Нет, очевидно, пока очередь до него еще не дошла. И Ингрид никто не тревожил. Может, все-таки эти фотографии ничего не означают? Так или иначе, но Ингрид оставили в покое. Возможно, это был не тот фотограф, который снимал детей. Кто теперь не носит усов, разве не может быть двух усатых фотографов?

13

Голос для диктора так же важен, как для балерины красивые ноги. Чтобы дойти до сердца зрителей, балерина машет ножкой, а диктор прибегает к модуляциям своего голоса.
Особенно в этом отношении отличался Аффе. Никто не умел так искренне радоваться и удивляться, разговаривая по телефону с какой-нибудь жительницей Корпиломболо, которая сообщала ему, что у них в январе выпал снег, или с какой-нибудь девушкой из Смоланда, рассказавшей, что она набрала полную корзинку брусники, И никто не умел придать своему голосу такую проникновенную грусть, узнав, что в Умео березы уже пожелтели.
Именно за это Аффе и называли Любимцем Всей Швеции.
На телевидении шло важное совещание. Серия субботних развлекательных передач, которая шла всю зиму, подходила к концу, осталась последняя передача. Эту серию нужно было заменить другой, желательно более интересной. Хорошо бы, чтоб в новой программе задавались вопросы, не только «Кто?», но «Что?» и «Где?» – три больших знака вопроса, пусть зритель поломает себе голову.
Главный редактор сидел в окружении режиссеров, дикторов и дикторш, острословов и генераторов идей. Им до зарезу нужно было придумать хотя бы название передачи.
– Помните, название должно быть убойным, – сказал главный редактор. – Я хотел предложить «Программа – эпиграмма», но меня опередили.
– Можно назвать «Программа – телеграмма», – предложил генератор идей. – Или «Вечерняя гимнастика».
– Гм, – главный редактор сморщил нос. – Телезрители так привыкли к «Утренней гимнастике», что поймут это буквально. Пет, нужно что-то из ряда вон выходящее, остроумное, чтобы пробуравило мозг нашим зрителям.
– «Вечерний халат»? – предложил острослов.
– Превосходное название, не будь у нас уже «Утреннего» и «Ночного халатов», – сказал главный редактор. – Придумать бы что-нибудь вроде «Флирт с покупателем», как называется информационная программа о новых товарах. Вот название от бога! Флирт! Так и видишь перед собой красивые ножки.
– Придумал! – воскликнул генератор идей. – «Субботний сплин».
Он победоносно оглядел присутствующих, его поддержали одобрительным смехом. Только острослов недовольно нахмурил лоб:
– Может, это и неплохо, – согласился он. – «Субботний сплин». Два «с». Звучит почти как стихи Гёте. Говорят, они у него очень музыкальны. Но «сплин» – опасное слово. Публика мигом обернет его против нас, а критики и без него найдут, к чему бы придраться.
Генератор идей был уязвлен.
– Никто не посмеет отрицать, что мы способствовали повышению культурного уровня в этой стране, – сказал он. – Но я не уверен, что каждый десятый швед знает смысл этого слова. Я, например, только недавно его узнал. Предлагаю решить вопрос голосованием.
– Ну что ж, – сказал главный редактор. – Проголосуем.
Половина собравшихся проголосовала «за». Но другая половина была против, в том числе и дикторша, которая должна была вести эту передачу, – ей не улыбалось выступать в скучной программе. Может, все-таки обыграть как-нибудь слово «флирт»? Главный редактор возвел глаза к потолку.
– У нас никого не зовут Титанией? – спросил он. – А то мы могли бы назвать нашу передачу «Свидание с Титанией».
Но Титании среди собравшихся не оказалось.
– А если бы был Ганс, мы бы ее назвали «О Гансе в трансе», – вздохнул генератор идей.
– Почему бы в таком случае не назвать ее «Как обманули Улле»? – предложил острослов ироническим тоном. – Кого-кого, а уж Улле у нас предостаточно.
– Придумал! – закричал генератор идей, и все с удивлением обернулись в его сторону.
– «Кофе у Аффе»!
– А разве у нас есть Аффе? – удивился главный редактор.
– Конечно. В стране уже не осталось такого уголка, куда бы он ни звонил, чтобы справиться, идет ли там дождь и какая у его собеседника любимая мелодия. Даже странно, что ты этого не знаешь.
– У меня нет времени смотреть наши передачи, – мрачно ответил главный редактор.
– Аффе – это звезда, – сказала дикторша. – Он такой красивый, у него пышные бакенбарды и томный взгляд.
Главный редактор взглянул на часы. Четвертый день совещаний подходил к концу.
– Ну, как? Принимаем «Кофе у Аффе»? Единогласно. Вам! Молоток ударил по столу! Они убили сразу двух зайцев: придумали название передачи и ее главный двигатель.
– Поработали на совесть, – подвел итог главный редактор.
Еще через пять дней новая серия уже обросла плотью. Смысл всей этой затеи состоял в том, что каждую субботу на «Кофе у Аффе» рассказывалось о какой-нибудь Достопримечательности Недели, и эту достопримечательность выбирали сами телезрители в своих письмах. Иногда это были прославившиеся чем-то мужчины и женщины, а иногда и достопримечательности вроде обратной стороны Луны, вновь открытого рунического камня или чего-нибудь подобного.
Аффе оказался на месте. Новая программа имела огромный успех, каждую неделю приходили тысячи писем, предлагающих ту или иную тему для очередной передачи. Как правило, больше половины предложений совпадали, иными словами, достопримечательность действительно была достопримечательностью.
На этой неделе редакция телевидения получила более ста тысяч писем. Почти во всех говорилось об одном и том же человеке. Увидев эти письма, режиссер растерялся и отправился за советом к главному редактору.
– Знаешь, кого они хотят увидеть? – сказал Человека, который под действием вертотона стал зеленым!
– Зачем?
– Чтобы выйти из тюрьмы, Неужели ты не читал об этом?
– У меня нет времени на чтение, – мрачно ответил главный редактор.
– Но теперь-то тебе ясно, о ком идет речь? Может действительно, стоит его пригласить? Приглашаем мы всяких знаменитостей и чудаков А он получил голоса подавляющего большинства наших зрителей. Что будем делать?
Главный редактор возвел глаза к потолку, словно ища там вдохновение. Наконец его лицо просияло.
– Надо созвать совещание, – решил он.

