— Нет, не особенно, тысяч в двадцать пиастров, не больше.
— Да это, в сущности, пустяки!
— И я того же мнения. Но, — прибавил он с гримасой, наподобие обезьяньей, как если бы та проглотила неспелый фрукт, — в уголке моего портфеля есть другая бумага, которая стоила мне несколько дороже.
— Как, еще бумага?! Да вы начинены ими, что ли? — рассмеялся дон Мануэль.
— Эге! Знаете, человеческая природа ненасытна, и я не мог устоять перед последними расходами.
— Какими расходами?
— За бумагу, о которой я сейчас говорил.
— Прекрасно; и вы говорите, что она стоила дорого?
— Страшно дорого, сеньор, но я не раскаиваюсь.
— Сколько же вы заплатили за нее?
— Увы! Целых девяносто тысяч пиастров.
— Caray! Это действительно дорого.
— Вот вы уж и осуждаете меня!
— Я? Нисколько! — с живостью воскликнул дон Мануэль. — Если бы вы истратили вчетверо больше, и то я нашел бы, что вы отлично сделали. Разве я не убежден в вашей преданности товариществу и дружбе ко мне? К тому же, вам предоставлен карт-бланш, которым вы можете пользоваться, пока вам это нравится.
— В таком случае, сеньор, я не хочу больше играть с вами, как кошка с мышью, — сказал банкир, вытаскивая из портфеля бумагу. — Вот что я вам припас напоследок. Надеюсь, что, прочитав содержимое этого рескрипта, вы не будете сожалеть о девяноста тысячах пиастров.
Дон Мануэль дрожащими руками развернул бумагу и пробежал ее глазами.
— Voto a Brios! — вскричал он с жаром. — Это невозможно!
— Что невозможно, дорогой сеньор? — спросил дон Бальтасар с гримасой.
— Как? Я назначен алькальд-майором Уреса!
— Столицы штата Соноры, если я не ошибаюсь.
— Ваша правда; но вы же просто гений, mil Rayos!
— Вы понимаете, дорогой сеньор, что мы не могли спокойно ждать того удара, который нам готовил дон Порфирио Сандос; он — губернатор Соноры, а вы — алькальд-майор Уреса. Он располагает войсками, а вы — судом и расправой. Что вы на это скажете?
— Наше дело выиграно!
— Я того же мнения; только, если позволите, я вам дам совет.
— Говорите, говорите! Все, что вы придумаете, превосходно!
— Извольте; после поступайте, как вам заблагорассудится. Дон Порфирио ничего не знает из того, что мной сделано и чего я добился для вас. Поддерживайте его в этом неведении как можно дольше, примите свои меры, не теряя времени, но так, чтобы все оставалось тайной. Дону Порфирио не устроиться раньше восьми-десяти дней; значит, вы можете действовать энергично, тем более, что теперь он не может напасть на вас.
— Я сам нападу на него.
— Напротив, берегитесь этого, вы можете испортить все дело. Ждите его атаки, а потом разом откройтесь и прижмите его. Это будет легко, так как все меры предосторожности будут приняты вами заблаговременно.
— Вы рассуждаете благоразумно.
— Пусть наш враг первым сбивается с пути, пусть он объявляет гражданскую войну, этим он навлечет на себя вину, так как нарушит порядок, который вы поддерживаете.
— Этот план превосходен! — воскликнул дон Бальдомеро. — Я охотно присоединяюсь к нему.
— Но мы должны сохранить все в тайне и действовать с большой осторожностью, — заметил дон Бальтасар, — только так мы и можем добиться успеха.
— Благодарю за совет, сеньор, я в точности исполню его, — сказал дон Мануэль, от души пожимая ему руку.
— Дело предстоит трудное, — сказал дон Бальтасар. — Когда поймают ягуара, он защищается до тех пор, пока не издохнет.
— Ну, мы поступим с нашими врагами, как с ягуарами на облаве.
— Но врагам рисковать нечем, они не постоят ни перед чем, значит, мы должны ожидать с их стороны всего, чего угодно.
— Да, да, эта последняя схватка будет ужасной; но лучше покончить со всем разом.
— Что вы думаете делать? — спросил дон Бальдомеро.
— Я уже сказал вам, что намерен последовать совету дона Бальтасара и не терять ни минуты, так как наше спасение заключается в этом. Но для спокойствия нам необходимо разделить обязанности.
— Я, — сказал дон Бальтасар, — тут бесполезен как банкир. А вот в Мексике мои услуги могут вам пригодиться, там я буду следить за нашими врагами, предотвращать измены и доносы на нас.
— Совершенно верно. Когда вы хотите ехать?
