И вхожу я с сержантом в первый же дом, дверь ногой высадили — и внутрь, автоматы перед собой. А там в доме старик с девчонкой на полу лежат, вскочили сразу и смотрят на нас.Я вообще-то про Афган вспоминать не люблю. Понятно почему? А вот этот день хорошо помню. Может, потому и помню, что ничего особо плохого тогда не случилось. И деда с девчонкой помню. Мне даже кажется иногда, что был бы я художник, картину бы написал. Темный дом, входная дверь сорвана, солнце в дверь, и мы с сержантом стоим, черные на фоне солнца, большие, автоматы, а перед нами эти двое, за тряпье свое держатся и смотрят на нас. И глаза…Я сбивчиво как-то… Но понятно, в общем. Вот и когда мы со Славкой удостоверения предъявляли, у меня тоже такое ощущение было, что стоим мы в дверях, за спиной солнце и силища великая, а в лицо нам хозяева смотрят, опомниться от сна еще не успели и никак не поймут, на каком они свете.Еще одна штука была. Мишка, сынок, он, как и все, про войну рисовал. Ну как все пацаны рисуют. Самолеты летят. Танки едут. Солдаты бегут. И как нарисует, все мне бегает показывать. Смотри, говорит, папка, вот это ты в самолете, вот это ты в танке, это ты со знаменем. Забавно так. А тут он телевизора, что ли, насмотрелся, не знаю. И картинки вроде все те же, и я на месте, то в самолете, то в танке, то с автоматом. Только почему-то он меня начал в черной маске рисовать. Все люди как люди, один я в наморднике. Ясное дело, от ящика-то не оторвать. И так меня это заело, не знаю даже почему. Но сильно заело.Мне поэтому так лектор показался. Потому что по-человечески он правильно сказал. Ну законы, ну налоги, ну надо платить. Только по-людски надо. А то и вправду всех пересажаем.Я со Славкой, аккуратно так, перекинулся. Смотрю — кивает. У нас, говорит, всякие людишки попадаются. Есть такие, которые этого не понимают. Зацепятся за что-нибудь и жмут, пока досуха не выкрутят. Эти не задерживаются. Годик позверствуют, кругом все выжгут, как хан Батый, а план-то выполнять надо, это лектор точно сказал. Ну и сами уходят. А бывают такие, которые только на свой карман работают. Придет такой гад на фирму, оглядится и объявляет — десять процентов сюда, и будете все в шоколаде. Этих мы сами вылавливаем и гоним нещадно. Специально службу внутренней безопасности завели.Я, говорит Славка, знаю, почему ты на меня так смотришь. Это ты потому так смотришь, что мой мерс тебе покоя не дает. Так вот, Леха, чтобы ты знал, мой мерс — никакая не взятка. И кредит, который мне в банке дали, тоже не взятка. Я на этот кредит специально у шефа разрешение спрашивал. А знаешь, почему он мне разрешил? Потому что президент этого банка большим прокурорским людям дорогу перешел, не то денег не дал, не то еще что. И эти прокурорские люди шефу позвонили и приказали нагрузить банк по самые помидоры. А шеф у нас, если ты еще не заметил, мужик правильный. Он ни к кому не нанимался заказы выполнять, у него своя работа. Вот я и решил в банке маски-шоу не устраивать, а пришел туда и объявил честно: сто семьдесят тысяч у вас на поверхности лежат, если их копнуть, за ними еще придет — не помню сейчас — шестьсот тридцать или сколько-то, ну а дальше уж это как Бог даст. Они сначала спорить собрались, бумажки мне таскали, а потом поняли, что я про них знаю — мало не покажется, и говорят — согласны на сто семьдесят. Акт составили, подписали, деньги заплатили день в день. Их президент еще к шефу приезжал, спасибо говорил. Мне руку в коридоре жал. Если, говорит, какие проблемы, то милости просим.Вот обучили меня так-то всякой премудрости, и пошел я на свое первое самостоятельное задание. Специально выбрал чего попроще. Один деятель зарегистрировал фирму и деньги из-за границы закачал на счет. Триста пятьдесят тысяч. И держит их в валюте. Это по закону можно, но доллар-то растет, и получаются у него курсовая разница. А с нее надо налог платить. На этой курсовой разнице уже столько народу сгорело, что у нас ее курсовой задницей называют. Так и говорят: попал, дескать, в курсовую задницу. Заплатил бы он сколько положено, проблем бы не было, но он, видать, свихнулся совсем и написал в инспекцию письмо — законы ваши неправильные, и платить я вам не буду. А буду подавать на вас в международный суд. Все такое. Они это письмо нам переслали. Вот я и пошел.Какой-то непонятный фирмач оказался. Вроде с виду ничего, по нашему вполне прилично говорит, а по делу — дурень дурнем. Начал и мне про международный суд долдонить. Я послушал, достал бланк протокола и говорю ему — давайте, короче, господин Диц, я с вас буду показания снимать. Он — ах, это беззаконие! ах, это допрос! ах, права человека! требую, короче, присутствия адвоката.