14

Однажды, когда Густафссон вернулся домой после работы, Ингрид сказала, что о нем справлялись с телестудии.
– Что им от меня надо? – удивился он.
– С ними разговаривала Грета, она была дома одна. Звонил сам Аффе, так что она совсем растерялась, когда он стал спрашивать у нее, какая температура на улице и не холодно ли у нас дома. А потом выяснилось, что он хочет пригласить тебя участвовать в какой-то программе.
– По мнению доктора, именно этого мне и следует избегать.
– Я с ним согласна. Но что мы ответим, когда они позвонят завтра? Грета хоть сообразила сказать, что после вечерней смены ты поздно встаешь.
– Скажете, что меня нет дома.
– А если ты будешь дома один? Или они пришлют своего человека прямо сюда?
– А я уйду на целый день в лес. Ну почему они не могут оставить человека в покое!
Богиню правосудия с ее весами часто принимали за дурочку. Но жизнь вообще не умеет распределять свои блага. Тот, кто хочет, чтобы его оставили в покое, обычно покоя не имеет. А тот, кто жаждет, чтобы его кто-нибудь навестил или хоти! бы позвонил ему по телефону, как правило, не может дождаться ни того, ни другого.
Назавтра Густафссон встал в десять утра, быстро позавтракал и уже приготовился идти в лес, как в дверь позвонили.
Он замер, словно крыса, попавшая в крысоловку. Звонок повторился три раза. Наконец кто-то стал спускаться по лестнице. Густафссон выждал, чтобы посетитель ушел подальше. Потом осторожно открыл дверь и вышел на площадку, готовый при малейшей угрозе скрыться в квартире. Почувствовав себя в безопасности, он решился захлопнуть дверь.
В углу за дверью стоял человек.
Густафссон вздрогнул. Но, вглядевшись, узнал доктора Верелиуса.
– Это вы, доктор! – воскликнул он с облегчением. – А я думал…
– Да, это всего-навсего я. Помните, когда мы с вами прощались, я предупредил вас, что должен наблюдать, как на вас действует вертотон?
– Конечно, помню. Только я не думал, что вы придете так скоро.
– Я и в самом деле не собирался приезжать так скоро. Но мне хотелось бы поговорить с вами у вас дома.
Пока Густафссон открывал дверь, доктор взял в руки свой чемоданчик.
Осмотр прошел быстро, Густафссон рассказал, как его встретили и дома и на работе. Он считал, что постепенно все стало налаживаться. Хотя вначале ему было трудно.
– Но сейчас меня беспокоит другое. Я как раз собирался звонить вам по этому поводу. Меня разыскивает телевидение. И еще меня сфотографировали прямо на улице, впрочем, не знаю, может, это ничего и не значит.
– Зато я знаю, – сказал доктор. – Потому-то я к вам и пришел. Скажите, вам известен еженедельник, который называется «Ухо» или «Глаз» или еще что-то в этом роде?
– Да, есть такой. Называется «Глаз».
– Понимаете, они любят раскапывать такие вещи, которые человеку по той или иной причине не хотелось бы придавать огласке. Сейчас они задались, целью опубликовать материал о вас. Узнать вашу фамилию им было нетрудно, а потом они позвонили мне, чтобы получить комментарии специалиста. Но я попросил их подождать полгода, чтобы посмотреть, как будет развиваться наш эксперимент. Однако именно этого и не следовало делать. На некоторых журналистов подобная просьба действует как брючина на бульдога. Они очень скоро разузнали, где вы работаете, и просили разрешения сфотографировать вас у пилы, у рубанка, во время, перерыва и тому подобное, но там оказались умные люди и послали их подальше.
– Вот молодцы!
– Да. Но это не помогло. Потом я узнал, что они все-таки явились сюда и рыщут здесь. Я не двусмысленно дал им понять, что вы не хотите встречаться с представителями прессы. Тогда они побывали у ваших соседей и даже в лавках поблизости, чтобы узнать, что вы едите, и берете ли вы в кредит, сфотографировали тюрьму, где вы сидели, и даже побывали в доме напротив, в квартире, окна которой смотрят прямо на вашу, – хотели оттуда сделать снимки. А может, пытались сфотографировать кого-либо из членов вашей семьи.
– Значит, это один из них подстерег меня вчера, когда я выходил из дому. Думаю, они меня тоже сфотографировали и в лесу, и, уж конечно, это они приходили в школу, где учатся мои дети.
– Да, очевидно. Представляю себе, какие они дадут заголовки. Монопольное право. Они первые узнали, кто подвергся действию препарата вертотон. «Густафссон в свободное время». «Густафссон по пути на работу». «Мнение соседей…» Вот гадость!
– Доктор, неужели…
– Да. Мы бессильны им помешать.
За прошедшие дни Густафссон старался приспособиться к новому образу жизни. К нему даже вернулось желание жить и радоваться, он честно пытался привыкнуть к новым условиям, но теперь увидел, что карточный домик надежд зашатался и вот-вот рухнет.
– Но… но…
– Мы можем только одно, – сказал доктор. – Можем подставить им ножку. Вчера, узнав о проделках еженедельника «Глаз», я страшно огорчился. Но вечером мне позвонили с телевидения…
– Одно другого не лучше, – вырвалось у Густафссона.
– Ну, не скажите, тут все дело в передаче. Вас, например, хотят представить в субботней развлекательной программе. Тут и речи не может быть о выслеживании или разнюхивании, о сенсациях, новинках, чудесах или как там еще называются их другие передачи. Если б они позвонили мне позавчера, я попросил бы их повременить. Но теперь все складывается так, что у нас нет выбора. Я представляю себе наше выступление так: сперва я рассказываю о вертотоне и его действии, потом слово предоставляется вам, и вы отвечаете на вопросы или что-нибудь в этом роде… По крайней мере, Аффе, который ведет эту передачу, показался мне достаточно тактичным.
– Значит, по-вашему, мне следует выступить по телевизору?
– Да. Чтобы покончить с этим раз и навсегда. А главное, мы наставим «Глазу» нос, – сказал доктор Верелиус.

