Привезли из магазин Водолей ру
)
– Accipiam, Принимаю (лат.)
– повторил монах.
– Вы уверены?
– Если меня выберут, я стану уверен.
– Этого достаточно.
Так это дело и уладилось. Когда взошло солнце, пастырь, дабы вести паству, уже был выбран.
После этого отслужили мессу за пилигримов и странников.
Зафрахтовать самолет для полета в Новый Рим оказалось не так легко. Еще труднее было добиться разрешения на вылет: весь гражданский воздушный флот перешел на время чрезвычайного положения под управление военных и требовалось получить от них разрешение. Зональный отдел внутренней безопасности в таком разрешении отказал. Если бы аббат Зерчи не был осведомлен о том, что некий маршал авиации и некий архиепископ являются приятелями, двадцати семи книгоношам с котомками пришлось бы совершать паломничество в Новый Рим «на своих двоих», а не на сверхзвуковом реактивном самолете. К полудню, однако, разрешение было получено. Перед отлетом аббат Зерчи поднялся на борт самолета для последнего прощания.
– Вы становитесь продолжением нашего ордена, – сказал он им. – С вами отправляется апостольское благословение и, вероятно, престол Святого Петра. Нет-нет, – добавил он в ответ на изумленный шепот монахов. – Не его святейшество. Я не говорил вам об этом прежде, но если на Землю придет самое худшее, будет созвана коллегия кардиналов… или то, что от нее останется. Колония Центавра тогда может быть объявлена отдельной церковью, с полной патриаршей автокефалией, переходящей к сопровождающему вас кардиналу. Если кара падет на нас здесь, к нему перейдет и все наследие Петра. И хотя жизнь на Земле будет уничтожена – избави боже! – пока Человек будет существовать где-либо, дело Святого Петра не может быть уничтожено. Есть много людей, которые считают, что коль скоро проклятие падет на Землю и на ней никого не останется в живых, то к нему должно перейти папство в соответствии с принципами епископии. Но это не касается непосредственно вас, братья и сыновья мои, хотя вы и будете соединены с вашим главой особыми обетами, подобными тем, которые связывают с папой иезуитов.
Вы пробудете в космосе долгие годы. Корабль станет вашим монастырем. Когда в колонии Центавра будет основана епархия, вы создадите там Дом странствующих монахов ордена святого Лейбовича. Но корабль останется в ваших руках, равно как и Книга Памяти. Если цивилизация – или ее остатки – сумеет обосноваться на Центавре, вы отправите посланников к другим колониальным мирам и со временем, наверное, к колониям их колоний. Куда бы ни отправился Человек, вы и ваши преемники должны идти за ним. А с вами записи и воспоминания о более чем четырех тысячах лет. Некоторые из вас, или те, которые будут после вас, станут нищенствующими монахами и странниками, проповедующими хроники Земли и гимны в честь Распятого народам и культурам, которые, в будущем, могут вырасти из групп колонистов. Ибо кое-кто из них может забыть о вере. Проповедуйте им и принимайте в орден тех из них, которые почувствуют к этому призвание. Сделайте их своими преемниками. Будьте для Человека памятью о Земле, его первородном источнике. Помните об этой Земле. Никогда не забывайте о ней, но… никогда не возвращайтесь. – Голос Зерчи стал хриплым и глухим. – Если вы когда-нибудь вернетесь, вы можете встретить на восточном краю Земли архангела, огненным мечом охраняющего подходы к ней. Я предчувствую это. Вашим домом в будущем станет космос. Это еще более безлюдная пустыня, чем наша. Благослови вас Господь, и молитесь за нас.
Прежде чем оставить самолет, он медленно прошел по проходу, останавливаясь возле кресел, чтобы благословить и обнять каждого. Самолет вырулил на взлетную полосу и вскоре пророкотал в вышине. Зерчи следил за ним, пока тот не растаял в вечернем небе. После этого он направился в аббатство, к остатку своей паствы. На борту самолета он говорил так, как если бы судьба группы брата Джошуа была такой же ясной, как молитва, предписанная завтрашней службе. Но все они знали, что он всего лишь процитировал горделивый план, основанный не на уверенности, а лишь на надежде. Для группы брата Джошуа это был лишь первый шаг их долгого, полного сомнений пути, новый исход из Египта под покровительством Бога, которому, наверное, уже надоела человеческая раса.
