Он был некоторое время в службе связи при штабе пехотного полка, и странно, что ни один из офицеров, с которыми ему приходилось встречаться, не заметил в нем качеств, достаточных для его повышения. В 1919 году, когда демобилизация выкинула его на мостовую, его взял к себе Райхсвер. Он сделался офицером-пропагандистом, – двусмысленная и даже сомнительная профессия, – полуразведчик, полусолдат. Она однако давала ему возможность сносно питаться и занимать фельдфебельское помещение в казармах 4-го пехотного полка в Мюнхене. Таким образом ему не приходилось принимать решения покинуть армию, так как он к ней никогда не принадлежал. Впрочем, его заявление, что он всегда был солдатом, не лишено основания. Доказательством является то, что он непрерывно изучал военные науки, необходимые не только солдату, но и военачальнику.
Его технические познания (в деле вооружения, организации, автомобильном деле и т. д.) объясняются его изумительной способностью усвоения. Стратегию он усвоил, – как свидетельствует Кайтель, – изучая Шлиффена, Мольтке, Клаузевица и историю походов, в особенности Фридриха Великого.
Это заслуживает внимания. Великая война всегда проста, она постигается не из ученых исследований Генеральных Штабов, но лишь знакомством с великими вождями всех времен. Гитлер является примером этому. Через головы генералов-рутинеров, не оправившихся от своего поражения 1918 года, этот дилетант обновил военное искусство. Он один из первых оценил огромные преимущества танков – этих подвижных крепостей, и авиаций – этой летающей артиллерии. Он снова нашел маневренные принципы, которые были утеряны Генеральными Штабами. На немногих простых, но верных принципах он построил серию кампаний, которые войдут в военную историю как классические: Польша, Норвегия, Франция, Балканы.
Потом, как бы обезумев, он утерял чувство меры возможного. Он даже потерял точное представление о характере той военной силы, которую он сам создал. Он был захвачен и раздавлен теми великими событиями, теми мировыми силами, которые он сам разбудил, вызвал к жизни и сплотил против себя. В течении своих войн он совершил огромные ошибки, которые все объясняются тем, что люди, подобные ему, неспособны примириться с неуспехом, чтобы этой ценой избежать катастрофы. Гитлер не первый пример этого положения. Таким же точно был до него Наполеон.
Военное дарование Гитлера является необходимым элементом для понимания событий. Гитлер не мог избегнуть войны, так как он носил в себе роковой дар войны. Только в ней одной он искал и мог найти осуществление, разрешение и успокоение своего я. Он чувствовал себя рожденным для командования армиями. «Я не для того создал наш военный аппарат, – говорил он (документ 1915 Р.S.), – чтобы оставить его без употребления». Он принадлежал к трагической, но вероятно неизбежной породе мировых палачей. Ему расточают проклятия. Быть может достаточно сказать, что он был великим полководцем – этим сказано все.
Как он рассматривал сам себя?
Среди материалов Нюрнбергского процесса находятся протоколы двух совещаний Гитлера с его главными военачальниками, один от 22 апреля 1939 года (документ 798 Р.S.), другой от 23 ноября того же года (документ 789 Р.S.).
В этих двух совещаниях Гитлер раскрыл себя.
«В сущности, – говорит он 22 апреля, – все покоится на мне; все зависит от моего существования. Вероятно никто и никогда не будет в такой степени, как я, пользоваться доверием германского народа. Вероятно никогда в будущем не будет человека, располагающего такой властью, как я. Вот почему мое существование является политическим фактором наибольшего значения. Но я могу быть устранен в каждый момент каким-нибудь сумасшедшим или идиотом».
Второе совещание было выговором, вернее «разносом». Гитлер не мог сдержать своего раздражения и гнева против тех, кто недостаточно доверял ему. Здесь он вынужден был подробнее говорить о самом себе.
«Цель этой конференции, – начал он, – дать вам понятие о моем мире идей и высказать вам мои желания. Когда в 1919 году я начал мою политическую работу, моя твердая вера в конечный успех была основана на внимательном наблюдении событий и изучении их последовательности. Поэтому я никогда не терял веры, несмотря на ряд неудач, выпавших на мою долю. Провидению принадлежало последнее слово, и оно привело меня к успеху. Помимо всего, я имел ясное представление о развертывании исторических событий и достаточно воли для принятия суровых решений. Меня никогда не покидала уверенность в достижении мною цели.