15

Память – хрупкий инструмент. Он действует далеко не безошибочно, как правило, разные люди допускают разные промахи. Для одних непропорционально большое значение приобретают житейские неурядицы, поражения, несправедливость, друг все это кажется пустяками, зато значение звездочке на погонах или собственных подвигов вырастает до небес и пускает новые ростки. Память определяет направление всей нашей жизни, от нее зависит, будем ли мы мрачными и подавленными или веселыми и беспечными, мстительными или терпимыми будем мы разрушать или созидать, будем честно трудиться или махнем на все рукой.
Густафссон относился к людям беззаботного типа. И потому, возвращаясь домой из столицы в одноместном купе первого класса, он был убежден, что каждую минуту прошедшего дня прожил правильно, начиная с того мгновения, когда они с доктором Верелиусом прибыли в Стокгольм, и кончая тем, когда он распрощался со своим эскортом и сел в поезд. Доктор Верелиус поджидал его у вокзала. Густафссон как раз только вышел из машины и намеревался пройти в залитый ярким светом зал ожидания. Доктор остановил его. Он считал, что Густафссону не следует расставаться с зелеными очка; шарфом и шляпой.
– Но почему же? – запротестовал Густафссон. Теперь-то уж меня видели все, вряд ли это кого-нибудь испугает. Они сами просили, чтобы я не прятался.
– Гм, – хмыкнул доктор. – Смысл вертотона отнюдь не в этом. Полагаю, вам лучше вести уединенный образ жизни.
Доктор отдал билеты проводнику и занял купе рядом с Густафссоном.
«Хорошие люди на телевидении», – думал Густафссон, погасив свет и растянувшись на мягком диване. Колеса монотонно постукивали о рельсы, на переездах звонил звоночек, в просветах между занавесками мелькали проносящиеся мимо фонари.
«Хорошие люди, – снова подумал он. – Оплатили и дорогу, и питание. Да еще обещали заплатить за выступление».
Мысленно он снова пережил этот день.
Они с доктором прибыли в столицу в полдень и завтракали в соседнем со студией ресторане в обществе известных дикторов и актеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20