Участь прочих была куда легче: им оставалось только ждать конца и молиться, чтобы он не наступил.
27
«Площадь, на которой выпали радиоактивные осадки, не увеличивается, – сообщил диктор последних известий, – и опасность их дальнейшего разнесения ветром почти исчезла…»
– Ну, в конце концов, ничего из самого худшего еще не произошло, – заметил гость аббата. – До сих пор мы здесь были в безопасности. Похоже, что мы и останемся в безопасности, если только конференция не провалится.
– Посмотрим, – проворчал Зерчи. – Давайте пока послушаем радио.
«Последняя оценка людских потерь, – продолжал диктор, – на девятый день после разрушения столицы, дает цифру два миллиона восемьсот тысяч человек. Больше половины этого числа составляют жители собственно столицы. Остальные – население окраин и областей выпадения радиоактивных осадков, в которых, как известно, радиация достигла критического уровня. Эксперты предполагают, что эти цифры могут возрасти, если будут получены сообщения о новых случаях выпадения осадков.
Нашей радиостанции на время чрезвычайного положения отдано распоряжение передавать дважды в день следующее сообщение: «Положения гражданского закона 10-Вэ-Эр-3Е запрещают частным лицам любым способом применять эвтаназию к жертвам радиационного отравления. Жертвы, подвергшиеся облучению, или те, кто думает, что подверглись облучению радиацией намного больше критической дозы, должны обратиться на ближайшую станцию помощи Зеленой Звезды, где член городского магистрата уполномочен выдавать повестки mori vult Смерти желающий (лат.)
каждому, кто должным образом будет признан безнадежным, и если пострадавший потребует эвтаназии. Любая жертва радиации, которая лишит себя жизни всяким иным способом, кроме предписанного законом, будет признана самоубийцей и подвергнет опасности права своих наследников и иждивенцев на страховое вознаграждение и другие льготы, а также на пособие жертвам радиации в соответствии с законодательством. Более того, любому гражданину, который помогает такому самоубийце, может быть предъявлено обвинение в убийстве. Акт о радиационном бедствии санкционирует эвтаназию только в соответствии с надлежащим законным процессом. О серьезных случаях Радиационной болезни необходимо сообщить станциям скорой помощи Зеленой…»
Зерчи так резко и с такой силой выключил приемник, что сорвал ручку выключателя. Он вскочил с кресла и, подойдя к окну, остановился, глядя вниз, во внутренний двор, где толпа беженцев кружила вокруг наспех сколоченных деревянных столов. Аббатство, старое и новое, было наводнено людьми всех возрастов и сословий, чьи дома оказались в пораженных районах. Аббат временно реорганизовал «закрытые» зоны аббатства, чтобы предоставить беженцам доступ практически ко всему, за исключением монашеских спален. Надпись на внешней стороне старых ворот была снята, поскольку нужно было накормить, одеть и предоставить кров женщинам и детям.
Он наблюдал за двумя послушниками, которые несли дымящийся котел из временной кухни. Они подняли его на стол и стали черпать из него суп.
Гость аббата прочистил горло и беспокойно зерзал в своем кресле. Аббат обернулся.
– Но ведь это куда лучше, – сказал гость, – чем оставить их умирать медленной ужасной смертью.
– Разве? Для кого «лучше»? Для уборщиков улиц? Лучше пусть живые тела сами идут на заклание, пока они еще могут двигаться? Меньше неприятных сцен? Меньше ужаса? Меньше беспорядка? Миллионы трупов вокруг вполне могут привести к восстанию против тех, кто за это ответственен. Вот что вы и ваше правительство понимаете под словом «лучше», не правда ли?
