— Вы уже достигли, сеньорита; завтра, с нашим другом Оленем, вы войдете в город, в неприкосновенное убежище, где никто уже не посмеет преследовать вас.
— Ах! — проговорила девушка рассеянно, взглянув на мрачное лицо индейца. — Завтра мы расстанемся?
— Так надо, сеньорита, забота о вашей безопасности требует этого.
— Кто же посмеет преследовать меня в этой неведомой стране?
— Ненависть на все осмелится! Умоляю вас, сеньорита, поверьте моему опыту и моей безграничной к вам преданности, хотя вы еще очень молоды, но уже настрадались довольно, пора хоть одному солнечному лучу прояснить ваше задумчивое чело, рассеять накопившиеся в вашем сердце горе и заботу.
— Да! — проговорила она, опустив голову и стараясь скрыть слезы, крупными каплями текущие по ее щекам.
— Сестра моя, друг мой, моя Лаура! — воскликнула другая девушка, нежно обнимая ее. — Будь мужественна до конца, не я ли с тобой? О! Не бойся ничего, — добавила она
с нежностью, — я принимаю половину твоего горя, тебе должно быть легче от этого.
— Бедная Луиза, — прошептала Лаура, в свою очередь обнимая подругу, — из-за меня и ты несчастлива. И когда только я буду в состоянии отблагодарить тебя за твою преданность?
— Люби меня так, как я тебя люблю, ангел мой, и не теряй надежды.
— Надеюсь, что не пройдет и месяца, как ваши преследователи будут поставлены в невозможность вам вредить, — проговорил дон Мигель. — Я веду с ними отчаянную игру, ставкой в которой моя голова, но это не суть важно, если я спасу вас. Дозвольте же мне, расставаясь с вами, унести в душе надежду, что вы не будете стараться уйти из убежища, найденного мной для вас, а станете терпеливо ожидать моего возвращения.
— Ах, кабальеро, вы знаете, что своей жизнью я обязана чуду. Мои родные, друзья, все те, наконец, кого я любила, покинули меня, кроме одной только Луизы, моей молочной сестры, чья преданность ко мне никогда не ослабевала, и вас, которого я совсем не знала и никогда не видела, явившегося вдруг в мою могилу, как ангел божественного правосудия. С той ужасной ночи, в которую я, как Лазарь, благодаря вам, вышла из гроба, вы окружили меня самыми нежными, самыми тщательными заботами, вы заменили тех, кто изменил мне, вы были для меня больше отца, почти что Богом.
— Сеньорита! — воскликнул молодой человек, смущенный и осчастливленный ее словами.
— Я говорю вам это, дон Мигель, — продолжала девушка с лихорадочным оживлением, — потому, что хочу доказать вам, как я вам благодарна. Не знаю, как решил Бог в Своей премудрости мою судьбу, но знайте, что моя последняя молитва и последняя мысль будут о вас. Вы хотите, чтобы я ждала вас, — я буду вам повиноваться! Верьте, что я защищаю свою жизнь не более как из любопытства, но я понимаю, как необходима вам свобода действий для того трудного дела, которое вы собираетесь предпринять. Итак, отправляйтесь спокойно, я вполне доверяю вам.
— Благодарю, сеньорита, это обещание удваивает мои силы. О, теперь я уверен в успехе!
Тем временем другой охотник вместе с индейцем приготовили для девушек шалаш, в который они тотчас же ушли отдыхать.
Как ни велико было беспокойство молодого человека, однако, после нескольких минут раздумья, он лег подле своих товарищей и тотчас заснул.
Едва первые солнечные лучи озарили небо розоватым отливом, как охотники открыли глаза. Приготовления к отъезду были скоро окончены, настала минута разлуки. Прощание было печальным. Оба охотника проводили девушек до опушки леса, чтобы как можно дольше пробыть с ними.
Донья Луиза, пользуясь теснотой дороги, по которой можно было двигаться только гуськом, приблизилась к охотнику, товарищу дона Мигеля.
— Окажите мне услугу, — торопливо сказала она ему тихим голосом.
— Какую? — спросил он ее так же тихо.
— Этот индеец внушает мне некоторые опасения.
— Вы ошибаетесь, я его хорошо знаю.
— Может быть, — сказала она серьезно. — Но хотите ли вы оказать мне услугу, о которой я буду просить вас? Иначе я обращусь к дону Мигелю, хотя я желала бы, чтобы он не знал о ней.
— Говорите, что я могу для вас сделать?
— Дайте мне нож и ваши пистолеты. Охотник пристально посмотрел на нее.
— Хорошо, — сказал он через минуту, — вы храбрая девушка. Вот вам то, что вы просите.
И незаметно для всех он подал ей нож и пистолеты, прибавив к ним еще два мешочка с порохом и пулями.
— Неизвестно, что может случиться, — сказал он.
— Благодарю, — ответила она с живейшей радостью и мгновенно спрятала оружие под свою мантилью, приняв решительный вид, заставивший охотника улыбнуться.