Когда в 1933 году я пришел к власти, передо мной раскрывался период трудной борьбы. Мне предстояло все реорганизовать, начиная с народных масс и продолжая армией. Одновременно я предпринял освобождение Германии от ее цепей. Я вышел из Лиги Наций и отверг конференцию по разоружению. Это было не легкое решение. Число тех, кто предсказывал, что это повлечет за собою новую оккупацию Рейнской области французами, – было велико, а число тех, что верило в меня – ничтожно.
Затем пришло решение о восстановлении военной мощи Германии.
Снова было много пророчеств о катастрофе и мало верующих. Тем не менее я сохранил и вооружил Рейнскую область, что в условиях того Бремени считалось невозможным».
Перечень достижений продолжается, и заключение повторяется как магическое заклинание: «Я хотел, мне не верили, но я был прав». Главной претензией Гитлера была непогрешимость.
Он продолжал:
«Среди благоприятных факторов настоящего положения я должен упомянуть собственную особу и квалифицировать ее при всей скромности так: я – незаменим. Ни военный, ни штатский не могут меня заменить. Я знаю свои способности и свою силу воли. Я не кончу войны, пока не сокрушу противника. Я не принимаю компромиссов. Я буду наносить удары и не капитулирую. Судьба Райха зависит от меня и только от меня».
Эти последние слова как нельзя лучше обрисовывают Гитлера. В его мрачном мозгу, полном страшных абстракций, рождались картины фатальной борьбы между великими силами и великими страстями, оспаривающими власть над миром. И он считал одного себя способным провести Германию через испытания, которые ее ожидали.
«Фюрер, – говорит Геринг, – часто говорил о неизбежной войне между национал-социализмом и большевизмом. Иногда он допускал, что этот конфликт может быть отложен еще на годы и признавал, что он мог бы за этот промежуток времени получить существенные выгоды для Германии мирным путем. Но чаще он говорил иное: „Нужно, чтобы эта война разразилась еще при моей жизни“.
Гитлер был суеверен: «Хотя он это и отрицал, – говорит Кайтель, – однако все замечали, что он верит старой немецкой поговорке: „Что предпримешь в пятницу – не продержится и недели“. Еще больше верил он своему гороскопу. Звезды и линии руки в полном согласии предвещали ему блестящую удачу, головокружительный взлет, но карьера его преждевременно обрывалась. Из этого он заключил, что, умрет молодым и это не давало ему покоя.
Пророки обычно должны платить за свои пророчества. Профессия предсказателей была Гитлером запрещена в Германии и пророки, которые упорствовали в своем ремесле, отправлялись в концлагеря. Но эти строгости не могли рассеять в уме Гитлера впечатление, произведенное на него его гороскопом. Он был уверен, что время, отпущенное ему судьбой для выполнения его гигантских задач, было очень ограничено.
Кроме того, недостаточно, чтобы война разразилась при его жизни, надо, чтобы она пришла раньше, чем он состарится.
Он достиг власти в 44 года. Внутренняя реорганизация Германии поглотила добрых шесть лет из того короткого срока, который был ему отпущен судьбой. Ему предстояло еще дать Германии необходимый «жизненный простор», а германскому народу – господство над миром. Он был совершенно уверен, что эти цели могут быть достигнуты только силой. Итак, в свои 60 лет он стоял на пороге карьеры полководца и завоевателя, которую Карл XII начал в 17 лет, Александр Македонский в 20, а Фридрих II и Наполеон в 26.
Время пришпоривало диктатора. Нюрнбергские документы содержат несколько указаний, подтверждающих боязнь Гитлера упустить время. 5 ноября 1937 года, когда он изложил своим генералам обширный план агрессии, о котором будет речь впереди, он сказал им: «Надо принять в соображение одну вещь: надо считаться с тем, что партия и глава ее стареют».
Бесполезно далее искать объяснения той безумной поспешности, с которой он ринулся в войну. Он пренебрег теми важными выгодами, которые он мог получить при некотором терпении и хитрости. Он вооружился слишком быстро и, как мы увидим далее, лишь поверхностно. Он вызвал всеобщую враждебность раньше, чем Германия достигла полного могущества, приблизительно за пять лет до того наиболее выгодного момента. который был ему указан лучшими экспертами и который он сам признавал за наилучший.
Он совершил кардинальные ошибки по трем причинам:
Во– первых, потому что он считал себя единственным человеком, способным вести Германию к победе.
Во– вторых, потому что военный гений, который он чувствовал в себе, неудержимо толкал его к немедленному действию.
В– третьих, потому что он боялся умереть раньше, чем успеет выполнить свое назначение или, по крайней мере, оказаться в решительный момент стариком.