– Я ничего не могу сказать о правительстве, – сказал гость с едва заметной напряженностью в голосе. – Под словом «лучше», я подразумеваю «милосерднее». У меня нет намерения обсуждать с вами вашу теологическую мораль. Если вы считаете, что у вас есть душа, которую бог может отправить в ад, коль скоро вы предпочтете умереть не безболезненно, а в ужасных муках – считайте так и поступайте соответственно. Но ведь вы в меньшинстве, вы же знаете. Я с вами не согласен, но давайте не будем это обсуждать.
– Простите меня, – сказал аббат. – Я тоже не готов обсуждать с вами нашу теологическую мораль. Я говорил только об этом спектакле массовой эвтаназии в понятиях человеческих побуждений. Само существование «Акта о радиационном бедствии» и подобных ему законов в других странах делает совершенно очевидным тот факт, что правительства полностью осознают последствия новой войны, но вместо того, чтобы попытаться сделать преступление невозможным, они пытаются заранее предусмотреть последствия этого преступления. Разве этот факт не имеет значения для вас, доктор?
– Конечно нет, отец. Лично я – пацифист. Но в настоящее время мы живем в таком мире, каков он есть. И если нельзя прийти к соглашению и сделать войны невозможными, то не лучше ли предусмотреть некоторые меры, чтобы не быть застигнутыми врасплох возможными последствиями?
– И да и нет. Да, если мы ожидаем преступления кого-то другого. Нет, если это ожидание собственного преступления. И тем более нет, если меры по смягчению последствий преступления тоже преступны.
Гость пожал плечами.
– Вы об эвтаназии? Весьма сожалею, святой отец, но я полагаю, что законы общества всегда в какой-то степени преступны. Я понимаю, что вы не можете согласиться с этим. Действительно, бывают плохие, недостаточно продуманные законы. Но мне кажется, что в данном случае мы имеем хороший закон. Если бы я верил в то, что обладаю душой, а на небесах сидит сердитый бог, я бы мог согласиться с вами.
Аббат Зерчи только улыбнулся.
– Вы не обладаете душой, доктор. Вы сами есть душа. Вы обладаете телом лишь временно.
Гость вежливо рассмеялся.
– Семантическая путаница.
– Действительно. Но кто из нас запутался? Вы точно знаете, что?..
– Давайте не будем ссориться, святой отец. Я не из персонала бригад милосердия. Я работаю в бригаде обследования облученных, и мы никого не умерщвляем.
Аббат Зерчи некоторое время молча разглядывал собеседника. Тот был невысоким, мускулистым мужчиной с приятным круглым лицом и лысой макушкой, загорелой и покрытой веснушками. Он носил зеленую форменную одежду из саржи, на коленях у него лежала шляпа с эмблемой Зеленой Звезды на тулье.
Действительно, зачем сердиться? Этот человек – медик, а не палач. Некоторые стороны деятельности Зеленой Звезды были достойны уважения. Иногда они были даже героическими. То, что в отдельных случаях Зеленая Звезда, по мнению Зерчи, творила зло, не служило основанием для того, чтобы считать всю ее деятельность запятнанной. Общество, в основном, относилось к ней благожелательно, ее работники были на хорошем счету. Доктор пытался быть дружелюбным. Его просьба выглядела довольно простой. Он ничего не требовал, ни на чем не настаивал, и все же аббат колебался, прежде чем сказать «да».
– Эта работа, которую вы хотите здесь провести… она займет много времени?
Доктор помотал головой.
– Я думаю, не больше двух дней. У нас есть две передвижные установки. Мы можем привезти их к вам во двор, соединив два трейлера вместе, и тут же начать работу. В первую очередь мы примемся за явные случаи облучения и за раненых. Мы лечим только в самых неотложных случаях. Наша работа – клиническое обследование. Заболевшие получат медицинскую помощь в одном из чрезвычайных лагерей.
– А самые тяжелые больные получат в «лагерях милосердия» кое-что еще?
Гость нахмурился.
– Только, если сами захотят пойти туда. Никто не заставляет их идти.
– Но вы выписываете им пропуск, который дает им возможность пойти туда.
