Как ты себе все это мыслишь? Ведь надо же готовить специальный номер! Ты знаешь, сколько времени на это уходит? Репетиции, реквизит... Ведь трюк с чудо-человеком должен быть показан взаправду, придут зрители, Бро ни за что не станут их обманывать. Да и какой обман, если без этого гвоздя программы весь твой замысел рухнет.
Вмешался третий опер:
- Как ты думаешь, - начал он вкрадчивым голосом, - сколько там будет народа? Наших неформальных, так сказать, сил не хватит на такую толпу. А мы к тому же всерьез надеемся заманить в нее чудовище. С нас голову снимут! Даже если повезет, и он засветится, никто не знает, как он себя будет вести. Он может черт-те что устроить при задержании...
- Мы не будем задерживать в цирке, - буркнул Зачесов. - Он же не полезет с шилом на арену! Он оценит номер, потом установит слежку за циркачом... а мы - за ним...
- Но вдруг он возбудится? Не забывай, там будет куча людей. Наплюет на актера, да и сунет кому под ребро, чтоб разрядиться... Вот и получается, что ты своим дурацким номером - которого все равно никто не успеет поставить провоцируешь маньяка, дразнишь его...
Зачесов молчал. План с цирком братьев Бро он сочинил от отчаяния. Он и сам понимал, что его идея с фокусом-наживкой - полный бред.
- Хорошо, - выдохнул он после паузы. - В таком случае, все идет по прежнему графику. Отрабатываем людей, шерстим картотеки, разъезжаем по городу.
Тут подал голос четвертый сыщик, до сих пор безмолвствовавший.
- Погодите, - сказал он. - Я согласен, с цирком - это не совсем удачно. Но в основе своей мысль здравая. Я о наживке говорю... Неподалеку от Таврического сада есть одно приличное, вместительное кафе. Думаю, что можно обойтись без хитроумных аттракционов.
5
Итак, все дозволено. Карклин неторопливо прогуливался по парку, вдыхал свежий воздух, прислушивался к визгу детей и рычанию взрослых. Нет никакого Божьего страха, есть просто страх - что поймают, засудят, посадят, сошлют, разорвут на куски. Причем здесь Бог? Неча на зеркало пенять, коли рожа крива. Бог и есть такое зеркало, проекция людских наворотов. Всего-то и дела: совершить то, чего не совершает окружающее большинство - не ради превосходства над большинством, к чему? он и так превосходит, никаких доказательств не требуется. Просто народилась такая необходимость, только и всего. Если проблема возникает, ее необходимо разрешить. И - Карклин заметил это сразу, уже после первого нападения - возрастает степень внутренней свободы, по сравнению с которой зависимость от настойчивого желания вновь и вновь использовать шило - пустяк. Если и приходится говорить о разрушениях внутри себя самого, то речь идет единственно о прогнивших перегородках и балках душного чердака, почему-то именуемого "суперэго".
Настроение у Карклина было неплохое. Импульс пришел, Карклин не сопротивлялся. Кротко и безмятежно он ждал подходящего случая, зная, что случай представится, и все пройдет гладко. Это походило на ожидание ответственной сделки, когда ожидает серьезный, сильный бизнесмен, стопроцентно уверенный в успехе.
Карклин принял решение не мудрить и придерживаться простенькой, отработанной схемы. Оставалось лишь выбрать тип наземного транспорта, и он предпочел автобус, поскольку, как было установлено заранее, автобусы в этих краях ходили редко и отъезжали с остановок, набитые битком. Через спальный район, в который наведался Карклин, проходил один-единственный автобусный маршрут; по маршруту, вдобавок, разъезжала древняя, раздолбанная машина даже не "Икарус", не то что "Икарус"-гармошка.
Все, однако, пошло наперекосяк. Карклин сразу заподозрил неладное: для начала он зацепился за какой-то ржавый гвоздь - наверно, единственный в радиусе двух-трех километров - и порвал свое шикарное пальто. Безделица, что и говорить, но Карклин был чуток к знакам, подаваемым свыше, и мгновенно подобрался. Он внимательно пригляделся к группе будущих пассажиров, ему не понравился один: коренастый прокопченный пенек из пролетариев, норовивший отворотить трудовое личико. Уж больно он смахивал на хищного опера из криминального телевизора. Ноздри Карклина задрожали, сортируя запахи, глаза потемнели, уши настороженно дернулись, алый кончик языка медленно прогулялся по сухим губам. Ничего в отдельности, но вместе - все: одним словом, скрытая угроза.
