однако же, услышав, что Ясмина будет там, он встал, оделся и пошел, поскольку надеялся, что выпадет ему случай повидать утраченную любовь свою. И он пришел на пир и сел рядом с царем, и начались танцы и музыка, и развлечения, и царевич сидел, мрачный ликом, а Джафар, напротив, сиял, как медный дирхем. Ибо, когда прослышал он, что царевич при смерти, то зародилась у него мысль, что царь приближает его к себе, чтобы сделать сыном и наследником.
И вот, когда пир был в разгаре, царь загрустил, и сел, подперев голову рукой, и Джафар забеспокоился и спросил, что с ним. И царь сказал: «Танцы и музыка, это приятно и прекрасно, однако ж, сердце мое стосковалось по чудесам, и вот, сказали мне, что за дверью стоит странствующий дервиш, и что ему ведомы тайны воздуха, огня и воды и хочет он показать эти тайны перед нашим лицом».
И сказал Джафар:
«Зовите его!»
А царевич ничего не сказал.
И вот, вошел странствующий дервиш (а это был тот лекарь, только переодетый) и стал показывать разные вещи, от которых у всех улетел разум — он выдыхал цветное пламя, и разговаривал с духами, а когда он выпустил из рукава пестрых бабочек, и они закружились под музыку по комнате, Джафар всплеснул руками и сказал — «Позволь, о, царь, чтобы и жена моя поглядела на такое чудо!». И царь позволил, и вышла Ясмина из-за завесы, скрытая под покрывалами, и стала любоваться на чудеса, и охать, и вздыхать, и царевич смотрел на нее, как жаждущий — на источник, а дервиш поклонился и сказал:
«Лучший свой фокус я приберег напоследок. Вот у меня бутылочка, а в ней волшебный эликсир, и делает он красавца еще краше, мудрого еще мудрее, а благородного — собеседником ангелов. И вот я выпью глоток в доказательство своих слов!».
И он отпил из склянки и чудесно преобразился — ликом стал светел и величествен, а взором грозен, и стал он подобен святым-аутадам, совершающим еженощно обход вселенной, и голос его стал как трубный глас, и так возвысился он, что все стоявшие упали на колени, а сидевшие склонили головы — таков был нестерпимый свет его лика.
И лишь золотых дел мастер Джафар сказал: «Ишь ты, до чего ловки эти факиры отводить глаза правоверным!»
И дервиш оборотился к нему, и сказал: «Коли не веришь, попробуй сам».
«Ишь чего захотел, — сказал Джафар, — такие как ты ловки на руку, и могут подсунуть вместо одного напитка другой, а то ты и вовсе не пил его, а лишь притворился, что глотнул. И ежели ты хочешь сделать мне дурное, то и я не такой дурень, чтобы позволить тебе это».
Дервиш не разгневался, а лишь усмехнулся и обернулся к царевичу, который сидел на своих подушках бледный и слабый, точно поникший нарцисс, что растет из праха влюбленных.
«Или ты тоже думаешь как он?» — спросил дервиш у царевича.
«Твое искусство выше всякого удивления, — почтительно ответил царевич, — и не ведаю я, как удалось тебе это чудо, однако ж, ежели недоверие этого человека тебя оскорбило, я готов загладить его поступок и выпью глоток из твоей склянки».
И он протянул руку и взял склянку, а Джафар подумал: «Вот, неужто он сам отдает себя в руки отравителю? Ну и везет же мне! Или это задумано царем, который любит меня пуще родного сына и хочет возвысить? Ибо этот царевич только и знает, что охать и вздыхать, и никудышный из него вышел бы правитель».
А царевич подумал: «Коли это и вправду яд, ну, так и хвала Господу — я избавлюсь от мучений, ибо не под силу мне видеть торжество этого Джафара! А коли это и впрямь чудесный напиток, так и на то воля Господа!»
И он почтительно взял склянку и отпил из нее, и в его чертах столь явно отразилось внутреннее его благородство, что все всплеснули руками, а Ясмина, сидевшая под своими покрывалами, вздохнула так, что покрывала заколыхались от ее дыхания. И бледность и слабость царевича уже не так бросались в глаза, и всем казалось, что царевич — красивейший юноша из тех, что когда-либо попирали эту землю.
И царь, видя то, озирался с гордостью по сторонам, ибо то был его кровный сын, прекрасный ликом, стройный станом, а Джафару стало до того обидно, что он выхватил склянку из рук царевича и сказал:
«Вижу, вреда от сего напитка нет, хотя и пользы никакой!» (ибо он не подал виду, что заметил какие-то перемены с царевичем).
А надо сказать, что и сам царевич никаких перемен с собой не заметил, ибо его истинный внутренний облик всегда таков и был, и ничего нового для себя он не увидел. И он потому безропотно отдал склянку Джафару и стал ждать, что будет дальше, поскольку силы его были уже на исходе.
А Джафар торопливо отхлебнул из склянки и с гордостью оглянулся по сторонам, ибо полагал он, что раз уж этот никудышный царевич так расцвел и похорошел, то уж он, муж достойный и благородный, расцветет во сто крат пышнее. И он отставил склянку прочь, и поглядел на Ясмину, и, когда она увидела его лицо, к ней обращенное, то она всплеснула руками и в ужасе отшатнулась. И он в гневе нахмурился, и тут все придворные стали показывать на него пальцем, и смеяться, и отворачиваться, и говорить — что за жаба сидит с нами!
Ибо напиток этот, составленный странствующим лекарем, был воистину волшебный и не был он ни ядом, ни лекарством, но проявлял скрытые качества человека, и выводил его душу на поверхность, как рыбак выводит на крючке скрытую в глубинах рыбу. И увидели все, что Джафар этот глуп и самонадеян, что нет в нем любви и почтения, что жаден он не в меру и страдает тайной свирепостью. И Ясмина заплакала и забилась под своими покрывалами, и девушки кинулись ее утешать, и уже собирались увести, но Джафар вновь схватил склянку и закричал: «Не иначе, как этот мерзкий подменил склянку и подлил мне яду, или отвратного зелья, ибо не верю я, чтобы сей напиток был одним и тем же для всех. А ну как пусть теперь моя жена Ясмина глотнет его, чтобы разделить свою участь со своим господином!» И он бросился к Ясмине, и, откинув с ее лица покрывала, на глазах у всех заставил ее проглотить последнюю каплю из склянки (она, впрочем, не слишком сопротивлялась, поскольку хотела лишь, чтобы ее супруг перестал выставлять ее на позорище, а оставил в покое).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50