– Я выдавал им некие красные карточки, верно. Я могу выдать их и на этот раз. Здесь…
Он порылся в кармане своего пиджака и извлек из него красную карточку, чем-то похожую на багажную бирку, с проволочной петлей для прикрепления ее к пуговице или к пряжке пояса. Он бросил ее на стол.
– Бланк формы «критическая доза». Вот он. Прочтите его. Он сообщает человеку, что тот болен, сильно болен. А вот… вот вам и зеленая карточка. Она говорит ему, что с ним все в порядке, и ему нечего беспокоиться. Посмотрите внимательно на красную карточку! «Оценка облучения в радиационных единицах». «Состав крови». «Анализ мочи». С одной стороны она такая же, как и зеленая. С другой стороны зеленая карточка пустая, но взгляните на другую сторону красной карточки. Здесь четко напечатаны выдержки из гражданского закона 10-Вэ-Эр-3Е. Они должны быть здесь – так требует закон. Человек должен прочитать эти выдержки, ему должны быть разъяснены его права. Что он вынесет из этого – его личное дело. А теперь, если вы предпочитаете, чтобы мы расположили наши передвижные установки ниже по шоссе, мы можем…
– Вы только прочитаете ему это, и все? Ничего больше?
Доктор помешкал.
– Я, конечно, должен буду объяснить ему, если он чего-то не поймет. – Он снова помолчал, сдерживая раздражение. – Господи боже, святой отец, если уж вы говорите человеку, что он безнадежен, что вы еще можете ему сказать? Прочитать несколько параграфов закона, показать ему на дверь и сказать: «Следующий, пожалуйста»? Или: «Вы отправляетесь умирать, так что доброго вам пути»? Конечно, вы не станете ему говорить ни этого, ни чего-нибудь еще, если у вас есть хоть какое-то чувство гуманности!
– Это я понимаю. Но я хочу знать кое-что еще. Советуете ли вы, как врач, безнадежным идти в «лагерь милосердия?»
– Я… – Врач остановился и закрыл глаза. Он опустил голову и слегка вздрогнул. – Конечно, советую, – сказал он наконец. – Если бы вы видели то, что видел я, вы бы делали то же самое. Естественно, я советую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Accipiam, Принимаю (лат.)
– повторил монах.
– Вы уверены?
– Если меня выберут, я стану уверен.
– Этого достаточно.
Так это дело и уладилось. Когда взошло солнце, пастырь, дабы вести паству, уже был выбран.
После этого отслужили мессу за пилигримов и странников.
Зафрахтовать самолет для полета в Новый Рим оказалось не так легко. Еще труднее было добиться разрешения на вылет: весь гражданский воздушный флот перешел на время чрезвычайного положения под управление военных и требовалось получить от них разрешение. Зональный отдел внутренней безопасности в таком разрешении отказал. Если бы аббат Зерчи не был осведомлен о том, что некий маршал авиации и некий архиепископ являются приятелями, двадцати семи книгоношам с котомками пришлось бы совершать паломничество в Новый Рим «на своих двоих», а не на сверхзвуковом реактивном самолете. К полудню, однако, разрешение было получено. Перед отлетом аббат Зерчи поднялся на борт самолета для последнего прощания.
– Вы становитесь продолжением нашего ордена, – сказал он им. – С вами отправляется апостольское благословение и, вероятно, престол Святого Петра. Нет-нет, – добавил он в ответ на изумленный шепот монахов. – Не его святейшество. Я не говорил вам об этом прежде, но если на Землю придет самое худшее, будет созвана коллегия кардиналов… или то, что от нее останется. Колония Центавра тогда может быть объявлена отдельной церковью, с полной патриаршей автокефалией, переходящей к сопровождающему вас кардиналу. Если кара падет на нас здесь, к нему перейдет и все наследие Петра. И хотя жизнь на Земле будет уничтожена – избави боже! – пока Человек будет существовать где-либо, дело Святого Петра не может быть уничтожено. Есть много людей, которые считают, что коль скоро проклятие падет на Землю и на ней никого не останется в живых, то к нему должно перейти папство в соответствии с принципами епископии. Но это не касается непосредственно вас, братья и сыновья мои, хотя вы и будете соединены с вашим главой особыми обетами, подобными тем, которые связывают с папой иезуитов.