Такое меня на него зло взяло! Я к нему, как к человеку, а он тут со мной финтить начинает. Сейчас, думаю, позвоню ребятам, пусть присылают группу поддержки с постановлением. Документы изымем, материал на возбуждение уголовного дела я к утру состряпаю и передам его, тепленького, в следственный отдел. Пусть к нему там адвокатов водят.Уже за трубку взялся. Посмотрел на него, а он, видать, прочухал, что к чему. Бумажки у него для записок, маленькие такие, лежат на столе, вот он их берет по очереди и рвет на полоски. А руки трясутся. Ладно, думаю, последний тебе шанс дам. Где, говорю, твой адвокат.А у него и нет никого. Час созванивались, потом еще час адвокат ехал. Смотрю — а это Витька из гаража, где у меня мерс стоит. Привет, говорю, Витек, так ты адвокат? А он говорит — да, а что у вас тут стряслось? Я ему рассказал, так, мол, и так. Витька только головой покрутил. Дело, говорит, понятное. Курсовая задница. Ну и что? Не платит, говорю. В международный суд собирается. Письмо в инспекцию написал. Ты, говорю, Витек, можешь ему объяснить, что я с ним прямо сейчас могу сделать?А фирмач голову набок склонил и смотрит на нас внимательно. Ему, видно, непонятно, с какого это боку его адвокат с налоговым полицейским друг друга Витькой да Лешкой именуют. И чувствуется, что вся эта история у него вызывает большое подозрение.Но тут Витька за него взялся. Для начала объяснил, что страна у нас маленькая, все друг друга знают, и ничего удивительного в нашем с ним знакомстве нет. Потом, когда фирмач чуть успокоился, кодекс ему показал. Про курсовую задницу растолковал раза три, пока до того дошло. Потом про штрафы. Потом про пени. Смотрю, фирмач вроде понимать начал.Ничего, говорит Витька, если я, Леша, прямо при тебе ему объясню, как из этой истории вылезать? Я кивнул, конечно, самому же интересно. И начинает Витька ему объяснять. Первым делом, говорит, господин Диц, вы должны принести справочку, что высшее образование получали у себя в Соединенных Штатах и в нашей экономике ни бельмеса не смыслите. Когда у господина майора такая справочка будет, он сразу поймет, что вы не имели никакого умысла уклониться от налогов, а просто по незнанию не заплатили что положено. Потом подпишете акт, который вам из инспекции прислали. Что налогов столько-то не заплатили, да штраф признаете и с пени согласны. А я вам сейчас составлю правильное письмо в инспекцию, что денег у вас на счете столько нет и что хватает только на уплату налога. А когда деньги появятся, то вы сразу и штраф и пени заплатите. Месяца через три. У нас тут рубль немножко падает, и через три месяца все ваши штрафы в пшик превратятся. С утра сразу бегите в ваш банк и отправляйте ваши доллары обратно в Америку, чтобы они здесь никому глаза не мозолили. Вот господин майор с удовольствием сейчас согласится, что этих моих слов он никогда не слышал, и зайдет к вам завтра к вечеру.Тут меня этот самый господин Диц и удивил. Объясните мне, говорит, еще раз про этот ваш закон. Если у вас в стране рубль дешевеет — это правда, что я за это должен налог платить? Мы с Витькой киваем. И еще столько же штрафу заплатить? Мы опять киваем. И еще другого штрафу — забыл, как называется, новое русское слово, я потом запишу — тоже должен еще столько же заплатить? Киваем. Это, говорит господин Диц, есть очень дурацкий закон. С таким законом к вам, говорит, нормальный инвестор никогда не придет. Я всем инвесторам расскажу, что у вас есть такой закон. А теперь я вам скажу, что я ничего такого, что вы мне, господин адвокат, советуете, делать не буду. Я по-другому сделаю. Я завтра же заплачу налог. И штраф заплачу. И этот… другой штраф тоже заплачу, раз у вас такой закон. Но я так сделаю, что больше ко мне никто не придет.Что же это вы такое сделаете, спрашивает Витька, и чую, что улыбается про себя. Что же вы такое сделаете, что к вам никто не придет? Такого и на свете не существует, чтобы к вам никто не пришел.Я знаю, что я сделаю, говорит этот самый Диц, и у него вот так вот челюсть вперед выпячивается.Короче, ушли мы с Витькой, он меня до гаража подбросил. А на следующий день к вечеру из инспекции мне сообщили, что фирмач все заплатил. Ну ты, говорят, Леша, даешь. Ты ему там что, утюг на живот ставил? Мы ж на нем треть месячного плана сделали. Смотри, говорят, будешь так работать, всю коммерцию распугаешь. Полегче, говорят.