Но прошло всего минут десять, звезда еле-еле успела надеть вечерний туалет, а парочка уже поднялась.– Не могу больше слышать её голос, – донёсся до Чейна шёпот леди Корвен.Молодой человек поддержал спутницу:– Мерзость!Обиженный и удивлённый, мистер Чейн выждал, пока за ними сомкнутся дверные портьеры, и, вздохнув, побрёл им вслед. На Стрэнде они остановились, посовещались и пошли дальше, но недалеко – в ресторан на другой стороне улицы. Он задержался у двери, купил себе ещё одну газету и увидел, что они поднимаются по лестнице. Уж не в отдельный ли кабинет? Он осторожно последовал за ними. Нет, просто расположились на балконе, где за колоннами укромно стоят четыре столика.Мистер Чейн спустился в туалет, где сменил роговые очки на пенсне и винно-красный галстук на свободную чёрно-белую бабочку. Он нередко и с неизменным успехом прибегал к этому приёму. Вы надеваете броский галстук, а затем заменяете его другим – иной формы и более скромной расцветки. Броский галстук обладает свойством отвлекать внимание от лица. Вы превращаетесь просто в "этого человека с ужасным галстуком", и стоит вам его снять, как все принимают вас за другого. Мистер Чейн вновь поднялся наверх и, выбрав столик, откуда легко было наблюдать за остальными тремя, заказал рагу и пинту портера. Они, пожалуй, просидят здесь часа два; поэтому он постарался придать себе вид литератора, вытащил кисет, свернул самодельную папироску, подозвал официанта и попросил огня. Доказав таким образом свою принадлежность к определённому социальному типу, он сделал то же, что сделал бы на его месте всякий джентльмен, – принялся читать газету и разглядывать стенные росписи. Они отличались яркостью красок; запечатлённые на них пейзажи с голубыми небесами, морем, пальмами и виллами говорили о радостях жизни и притягательно действовали на мистера Чейна. Он никогда не ездил дальше Булони и, судя по всему, уже не поедет. Естественно, что пятьсот фунтов, интересная леди и дача в солнечной местности с игорным домом неподалёку исчерпывали его представления о недостижимом, увы, рае. Он даже не мечтал о нём, но при виде таких соблазнительных картин не мог всё-таки не испытывать известного томления. Ему всегда казалось нелепостью, что люди, которых он выслеживал перед бракоразводным процессом, уезжали в этот рай и ожидали там окончания дела только для того, чтобы опять жениться и вернуться на землю. Жизнь в Финчли, где солнце светит раз в две недели, и заработок, составлявший едва пятьсот фунтов в год, в зародыше подавили поэтические задатки мистера Чейна; поэтому он испытывал нечто вроде облегчения, когда жизнь тех, кого он выслеживал, давала пищу его фантазии. Вероятно, парочка, – а вид у обоих шикарный, – поедет обратно на такси, и ему придётся долго ждать, пока молодой человек расстанется с дамой. В предвидении этого он сдобрил красным перцем поданное ему рагу. Предстоит, видно, подежурить ещё вечер-другой, прежде чем они попадутся. Что ж, заработок в общем не слишком тяжёлый. Смакуя каждый кусок, чтобы полнее усвоить пищу, и с ловкостью знатока сдувая пену с портера, он наблюдал, как молодые люди, увлечённые разговором, склоняются над столом. Что они едят не видно. Жаль: детальное знакомство с их меню могло бы послужить дополнительным ключом к разгадке их отношений. Пища и любовь! После рагу он закажет сыр и кофе и занесёт их в графу издержек.Он доел последнюю крошку, извлёк из газеты всю возможную информацию, исчерпал все своё воображение, разглядывая фрески, дал про себя характеристику немногим обедающим, расплатился по счёту, выкурил три сигаретки, – и только тогда парочка поднялась. Он уже надел пальто и вышел на улицу, а они ещё не успели спуститься с лестницы. Удостоверясь, что поблизости стоят три свободных такси, он перенёс внимание на афишу ближайшего театра. Наконец швейцар подозвал одну из машин; мистер Чейн вышел на середину Стрэнда и сел в другую.– Подождите, пока вон та машина не тронется, и следуйте за нею, скомандовал он шофёру. – Когда остановится, близко не подъезжайте.