Вы пробудете в космосе долгие годы. Корабль станет вашим монастырем. Когда в колонии Центавра будет основана епархия, вы создадите там Дом странствующих монахов ордена святого Лейбовича. Но корабль останется в ваших руках, равно как и Книга Памяти. Если цивилизация – или ее остатки – сумеет обосноваться на Центавре, вы отправите посланников к другим колониальным мирам и со временем, наверное, к колониям их колоний. Куда бы ни отправился Человек, вы и ваши преемники должны идти за ним. А с вами записи и воспоминания о более чем четырех тысячах лет. Некоторые из вас, или те, которые будут после вас, станут нищенствующими монахами и странниками, проповедующими хроники Земли и гимны в честь Распятого народам и культурам, которые, в будущем, могут вырасти из групп колонистов. Ибо кое-кто из них может забыть о вере. Проповедуйте им и принимайте в орден тех из них, которые почувствуют к этому призвание. Сделайте их своими преемниками. Будьте для Человека памятью о Земле, его первородном источнике. Помните об этой Земле. Никогда не забывайте о ней, но… никогда не возвращайтесь. – Голос Зерчи стал хриплым и глухим. – Если вы когда-нибудь вернетесь, вы можете встретить на восточном краю Земли архангела, огненным мечом охраняющего подходы к ней. Я предчувствую это. Вашим домом в будущем станет космос. Это еще более безлюдная пустыня, чем наша. Благослови вас Господь, и молитесь за нас.
Прежде чем оставить самолет, он медленно прошел по проходу, останавливаясь возле кресел, чтобы благословить и обнять каждого. Самолет вырулил на взлетную полосу и вскоре пророкотал в вышине. Зерчи следил за ним, пока тот не растаял в вечернем небе. После этого он направился в аббатство, к остатку своей паствы. На борту самолета он говорил так, как если бы судьба группы брата Джошуа была такой же ясной, как молитва, предписанная завтрашней службе. Но все они знали, что он всего лишь процитировал горделивый план, основанный не на уверенности, а лишь на надежде. Для группы брата Джошуа это был лишь первый шаг их долгого, полного сомнений пути, новый исход из Египта под покровительством Бога, которому, наверное, уже надоела человеческая раса.
Участь прочих была куда легче: им оставалось только ждать конца и молиться, чтобы он не наступил.
27
«Площадь, на которой выпали радиоактивные осадки, не увеличивается, – сообщил диктор последних известий, – и опасность их дальнейшего разнесения ветром почти исчезла…»
– Ну, в конце концов, ничего из самого худшего еще не произошло, – заметил гость аббата. – До сих пор мы здесь были в безопасности. Похоже, что мы и останемся в безопасности, если только конференция не провалится.
– Посмотрим, – проворчал Зерчи. – Давайте пока послушаем радио.
«Последняя оценка людских потерь, – продолжал диктор, – на девятый день после разрушения столицы, дает цифру два миллиона восемьсот тысяч человек. Больше половины этого числа составляют жители собственно столицы. Остальные – население окраин и областей выпадения радиоактивных осадков, в которых, как известно, радиация достигла критического уровня. Эксперты предполагают, что эти цифры могут возрасти, если будут получены сообщения о новых случаях выпадения осадков.
Нашей радиостанции на время чрезвычайного положения отдано распоряжение передавать дважды в день следующее сообщение: «Положения гражданского закона 10-Вэ-Эр-3Е запрещают частным лицам любым способом применять эвтаназию к жертвам радиационного отравления. Жертвы, подвергшиеся облучению, или те, кто думает, что подверглись облучению радиацией намного больше критической дозы, должны обратиться на ближайшую станцию помощи Зеленой Звезды, где член городского магистрата уполномочен выдавать повестки mori vult Смерти желающий (лат.)