Минут через пять они вышли на опушку леса.
— Олень, — твердо сказал охотник, — помни, что ты отвечаешь мне за этих женщин.
— Олень дал клятву, — ответил индеец.
На этом они расстались. Обе девушки с индейцем отправились в город.
— Взойдем на гору, — сказал дон Мигель, — чтобы увидеть их в последний раз.
— Я только что сам хотел вам это предложить, — ответил охотник.
С теми же предосторожностями они заняли то самое место, где были в прошлую ночь. При ярких лучах солнца вся окрестность приняла очаровательный вид. Природа ожила, самые разнообразные переливы света изменили мрачный и пустынный вид, в каком она представилась им накануне.
Из городских ворот, теперь открытых, выходили толпы индейцев, пеших и верхом на конях, и рассеивались в разные стороны с веселыми криками и громким смехом. Многочисленные пироги скользили по реке, поля были покрыты стадами вигоней и лошадей, пригнанных индейцами из окрестностей и направлявшихся к городу. Пестро одетые женщины, с продолговатыми ивовыми корзинами на головах, наполненными мясом, плодами и овощами, шли, разговаривая между собой и громко смеясь.
Молодые девушки со своим проводником не замедлили смешаться с толпой и скоро растворились в ней. Дон Мигель глубоко вздохнул.
— Пойдем, — сказал он задумчиво.
Они вернулись в лес и через несколько минут отправились в обратный путь.
— Здесь мы должны расстаться, — сказал дон Мигель, когда они миновали лес, — я возвращусь в Тубак.
— А я постараюсь поспеть оказать некую маленькую услугу моему другу, одному индейскому вождю.
— Всегда вы думаете о других — и никогда о себе, мой храбрый Верный Прицел, всегда вы стараетесь быть кому-нибудь полезным.
— Что же тут поделаешь, дон Мигель, кажется, это мое призвание; вы знаете, что на земле предписано каждому свое.
— Да, — глухим голосом ответил молодой человек. — Однако прощайте, — добавил он через минуту, — и не забудьте о нашем свидании!
— Будьте спокойны, через две недели у брода Рубио, это решено.
— Простите мою скрытность в продолжение этих дней, проведенных вместе, но это не мой секрет, Верный Прицел, я не имею права открыть его даже такому испытанному другу, как вы.
— Храните ваш секрет, друг мой, я нисколько не любопытствую узнать его; помните только, что мы друг друга не знаем, не так ли?
— Да-да, это крайне необходимо.
— Итак, прощайте.
— Прощайте.
Оба всадника пожали друг другу руки, повернули один направо, другой налево и удалились во весь опор в противоположные стороны.
ГЛАВА XI. Брод Рубио
Ночь была мрачна, ни одна звезда не блестела в небе, ветер сильно выл в густой зелени девственного леса, черные, напитанные электричеством тучи шли низко и скоро, беспрестанно скрывая бледный диск луны, хищные звери печально завывали, ночные птицы, встревоженные непогодой, кричали резко и беспокойно.
В лагере мексиканцев было тихо; караульные бодрствовали, облокотясь на свои ружья, присев перед догорающим костром. В центре лагеря два человека разговаривали тихим голосом, куря свои индейские трубки.
Это были Вольная Пуля и Верный Прицел. Наконец Вольная Пуля загасил свою трубку, заложил ее за пояс и, сдерживая зевоту, встал, потягиваясь, чтобы оживить кровообращение.
— Что собираешься делать? — спросил Верный Прицел, лениво поворачиваясь в его сторону.
— Спать, — ответил охотник.
— Спать? — переспросил Верный Прицел.
— Отчего же нет? Уже глубокая ночь, и я уверен, что мы одни только не спим; всего вероятнее, что мы увидим дона Мигеля не ранее восхода солнца. Я нахожу всего приличнее спать, по крайней мере в настоящую минуту, если, во всяком случае, ты не решил как-нибудь иначе.
Верный Прицел приложил ко рту палец в знак осторожности.
— Да, уже поздняя ночь, — сказал он тихо, — собирается гроза! Куда бы мог уйти дон Мигель? Это его продолжительное отсутствие беспокоит меня куда более, чем я могу сказать; не такой он человек, чтобы покинуть таким образом своих товарищей без важной причины — или, быть может…
Охотник остановился и печально покачал головой.
— Продолжай, — сказал Вольная Пуля, — выскажи свою мысль до конца.
— Я боюсь, не случилось ли с ним какого несчастья.
— О! Как можно! Этот дон Мигель, как я слышал, человек испытанной храбрости и необыкновенной силы.
— Все это правда, — ответил Верный Прицел с озабоченным видом.
— Неужели же ты думаешь, что такой человек, хорошо вооруженный и знакомый с жизнью прерий, не был бы в состоянии вывернуться из дурного положения, какая бы опасность ему ни грозила?
— Да, если он имеет дело с честным противником, который смело становится перед ним и начинает борьбу на одинаковом оружии. А если измена?
— Неужели ты опасаешься измены? — спросил Вольная Пуля, вздрогнув.