Устроившись в автомобиле, он вынул часы и сделал заметку в записной книжке. Недавно он совершил довольно дорого стоившую ему ошибку, перепутав машины во время преследования, и теперь не отрывал глаз от такси, номер которого предусмотрительно записал. Театральный разъезд ещё не начался, движение было небольшое, и погоня протекала без всяких осложнений. Преследуемая машина остановилась на углу Мьюз. Мистер Чейн постучал в стекло к шофёру и откинулся назад. Он увидел, что парочка вылезла и молодой человек расплачивается. Затем они углубились в переулок. Мистер Чейн тоже расплатился и дошёл до угла. Они остановились у сине-зелёной двери и о чём-то поговорили. Потом леди Корвен вставила ключ в замок и отперла дверь; молодой человек оглянулся по сторонам и вошёл вслед за нею. Мистер Чейн испытал чувства не менее разнородные, чем составные части съеденного им рагу. С одной стороны, вот-вот произойдёт то, на что он надеялся и чего ждал. С другой, это означает для него бог весть сколько часов стояния на холоде. Он поднял воротник пальто и осмотрелся, выбирая подъезд поудобней. Какая жалость, что нельзя выждать, скажем, полчаса и просто войти в дом! Судьи теперь так придирчивы насчёт улик! Он переживал сейчас то же, что переживает охотник, когда видит, как лиса прячется в нору, а у него под рукой нет лопаты. Мистер Чейн постоял несколько минут под фонарём, перечитал свои записи и прибавил к ним ещё одну. Затем двинулся к облюбованному им подъезду и занял там позицию. Не пройдёт и получаса, как автомобили начнут возвращаться сюда от театров и придётся опять выбирать новое место, чтобы не привлечь к себе внимания. В окнах верхнего этажа дома N 2 горит свет, но само по себе это ещё не улика. Дело дрянь! Двенадцать шиллингов обратный билет до Беблок-хайт, десять шиллингов шесть пенсов номер в гостинице, семь шиллингов три пенса такси, три шиллинга шесть пенсов кино, шесть шиллингов обед (чай он в счёт не поставит) – итого тридцать девять шиллингов шесть пенсов – на круг два фунта! Мистер Чейн покачал головой, сунул в рот мятную лепёшку и переступил с ноги на ногу. Мозоль что-то начинает постреливать! Он попробовал думать о приятных вещах – о Бродстэрзе, косах дочурки, печёных устрицах, своей любимой кинозвезде в одном белье и о стаканчике подогретого виски с лимоном на ночь. Ничто не помогало, – он всё ждёт и ждёт, ноги у него болят, а уверенности, что удастся собрать достаточно веский материал, – никакой. Судьи теперь слишком привыкли к тому, что стороны приглашают друг друга "на чашку чая", и улики такого рода всегда кажутся им сомнительными. Он опять вытащил часы. Он стоит здесь уже с полчаса с лишком. А вот и первый автомобиль! Пора убираться с Мьюз. Он проследовал в дальний конец переулка, но не успел ещё повернуть обратно, как из дома, сгорбившись и засунув руки в карманы, вышел молодой человек и торопливо зашагал прочь. Мистер Чейн со вздохом облегчения сделал в записной книжке пометку: "М-р К, вышел в 11.40 вечера", – и направился к стоянке автобуса, идущего в Финчли. XVII Динни не была знатоком живописи, но в своё время усиленно посещала с Уилфридом все лондонские картинные галереи. В 1930 году она с огромным наслаждением побывала также на выставке итальянского искусства. Поэтому и в 1932-м она охотно приняла приглашение дяди Эдриена пойти с ним на выставку французских картин. Ровно в час дня 22 января, наскоро позавтракав на Пикадилли, они миновали входной турникет и задержались перед примитивами. Но так как, помимо Динни с Эдриеном, нашлось немало других охотников держаться подальше от толпы, они двигались так медленно, что только через час добрались до полотен Ватто.– Смотри, Динни, – "Жиль", – сказал Эдриен, переступив с ноги на ногу. – Это, по-моему, лучшее из всего, что тут есть. Удивительно, до чего сильно может потрясти зрителя жанрист декоративной школы, когда он захвачен своим сюжетом или типом! Приглядись к этому Пьерро. Какое у него задумчивое, обречённое, непроницаемое лицо! Вот оно, воплощение актёра со всеми его личными переживаниями!Динни не ответила.– Почему мы молчим, юная особа?– Сомневаюсь, что художник творит так уж сознательно. Не кажется ли вам, что Ватто просто хотел написать этот белый костюм, а всё остальное в картине – от самой модели? Конечно, у Пьерро удивительное выражение, но, возможно, оно было у него и в жизни. Такие лица встречаются.Эдриен искоса посмотрел на лицо племянницы. О да, встречаются! Напишите её, когда она отдыхает, запечатлейте её в тот момент, когда она думает, что на неё не смотрят и ей не нужно держать себя в руках (или как там ещё говорится?), и вы увидите лицо, которое потрясёт вас отражённой на нём внутренней жизнью. Нет, искусство несовершенно. Если оно проливает свет на душу, раскрывает сущность, вам кажется, что оно не правдиво; если оно фиксирует грубую, пёструю, противоречивую видимость, вам кажется, что эту последнюю вообще не стоит воспроизводить. Намёки, мимолётные впечатления, световые эффекты – все эти потуги на правдоподобие ничего не раскрывают. И Эдриен неожиданно заметил:– Великие книги и настоящие портреты так редки потому, что художники не умеют раскрыть сущность изображаемого, а если даже делают это, то впадают в преувеличения.– Не знаю, дядя, можно ли отнести ваши слова к "Жилю". Это не портрет – это просто драматический момент плюс белый костюм.