каждому, кто должным образом будет признан безнадежным, и если пострадавший потребует эвтаназии. Любая жертва радиации, которая лишит себя жизни всяким иным способом, кроме предписанного законом, будет признана самоубийцей и подвергнет опасности права своих наследников и иждивенцев на страховое вознаграждение и другие льготы, а также на пособие жертвам радиации в соответствии с законодательством. Более того, любому гражданину, который помогает такому самоубийце, может быть предъявлено обвинение в убийстве. Акт о радиационном бедствии санкционирует эвтаназию только в соответствии с надлежащим законным процессом. О серьезных случаях Радиационной болезни необходимо сообщить станциям скорой помощи Зеленой…»
Зерчи так резко и с такой силой выключил приемник, что сорвал ручку выключателя. Он вскочил с кресла и, подойдя к окну, остановился, глядя вниз, во внутренний двор, где толпа беженцев кружила вокруг наспех сколоченных деревянных столов. Аббатство, старое и новое, было наводнено людьми всех возрастов и сословий, чьи дома оказались в пораженных районах. Аббат временно реорганизовал «закрытые» зоны аббатства, чтобы предоставить беженцам доступ практически ко всему, за исключением монашеских спален. Надпись на внешней стороне старых ворот была снята, поскольку нужно было накормить, одеть и предоставить кров женщинам и детям.
Он наблюдал за двумя послушниками, которые несли дымящийся котел из временной кухни. Они подняли его на стол и стали черпать из него суп.
Гость аббата прочистил горло и беспокойно зерзал в своем кресле. Аббат обернулся.
– Но ведь это куда лучше, – сказал гость, – чем оставить их умирать медленной ужасной смертью.
– Разве? Для кого «лучше»? Для уборщиков улиц? Лучше пусть живые тела сами идут на заклание, пока они еще могут двигаться? Меньше неприятных сцен? Меньше ужаса? Меньше беспорядка? Миллионы трупов вокруг вполне могут привести к восстанию против тех, кто за это ответственен. Вот что вы и ваше правительство понимаете под словом «лучше», не правда ли?
– Я ничего не могу сказать о правительстве, – сказал гость с едва заметной напряженностью в голосе. – Под словом «лучше», я подразумеваю «милосерднее». У меня нет намерения обсуждать с вами вашу теологическую мораль. Если вы считаете, что у вас есть душа, которую бог может отправить в ад, коль скоро вы предпочтете умереть не безболезненно, а в ужасных муках – считайте так и поступайте соответственно. Но ведь вы в меньшинстве, вы же знаете. Я с вами не согласен, но давайте не будем это обсуждать.
– Простите меня, – сказал аббат. – Я тоже не готов обсуждать с вами нашу теологическую мораль. Я говорил только об этом спектакле массовой эвтаназии в понятиях человеческих побуждений. Само существование «Акта о радиационном бедствии» и подобных ему законов в других странах делает совершенно очевидным тот факт, что правительства полностью осознают последствия новой войны, но вместо того, чтобы попытаться сделать преступление невозможным, они пытаются заранее предусмотреть последствия этого преступления. Разве этот факт не имеет значения для вас, доктор?
– Конечно нет, отец. Лично я – пацифист. Но в настоящее время мы живем в таком мире, каков он есть. И если нельзя прийти к соглашению и сделать войны невозможными, то не лучше ли предусмотреть некоторые меры, чтобы не быть застигнутыми врасплох возможными последствиями?
– И да и нет. Да, если мы ожидаем преступления кого-то другого. Нет, если это ожидание собственного преступления. И тем более нет, если меры по смягчению последствий преступления тоже преступны.
Гость пожал плечами.
– Вы об эвтаназии? Весьма сожалею, святой отец, но я полагаю, что законы общества всегда в какой-то степени преступны. Я понимаю, что вы не можете согласиться с этим. Действительно, бывают плохие, недостаточно продуманные законы. Но мне кажется, что в данном случае мы имеем хороший закон. Если бы я верил в то, что обладаю душой, а на небесах сидит сердитый бог, я бы мог согласиться с вами.
Аббат Зерчи только улыбнулся.
– Вы не обладаете душой, доктор. Вы сами есть душа. Вы обладаете телом лишь временно.
Гость вежливо рассмеялся.
– Семантическая путаница.