А потом из газет я узнал, что такое фирмач удумал, чтобы к нему больше никто не приходил. Глава 19Обмен Когда-то на заре нового экономического движения страну потрясло известие о том, что два очень предприимчивых субъекта выписали себе зарплаты по паре миллионов рублей, заплатив с этих денег не только подоходный налог, но еще и партийные взносы. Конечно, они это сделали не потому, что столько заработали, а из каких-то высших экономических соображений, но это было совершенно неважно. Важно было то, что если бы эти типы вдруг оказались на улице и толпа узнала бы их в лицо, то висеть бы им на двух соседних фонарях. И никакая милиция не отбила бы. Прежде всего потому, что и не захотела бы отбивать.Государственным и партийным органам было совершенно понятно, что для широких предпринимательских масс овладеть передовым опытом ничего не стоит. Раз плюнуть. А когда это произойдет, то фонарей может стихийно не хватить. И это сильно подорвет позиции страны в глазах мирового общественного мнения. Чтобы всех этих неприятностей не произошло, процесс получения заработной платы решили немного упорядочить. Посредством правильного налогообложения.Это упорядочение привело к тому, что зарплата во всех коммерческих фирмах немедленно опустилась ниже прожиточного минимума и таковой, по всем документам, и осталась. Хотя у нас в стране и принято бить по морде, а не по паспорту, но такая чисто бумажная отмазка перевела назревавший народный бунт в латентное состояние.Адриан специально проконсультировался в двух аудиторских компаниях — в «Прайс Уотерхаус» и еще в одной российской. И там и там ему подтвердили, что американский подданный свой личный подоходный налог должен уплачивать у себя в Америке. Если, конечно, он не намерен провести в России больше чем сто восемьдесят дней, но как раз это и не входило в планы Адриана. Хотя в целом ему в России понравилось, но задерживаться в стране, где правительство, не будучи в состоянии удержать курс национальной валюты, заставляет рассчитываться за это ни в чем не повинных иностранцев, ему не очень-то и хотелось.Поэтому он задумал трехходовую операцию, которая должна была избавить его от последующих контактов с российскими мытарями. Первый ход. Все оставшиеся после уплаты налога и штрафов доллары немедленно конвертируются в рубли. После этого про курсовую — как они говорят — задницу можно забыть. Но на этом останавливаться нельзя, потому что падение курса через три месяца, как обещал адвокат Витя, превратит эти рубли в макулатуру. Поэтому второй ход. Образовавшиеся рубли выплачиваются ему, Адриану, в качестве заработной платы. Российский налог — ноль. Или почти ноль. А в Америке он как-нибудь с этим разберется. Но при этом рубли всего лишь переходят из безналичных в наличные, что от превращения в макулатуру, как известно, не спасает. И тогда делается третий — завершающий — ход. На рубли в банке, где наиболее выгодные условия, приобретаются наличные доллары, которые кладутся к Иосифу в банковскую ячейку на хранение.Адриану было очевидно, что успех операции целиком зависит от скорости ее проведения и соблюдения полной секретности. Обнаруженная им тесная дружба адвоката Вити и налогового полицейского Леши плюс слова адвоката, что в этой стране все друг друга знают, заставляли Адриана не делиться задуманным ни с кем — ни с банкиром Иосифом, ни с Денисом, ни с господином Шнейдерманом. Им — через Иосифа, естественно, — было известно лишь, что Адриан снимает со счета все деньги.Проще всего было бы провести третий этап операции тоже в банке Иосифа. Но установленные там условия обмена Адриана не очень устраивали. Во всяком случае, в банке, расположенном в здании напротив, эти условия были на три с небольшим процента лучше. Поэтому Адриан взял телефонный справочник, заперся в кабинете, попросил Ларису ни с кем его не соединять и начал звонить. К середине дня картина определилась.Наилучшие условия обмена предлагал Восточно-Европейский коммерческий банк. Условия эти были настолько хороши, что Адриан даже решил, что неправильно понял и несколько раз переспросил.Банк находился на востоке Москвы, в центре промышленного района. Машина, на которой ехал Адриан, миновала грандиозную свалку металлолома, за мостом свернула на трамвайные пути, покрутилась по боковым улицам и остановилась у грязно-желтого двухэтажного дома с зарешеченными окнами. На крыше дома были укреплены флагштоки, с которых свисали два флага — российский триколор и цвета изумрудной зелени с непонятными загогулинами.Вытащив из багажника такси две тяжелые сумки, Адриан выпрямился и наткнулся взглядом на женщину средних лет в белом медицинском халате и с оцинкованным ведром в правой руке. Женщина протянула Адриану ведро и что-то прокричала.— Простите? — вежливо переспросил Адриан.— Эскимо, — столь же оглушительно завопила женщина. — Купите эскимо. Толстый, толстый слой шоколада.Адриан заглянул в ведро, до середины заполненное знаменитым русским мороженым, и с сожалением покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40