С первых дней своей деятельности Карклин поставил себе твердое условие: при малейшем дискомфорте, при самых нелепых с первого взгляда страхах немедленно отступить. И он, сомнений нет, так бы и поступил, не подоспей автобус. Карклина подвел автоматизм, развившийся уже давно, но до сих пор остававшийся незамеченным. Секунду назад готовый исчезнуть, Карклин, сам не зная, что делает, вцепился в поручень, прыгнул в салон и перевел дыхание только внутри. Судьба? Он недоверчиво поджал губы. С этим понятием следует обращаться аккуратно, судьба - не Бог. Судьба - чему случиться? Давки, вопреки ожиданию, не было, и Карклин не знал, радоваться ему или досадовать. Прикинув так и этак, он решил прокатиться и посмотреть, что из этого выйдет. Если звезды будут благосклонны, он пустит в ход шило на выходе, как ему уже не раз случалось делать.
Тем не менее рука его привычно скользнула в карман, нашарила деревянную рукоятку. Так же по привычке Карклин встал неоправданно близко к средних лет ездоку, читавшему рекламную газету. Места вокруг было достаточно, и Карклин, заметив свою оплошность, отступил на полшага, но труженик-пенек, похожий на телесыщика, уже впился в него глазами. Автобус подпрыгивал на ухабах и плелся, как на заклание. Карклин притворился, будто его интересует содержание газеты, и вновь придвинулся к пассажиру. Тому ничто не угрожало; напротив, он - как, вероятно, никогда еще в жизни - находился в полной безопасности. С учетом обстоятельств Карклин умер бы на месте, но пальцем не тронул этого болвана, прочно зомбированного средством массовой информации. Последний тряхнул газетой, перевернул страницу, и Карклин - по воле обстоятельств - прочитал сообщение, которое мигом лишило его остатков душевного равновесия. Разноцветные буквы обещали всем - кто успеет любителям оттяга и свежих приколов уникальный шанс развлечься на Вечерах Открытых Дверей, который организует клуб "Начинка", до недавнего времени державшийся в тени. Члены клуба, обычно не склонные себя афишировать, решились все-таки явиться людям и показать им незнакомую, удивительную ипостась реальности. В клубе мог состоять любой, кто считал себя отличным от других двуногих оригинальным внутренним наполнением. Реклама гарантировала сногсшибательное разнообразие людских начинок, скандальные признания, а также - умеренные цены, улетного ди-джея, бесплатное пиво и ломом подпоясанную охрану. Рядом с Карклиным освободилось место; он в глубокой задумчивости сел, не обращая внимания на престарелое сумчатое, что встрепенулось. Объявление было размещено будто специально для него, и предусмотрительный Карклин, разумеется, рассмотрел этот вариант в первую голову. Маловероятно. Если его каким-то чудом вычислили...тогда взяли бы сразу, с поличным или без поличного. Но так вот, подсунуть подсадного с нужной газеткой, в надежде спровоцировать... нет, органы правопорядка не способны столь тонко и эффективно оперировать вероятностью. Он мог не заметить рекламы. Пусть за ним следили, пусть пасли от самого дома, пусть обложили непосредственно в автобусе - рекламу он мог не заметить. И все же, если это ловушка - что делать? Выпрыгнуть из автобуса? Бессмысленно. В том случае, если он прав, за ними обязательно следует одна или две машины сопровождения. Ему не скрыться. Значит, нужно вести себя так, будто ничего не произошло. Раз его не трогают, значит, ничего конкретного против него у них нет. Карклин украдкой взглянул в сторону рабочего - тот сидел, смотря прямо перед собой, и с точностью определить, сыщик он или нет, никак не удавалось. "Я птица редкая, - подумал Карклин, - но стоит ли так паниковать? Я уже готов вообразить, что небесные светила сошли с орбит и начали вращаться вокруг моей особы".
В конце концов он сошел на шестой или седьмой по счету остановке, и никто из лиц, возбудивших его подозрение, следом не вышел. Карклин огляделся по сторонам: не было видно и недружественных автомобилей. Местность выглядела по-фабричному пустынной. Карклин, отчасти успокоенный, пошел через пустырь, густо заросший высокой травой. Выйдя к какой-то магистрали, он, дабы уберечься на сегодня от соблазна, остановил такси. Работал радиоприемник, и Карклин вторично впитал информацию о клубе "Начинка". Когда машина притормозила на перекрестке, он получил возможность оценить яркий, свеженаклеенный плакат на ту же тему, и это окончательно развеяло его опасения. В заговоре, как ни крути, не мог участвовать весь мир. Карклин попросил шофера высадить его возле ближайшего светофора, расплатился, пересел в трамвай, следовавший на окраину. Сердцу не прикажешь. Известно, что вздумай до печенок добропорядочный гражданин попробовать убийство, он может смело отправиться куда-нибудь подальше от дома и там, в глухом подъезде, замочить ударом палки или кирпича первого, кто подвернется. И дальше жить до конца своих дней со спокойным сердцем. Убийцу никто не найдет.
Знал об этом и Карклин. Конечно, не совсем то, конечно, не лотерейный барабан, но кушать-то хочется.