Представление Гитлера о внешнем мире также находит отражение в документах Нюрнбергского процесса. Они показывают, как Гитлер расценивал и взвешивал своих партнеров и противников, с которыми ему приходилось считаться, и как в результате он учитывал свои шансы на успех.
Прежде всего у него было колоссальное представление о Германии. В силу своего характера, он подходил к каждой проблеме с военной точки зрения и в конечном итоге сводил все суждения и оценки к подсчету военной силы. И потому воинская доблесть германского народа была для него решающим фактором. «Мы, немцы, не только наиболее многочисленны (в Европе), но мы и качественно лучшие, – говорит он. – Каждый германский пехотинец лучше любого французского».
Поражение Германии в 1918 году было, – по мнению Гитлера, – случайностью и он приписывал его непрочности и глупости императорского режима. Он всегда говорил о Вильгельме II и его политике с оттенком презрения. Но Германия с Гитлером во главе, – по его убеждению, – была способна победить весь мир.
Он считал за ничто второстепенные государства Средней Европы, включая и Польшу.
«Польская армия, – сказал он 12 апреля 1939 года графу Чиано, – имеет лишь несколько парадных дивизий, а остальная масса войск – весьма низкого уровня. Противотанковая и противовоздушная оборона ничтожны и ни Франция ни Англия не могут в этом помочь Польше. Надо также принять во внимание структуру польского государства. Из 31 миллиона населения – 2,5 миллиона немцев, 4 миллиона евреев и 9 миллионов украинцев. В противоположность фанатически настроенной Варшаве, весь остальной народ в целом апатичен и индифферентен».
Японии Гитлер не доверял: «Нельзя, – говорил он, – слишком полагаться на Японию. Надо остерегаться ее измены». И при этом он был невысокого мнения о качестве японской армии. Он послал в Токио свои советы насчет осады Сингапура. «Император Японии, – добавлял Гитлер, – мягкое, безвольное существо, лишенное авторитета; он напоминает последнего русского царя, и его может ожидать та же участь».
Зато Гитлер переоценивал Италию. Мы увидим в дальнейшем, почему и каковы были, роковые для Германии, последствия этой ошибки.
Но он был далек от недооценки русской мощи. Наоборот. Громадность пространств и неисчерпаемость ресурсов России ему импонировали. «Главная опасность, – повторял он неоднократно, – заключается в колоссальной массе России». Он отлично сознавал преимущества России в воздушной войне, благодаря дальности дистанций и рассеянности ее объектов. И он очень опасался массовых налетов русской авиации на скученные города и индустриальные центры Германии, прежде всего на Берлин и на румынские нефтяные промыслы.
«Если бы дело шло только о наземных армиях, то можно бы не бояться СССР, но при сильной авиации он представляет серьезную опасность».
Однако эти соображения больше касались будущего. В 1937 году Сталин был занят ликвидацией маршала Тухачевского, обвиненного в сношениях с Германией, и вместе с ним была ликвидирована большая часть высшего командного состава армии. На основании этого Гитлер заключал. что Красная Армия переживает кризис. Он много раз повторял: «Россия будет беспомощна еще несколько лет».
Что касается Франции, то Гитлер был убежден в ее крайней слабости. Он наблюдал ее внутренние волнения и успехи коммунизма. Со злобной радостью он следил за всеми фазами долгого социального кризиса 1936 года, за стачками и занятием рабочими заводов. Он наблюдал, как распадались партии и падали правительства. Он предрекал: «Франция идет к революции».
Гитлер лучше своих генералов знал слабость французской армии. Он знал о кризисе ее постоянного состава в следствии падения рождаемости во Франции. Ему была известна остановка в развитии и устарелость французской авиации. Он был в курсе духовного упадка Главного Штаба и победы пассивной стратегии, как раз обратной той, которую он внушал своим генералам. Он говорил: «Армия Франции в упадке. Только флот ее на высоте современности».
Кроме того Гитлер считал, что Франция потеряла свою самостоятельность и стала зависимой державой.
«Фюрер, – сообщает Геринг, – часто говорил, что Франция ничего не предпримет без одобрения Англии и что Париж сделался дипломатическим филиалом Лондона. Следовательно достаточно было уладить дело с Англией и тогда на Западе все в порядке».
Что думал Гитлер об Англии, которой он приписывал такое значение?
Он относился к английскому народу с большим уважением. В своей речи 5 ноября 1937 года (документ 1871 Р.S.) он говорит: «Это народ твердый, упорный и мужественный. Это опасный противник, особенно в обороне. Он способен к организации, любит рисковать и имеет вкус к авантюре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31