– Действительно. Но кто из нас запутался? Вы точно знаете, что?..
– Давайте не будем ссориться, святой отец. Я не из персонала бригад милосердия. Я работаю в бригаде обследования облученных, и мы никого не умерщвляем.
Аббат Зерчи некоторое время молча разглядывал собеседника. Тот был невысоким, мускулистым мужчиной с приятным круглым лицом и лысой макушкой, загорелой и покрытой веснушками. Он носил зеленую форменную одежду из саржи, на коленях у него лежала шляпа с эмблемой Зеленой Звезды на тулье.
Действительно, зачем сердиться? Этот человек – медик, а не палач. Некоторые стороны деятельности Зеленой Звезды были достойны уважения. Иногда они были даже героическими. То, что в отдельных случаях Зеленая Звезда, по мнению Зерчи, творила зло, не служило основанием для того, чтобы считать всю ее деятельность запятнанной. Общество, в основном, относилось к ней благожелательно, ее работники были на хорошем счету. Доктор пытался быть дружелюбным. Его просьба выглядела довольно простой. Он ничего не требовал, ни на чем не настаивал, и все же аббат колебался, прежде чем сказать «да».
– Эта работа, которую вы хотите здесь провести… она займет много времени?
Доктор помотал головой.
– Я думаю, не больше двух дней. У нас есть две передвижные установки. Мы можем привезти их к вам во двор, соединив два трейлера вместе, и тут же начать работу. В первую очередь мы примемся за явные случаи облучения и за раненых. Мы лечим только в самых неотложных случаях. Наша работа – клиническое обследование. Заболевшие получат медицинскую помощь в одном из чрезвычайных лагерей.
– А самые тяжелые больные получат в «лагерях милосердия» кое-что еще?
Гость нахмурился.
– Только, если сами захотят пойти туда. Никто не заставляет их идти.
– Но вы выписываете им пропуск, который дает им возможность пойти туда.
– Я выдавал им некие красные карточки, верно. Я могу выдать их и на этот раз. Здесь…
Он порылся в кармане своего пиджака и извлек из него красную карточку, чем-то похожую на багажную бирку, с проволочной петлей для прикрепления ее к пуговице или к пряжке пояса. Он бросил ее на стол.
– Бланк формы «критическая доза». Вот он. Прочтите его. Он сообщает человеку, что тот болен, сильно болен. А вот… вот вам и зеленая карточка. Она говорит ему, что с ним все в порядке, и ему нечего беспокоиться. Посмотрите внимательно на красную карточку! «Оценка облучения в радиационных единицах». «Состав крови». «Анализ мочи». С одной стороны она такая же, как и зеленая. С другой стороны зеленая карточка пустая, но взгляните на другую сторону красной карточки. Здесь четко напечатаны выдержки из гражданского закона 10-Вэ-Эр-3Е. Они должны быть здесь – так требует закон. Человек должен прочитать эти выдержки, ему должны быть разъяснены его права. Что он вынесет из этого – его личное дело. А теперь, если вы предпочитаете, чтобы мы расположили наши передвижные установки ниже по шоссе, мы можем…
– Вы только прочитаете ему это, и все? Ничего больше?
Доктор помешкал.
– Я, конечно, должен буду объяснить ему, если он чего-то не поймет. – Он снова помолчал, сдерживая раздражение. – Господи боже, святой отец, если уж вы говорите человеку, что он безнадежен, что вы еще можете ему сказать? Прочитать несколько параграфов закона, показать ему на дверь и сказать: «Следующий, пожалуйста»? Или: «Вы отправляетесь умирать, так что доброго вам пути»? Конечно, вы не станете ему говорить ни этого, ни чего-нибудь еще, если у вас есть хоть какое-то чувство гуманности!
– Это я понимаю. Но я хочу знать кое-что еще. Советуете ли вы, как врач, безнадежным идти в «лагерь милосердия?»
– Я… – Врач остановился и закрыл глаза. Он опустил голову и слегка вздрогнул. – Конечно, советую, – сказал он наконец. – Если бы вы видели то, что видел я, вы бы делали то же самое. Естественно, я советую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45