— Чего же еще можно ожидать?
— Правда, — произнес охотник, опустив голову, — но что же нам тогда делать?
— Сию же минуту мы должны покинуть лагерь и как можно внимательнее осмотреть берег реки.
— Хорошо, только я должен заметить тебе, что сейчас разразится гроза, уже начинает идти дождь.
— Еще одна причина к тому, чтобы мы поспешили. Ты поедешь со мной?
— Не сомневаешься ли ты еще и в этом?
— Прости, брат, и благодарю тебя.
Оба охотника тотчас оседлали лошадей и, осмотрев оружие, вскочили в седло и поехали к выходу из лагеря. Два караульных зорко следили за ними, неподвижно стоя у входа; они остановились перед охотниками, которые fie имели ни малейшего намерения скрывать свой отъезд.
— Вы уезжаете? — спросил один караульный.
— Нет, мы только хотим осмотреть окрестности.
— В такой поздний час?
— Отчего же нет?
— Гм! Я полагаю, что в такую дурную погоду лучше спать, чем рыскать по прериям.
— Ты ошибочно полагаешь, приятель, — ответил Верный Прицел решительным тоном, — и наконец, запомни это, я никому не должен давать отчета в своих действиях; если я выхожу в такой поздний час, не обращая внимания на угрожающую мне бурю, то это значит, что действовать так меня вынуждают очень важные причины, причины, которые я не могу, да и не должен сообщать тебе. Теперь ты пропустишь меня. Да или нет? Знай только, что после ты ответишь за промедление в важном деле, которое произойдет из-за тебя. Тон, каким говорил охотник, поразил караульных; они очень тихо переговорили между собой, и тот, который уже разговаривал с охотниками, вновь обратился к ним.
— Проходите, — сказал он. — Вы и в самом деле можете свободно идти куда вам угодно; опрашивая вас, я исполнял свою обязанность. Дай Бог, чтобы, выйдя отсюда, и вы исполнили свою.
— Скоро вы в этом убедитесь… Еще одно слово.
— Слушаю.
— Наше отсутствие, если Бог даст, будет непродолжительным, но может так случиться, что мы возвратимся с восходом солнца; во всяком случае обратите внимание на следующий наказ: если вы услышите трехкратный крик ягуара, повторенный через равный промежуток времени, садитесь на коней как можно скорее и скачите, но только не вдвоем, а по крайней мере с двенадцатью вашими товарищами, потому что, если прозвучит крик, значит, серьезная опасность грозит вашему каравану. Вы поняли меня?
— Совершенно.
— И вы исполните то, что я вам наказываю?
— Исполню, потому что знаю, что вы проводник, которого мы ждем, и что измены с вашей стороны нам нечего опасаться.
— Хорошо, до свидания.
— Желаю успеха.
Охотники вышли, и за ними тотчас заложили проход.
Едва охотники вошли в лес, как разразилась буря, собиравшаяся с самого захода солнца.
Молния ежеминутно пронзала воздух, сопровождаемая сильнейшими ударами грома; деревья со скрипом гнулись от порывистого ветра, дождь лил ручьями.
Охотники продвигались вперед с величайшим трудом, их кони, испуганные воем урагана, спотыкались и становились на дыбы. Темнота вокруг сгустилась до того, что едущие рядом едва различали друг друга. Река, вздутая дождем и ветром, бросала свои пенящиеся волны на песчаные берега, о которые они разбивались в мелкие брызги.
Вольная Пуля и Верный Прицел, привыкшие ко всевозможным бурям, только презрительно наклоняли головы при каждом свирепом порыве ветра и осторожно продолжали свой путь, тщательно всматриваясь вперед при каждом блеске молнии и внимательно прислушиваясь к вою ветра, к скрипу деревьев, к рычанию зверей и плеску волн, далеко разносимых дальним эхом.
Таким образом, не обменявшись ни одним словом, они добрались до брода Рубио. Там они остановились как бы по общему согласию.
Рубио, полувысохший приток большой реки Колорадо-дель-Норте, в обычное время — мелкая река, по которой с трудом проходят индейские пироги и которую лошади переходят вброд, едва касаясь воды животом, сделалась бурным потоком, шумно катившим свои глубокие и грязные воды, камни и вырванные с корнем деревья.
Переходить в это время через Рубио нечего было и думать: человек, осмелившийся на эту дерзкую попытку, был бы в несколько секунд снесен ее бурным течением, ежеминутно усиливающимся и расширяющимся.
Охотники неподвижно стояли на берегу под страшным ливнем, с усилием сдерживая своих коней, от страха глухо ржавших; они задумчиво глядели на мутные, клубившиеся перед ними воды, беспокоясь только о человеке, которому желали помочь и которого считали находящимся в настоящую минуту в величайшей опасности.
Вдруг они вздрогнули, быстро подняли головы, устремляя жадные взоры вперед, но темнота была непроницаема, они ничего не могли различить.
Сквозь вой и шум бури до их тонкого слуха долетел человеческий крик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32