— С рассветом.
— Прекрасно! А вы, дон Бальдомеро?
— Дон Корнелио, дон Кристобаль и я — мы будем подбодрять наших друзей и вербовать всех пиратов и бродяг.
— Хорошо. Далее, дон Бенито де Касональ и я отправимся после вас в Урее, где наше присутствие необходимо. Итак, завтра рано утром, или, вернее, через несколько часов, так как теперь уже четыре часа утра, каждый из нас поедет в свою сторону.
— Э-э! — вскричал дон Бальтасар. — Ведь я не лесной бродяга, дорогой сеньор!
— Не беспокойтесь об этом, милейший дон Бальтасар! Я дам вам, мой друг, конвой, который будет сопровождать вас и покинет лишь тогда, когда вы будете в полной безопасности.
— Ну, слава Богу, надеюсь, что не попадусь в какую-нибудь западню.
— Вы приедете целы и невредимы, будьте спокойны. В Мексике знают о вашем путешествии?
— Знают, что меня там нет и думают, что я в Веракрусе, отлучился по делам.
— Отлично. Это даже лучше, чтобы не знали, с какой стороны вы явитесь. Теперь, — добавил банкир, вставая, — постарайтесь соснуть часика два-три, желаю вам приятного сна!
— Еще одну секунду! — сказал дон Бальдомеро. — Мы забыли о главном.
— О чем именно?
— Мы не решили, где соберемся опять.
— Правда, правда, я совсем теряю голову. Ну, так…
— Позвольте, — прервал дон Бальдомеро, — в четырех-пяти милях от Тубака у меня есть асиенда, та самая, которую вы мне продали, дон Мануэль.
— Монте-Негро?
— Она самая! Место это очень удобное. Если вы не придумаете ничего лучшего, то, по-моему, там нам безопаснее всего встретиться: во-первых, мы будем у себя, а во-вторых, мы сможем контролировать все пути, ведущие в Сонору.
— Да, это место выбрано удачно и всем нам прекрасно известно; к тому же, в крайнем случае, там нам будет удобнее всего защищаться.
— Итак, значит, решено? — спросил дон Бальдомеро.
— Решено! — ответили в один голос все присутствующие. После этого, расставшись друг с другом, все разошлись по своим покоям, приготовленным заранее.
Не успели за предводителями платеадос закрыться двери, как послышался слабый шум, после которого открылась часть стены, легко повернувшись вокруг себя, и в образовавшемся проеме показалась человеческая фигура.
Это был дон Торрибио де Ньеблас.
Он обвел комнату испытующим взглядом.
— Прекрасно, — пробормотал он со странной улыбкой, — я тоже буду присутствовать на этом собрании! До скорого свидания, господа; вы тут держали совет не одни!
Он отступил назад, исчез в отверстии, и стена приняла свое обычное положение, так что самый опытный глаз не мог бы открыть этого секретного прохода.
ГЛАВА II. В которой искатели следов принимаются за дело
Мы уже рассказывали о том, что, расставшись с двумя охотниками, Матадиесом и Редбладом, дон Торрибио де Ньеблас сел у громадной лиственницы и, опустив голову на грудь, глубоко задумался над трудной задачей, которую он поставил перед собой, и о средствах ее выполнения.
Прошел целый час, как он был погружен в свои думы. Вдруг раздался крик черноголового орла, повторившийся два раза. Молодой человек сразу поднял голову.
Поднявшись на ноги, он осмотрелся кругом и испустил крик ястреба.
Тотчас же после этого в кустах послышался шум; ветки раздвинулись, на лужайку, точно испуганная лань, прыгнул молодой человек. Это был Пепе Ортис.
Дон Торрибио улыбнулся:
— Вот и ты, брат. Наконец-то! Я ожидал тебя раньше. Добро пожаловать!
— Я опоздал, твоя правда, брат, но не жалей об этом, время не пропало даром.
— Сомневаюсь! Однако, разве есть новости?
— Еще бы, но предупреждаю тебя, я тут ни при чем, все только чистая случайность.
— Объясняйся же скорей, ты знаешь, как нам дорого время!
— Поговорим дорогой. Тут нам бояться нечего, ведь эти места прокляты — даже животные убегают отсюда.
— Твоя правда, я никогда не встречал более пустынного места.
Обменявшись несколькими словами, молодые люди углубились в чащу в направлении, противоположном тому, которому следовал Матадиес и его друг, Редблад.
— Говори, теперь я тебя слушаю! — сказал дон Торрибио.
— Нет, сначала говори ты; скажи, что ты видел?