6
Мир, как справедливо рассудил Карклин, против него не ополчался. Против него ополчился Зачесов, поставивший мир под ружье, и эту его способность Карклин недооценил.
Возможности Зачесова были, конечно, не беспредельны, но достаточно широки, чтобы оклеить афишами рекламные щиты и тумбы, мобилизовать периодическую печать, привлечь к участию в операции телевидение и радиовещание - тем более, что вся требуемая помощь сводилась к заурядной рекламе, делу привычному и родному. Сам Зачесов, естественно, не заплатил ни копейки; спонсорами стали несколько не самых бедных людей, которым сыщик в то или иное время оказал серьезную услугу. В их число входил и хозяин того самого кафе близ Таврического сада, о котором шла речь на секретном совещании. Правда, этот предприниматель чувствовал себя обязанным не лично Зачесову, а его подручному, заведшему о кафе разговор. Обязан он был вот чем: сей подручный, посетив однажды кафе, скроил озабоченную физиономию и предупредил владельца о неизбежных в самом близком будущем неприятностях, связанных с финансовой деятельностью "твоего гадючника, который давно уж у всех и каждого - кость в горле, гангрена на теле" - так выразился доброжелательный опер. Хозяин кафе немедленно попросил у гостя защиты от грозного катаклизма, каковую ему сквозь зубы обещали, потребовав в ответ ходить на цирлах и выползать из будки по первому свистку. Вот как бывает пробил час, и свисток прозвучал.
Вообще, благодарность держателя этой таверны не знала границ. Он даже предложил усилить оперативную группу личной гвардией, от чего великодушно отказались. Тогда хозяин, отчасти посвященный в суть происходящего, привел подвизавшихся у него профессиональных лицедеев, представил их Зачесову и рекомендовал использовать для разогрева публики. "Ведь вы же не предполагаете, что к нам придут настоящие психи, - пояснил он свои действия. - Я имею в виду тех, кто будет считать, что у него потроха не как у всех. Так эти ребята и станут на время, с вашего позволения, истинными членами "клуба". Не пожалеете - гарантирую высокую жизненную правду! "
Зачесов одобрительно кивнул.
Владелец кафе, помявшись, осведомился, сколько Вечеров Открытых Дверей планируется провести. "Хоть до пенсии сидите! - тут же спохватился он, прижимая к груди руки. - Я могу даже вывеску сменить. "Начинка" - не так уж плохо звучит. Но для конкретики, в целях общей определенности и государственной пользы хотелось бы знать приблизительно..."
Ему ответили, что ответа на свой вопрос он не получит. Это служебная тайна. Возможно, одного Вечера окажется достаточно. Возможно, и двадцать один не принесет результата. Кое-кто из сотрудников уже рассчитывал в душе на бесконечную хмельную засаду, на долгие сытные бдения. К Шарапову, сидевшему у стойки коммерческого ресторана с чашечкой кофе, они относились примерно так же, как Карклин - к Раскольникову.
В действительности Зачесов рассчитывал добиться желаемого со второго или третьего раза. Он полагал, что в первый Вечер злоумышленник либо не появится вообще, либо придет с первично разведывательными целями. Убедившись, что опасности нет, он не станет откладывать и нанесет удар.
Опять же, понятно, если он не бог - в своем злокозненном понимании. И не сатана.
Только бы пожаловал.
Зачесов был почти наверняка уверен, что знает нелюдя в лицо.
7
Весь первый Вечер Карклин просидел напротив кафе, находясь за рулем иномарки неброского окраса, которой пользовался довольно неохотно - как правило, в рабочих разъездах. Он барабанил пальцами по бедрам, укрытым полами нового - приобретенного взамен ущербного - пальто, и не уставал поражаться публике, что валом валила в свалившийся с неба клуб. Несколько раз он готов был покинуть машину и присоединиться к посетителям, но в последний миг сдерживал себя и оставался придирчивым, чутким к малейшей фальши наблюдателем. Карклин нацепил темные очки, замотал шарфом нижнюю часть лица, но это не спасло его от неизбежного занесения в список субъектов, подлежащих проверке. В этот список, стараниями Зачесова, попадал каждый, кто был замечен близ кафе, не говоря уже о гостях. Таким образом, фамилия Карклина очень скоро оказалась среди прочих, назначенных в разработку, и то, что это так и не иначе, Карклин сообразил слишком поздно. Сделанного не вернешь, оставалось уповать на милость безликого провидения. Он расслабился и попытался угадать, кто же из входящих в заветный подвальчик является на деле искомым "человеком-шаром". Пустоши мерещились Карклину в каждом втором, от чего у него развилось обильное слюновыделение. Но он, согласный выделить что угодно, лишь бы не угодить впросак, продолжал сидеть неподвижно.
1 2 3 4