– Допускаю. Но во всяком случае напиши я тебя, Динни, такой, какая ты есть на самом деле, все сказали бы, что портрет неправдоподобен.– Весьма польщена!– Большинство окружающих даже не может представить себе, какая ты.– Простите за непочтительность, дядя, – а вы можете?Эдриен покрутил свою козлиную бородку:– Хочу надеяться, что могу.– Ой, смотрите, «Помпадур» Буше!Постояв минуты две перед картиной, Эдриен заговорил снова:– Что ж, для человека, который предпочитал писать женщин нагими, он недурно изобразил её нар яды, а?– Ментенон или Помпадур? Я всегда их путаю.– Ментенон была синий чулок и вертела Людовиком XIV.– Да, да, конечно. Дядя, теперь пойдём прямо к Мане.– Почему?– Я уже начала уставать.Эдриен оглянулся по сторонам и сразу понял – почему. Перед «Жилем» стояла Клер с незнакомым ему молодым человеком. Эдриен взял Динни под руку, и они перешли в предпоследний зал.– Хвалю за деликатность, – шепнул он перед "Мальчиком с мыльными пузырями". – Что такое этот молодой человек? Змея в траве, червяк в бутоне или…– Просто очень милый мальчик.– Как его зовут?– Тони Крум.– А, юный знакомец с парохода! Клер часто с ним встречается?– Я не спрашивала, дядя. На год она застрахована от глупостей, – ответила Динни и, увидев, как приподнялась бровь Эдриена, добавила: – Она дала обещание тёте Эм.– А через год?– Не знаю. Она тоже не знает. До чего хороши вещи Мане!Они неторопливо пересекли зал и вошли в последний.– Подумать только, что в тысяча девятьсот десятом Гоген казался мне верхом эксцентричности! – удивился Эдриен. – Лишнее доказательство того, как все изменчиво. В тот день я приехал на выставку постимпрессионистов прямо из зала китайской живописи в Британском музее. Сезанн, Матисс, Гоген, Ван Гог были тогда последней новинкой, а теперь они почтенные классики. Гоген, конечно, великолепный колорист. А всё-таки я предпочитаю китайцев. Боюсь, что я неисправимо старомоден, Динни.– Я понимаю, что все эти картины хороши, – вернее, почти все: но жить среди них я не могла бы.– У французов много хорошего; ни в одной стране смена школ в живописи не происходила с такой чёткостью, как у них. Каждый этап – от примитивов до Клуэ, от Клуэ до Пуссена и Клода Лоррена, от них до Ватто и его учеников, а затем к Буше и Грёзу, к Энгру и Делакруа, к барбизонцам, к импрессионистам, к постимпрессионистам – отмечен какой-нибудь вершиной вроде Шардена, Леписье, Фрагонара, Мане, Дега, Моне, Сезанна, означает разрыв с предыдущей стадией и переход к последующей.– А бывали раньше такие резкие скачки, как теперь?– Нет, раньше не бывало ни таких резких скачков в мировоззрении вообще, ни такой безысходной путаницы во взглядах художников на их назначение.– В чём оно, дядя?– В том, чтобы доставлять наслаждение или раскрывать истину, или в том и другом одновременно.– Не представляю себе, чтобы мне доставило наслаждение то, чем наслаждаются они, а истина… Что есть истина?Эдриен покорно махнул рукой:– Динни, я устал, как собака. Давай удерём отсюда.В эту минуту Динни опять увидела сестру и Тони Крума, которые уже углубились под арку. Она не знала, заметила Клер её и Эдриена или нет, но не сомневалась, что Крум никого, кроме Клер, не замечает. Она шла за Эдриеном и в свою очередь восхищалась его деликатностью. Разумеется, ни он, ни она сама никого никогда не поставят в неудобное положение. Кто с кем встречается – это в наши дни сугубо личное дело.Они уже добрались до Бэрлингтон-Аркад, когда Эдриену в глаза бросилась бледность Динни.– Динни, что случилось? Ты похожа на привидение!– Если не возражаете, дядя, я зашла бы выпить чашку кофе.– Тут есть одно заведение на Бонд-стрит. Идём.Бескровные, хоть и улыбающиеся губы девушки так встревожили Эдриена, что он крепко прижал к себе её руку и отпустил лишь тогда, когда они уселись за угловой столик.– Две чашки кофе, и покрепче, – распорядился Эдриен и с инстинктивной бережностью, так располагавшей к нему женщин и детей, даже не попытался вызвать племянницу на откровенность.– Смотреть картины – самое утомительное занятие. Прости, если я уподоблюсь Эм, но я тоже подозреваю, что ты слишком мало ешь. Нельзя же считать едой ту птичью порцию, какую мы проглотили, отправляясь сюда.Но губы Динни уже приобрели свой обычный цвет.– Я понимаю, что напрасно упрямлюсь, дядя, но еда – ужасно скучная вещь.– Нам с тобой нужно прокатиться во Францию. Картины французов, может быть, и не трогают душу, но зато их стол возбуждает чувства.– Вы тоже это испытали?– Да, особенно когда сравнил его с тем, как едят итальянцы. У французов все всегда превосходно продумано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37