— Почти что ничего. Мы имеем дело с людьми очень ловкими; они пытались в течение нескольких часов водить нас за нос, но добились только того, что я понял, что с этой стороны невозможно добраться до асиенды.
— Что же ты думаешь?
— Думаю, что настоящие тропинки, ведущие к асиенде, не на этой стороне, а, по всей вероятности, с противоположного косогора.
— Нам бы только добраться туда.
— Доберемся, не беспокойся.
— У тебя есть слепки?
— Да они мне вовсе не нужны, а у тебя?
— Есть несколько; мы их потом сравним.
— Ну, теперь очередь за тобой.
— Ладно. После того, как мы с тобой расстались, я по обыкновению отправился на свидание. Лукас Мендес уже давно поджидал меня, надеясь, что ты явишься со мной, так как ему нужно видеть тебя.
— Ты объяснил ему, почему я не мог быть?
— Конечно… Но это просто удивительно, брат, — прервал он самого себя, — до какой степени Лукас Мендес изменился после того, как мы с ним расстались!
— Ба-а! Да ты никак сошел с ума; по-моему, он все тот же.
— Ты просто не обращал на него внимания, иначе и сам заметил бы — это просто бросается в глаза.
— Что бросается в глаза?
— Да перемена, произошедшая в нем! Уверяю тебя, это совсем другой человек. Он точно помолодел на десять лет. Лицо его похудело и приняло выражение непоколебимой решимости, которой я раньше не замечал в нем; когда он воодушевляется, глаза его начинают блестеть; вся его фигура как-то выпрямилась; даже голос сделался более уверенным. Одним словом, это совсем другой человек.
— Да ну, ты начинаешь завираться! — сказал дон Торрибио, пожав плечами.
— Вовсе нет, я тебе говорю истинную правду!
— Пусть будет по-твоему, переменился, так переменился, для нас это теперь не играет роли; говори о деле.
— Не теряй терпения, я начинаю. Дон Мануэль убежден более, чем когда-либо, в разорении дона Порфирио; он еще ничего не знает о пронунсиаменто и о назначении дона Порфирио губернатором Соноры и Аризоны; он в полной неизвестности относительно наших действий. Но в последние дни он пребывает в большом волнении; каждую минуту он ждет важных известий. Как только они будут получены, на асиенде дель-Энганьо состоится собрание главных предводителей платеадос.
— О-о! Это драгоценные сведения.
— Не правда ли?
— И это все?
— Нет, погоди: несколько дней тому назад на асиенде поселился некий дон Бенито де Касональ. Он очень дружен с доном Мануэлем и, говорят, ухаживает за доньей Сантой.
— Что? — воскликнул дон Торрибио, вздрогнув.
— Я говорю то, что слышал, брат!
— Продолжай, говори, я готов все выслушать!
— Этот Касональ в большом фаворе у дона Мануэля, который хотел бы выдать за него донью Санту. А она ненавидит его, запирается у себя и отказывается от свидания с ним.
— Милая Санта! — проговорил молодой человек с облегчением. — А каков из себя этот Касональ?
— Молод, лет двадцати семи—двадцати восьми, красивый малый, фат, беспечный, алькальд-майор Уреса и один из главных союзников платеадос.
— Нам таких нечего бояться! Продолжай.
— Мне осталось добавить всего несколько слов, смысл которых для меня абсолютно не понятен.
— Но все-таки скажи их.
— Изволь: «Дон Торрибио должен всегда держаться востока, остерегаться друидических памятников и помнить, что левая сторона самая благоприятная, так как находится со стороны сердца». Это для меня загадка.
— Да, и очень темная; но я надеюсь, что со временем она выяснится и мы все поймем.
— Что касается меня, я отказываюсь понимать!
— Как знаешь… Лукас Мендес больше ничего не сказал?
— Нет, ничего, если не считать того, что если ты последуешь его указаниям, то вы скоро увидитесь.
— Теперь я начинаю кое-что понимать.
— Ты думаешь отгадать смысл всего этого?
— Может быть; мне кажется, что я вижу свет.
— Очень рад за тебя. Я же нахожусь в тупике.
— Вероятно, наши исследования должны начаться с востока.
— Caray! Это удивительно!
— Что?
— Да твои слова.
— Почему?
— Потому что это касается моего второго приключения.
— Кстати, ты ведь мне еще не рассказал о том, что делал после того, как расстался с Лукасом Мендесом?
— Я только что хотел начать рассказ.
— Ну говори, я слушаю.
— Ночь уже наступила, мне предстоял длинный путь, но раньше нужно было найти брод в речке, чтобы перейти ее. Я долго шел пешком и очень устал. Так как я не рассчитывал встретить тебя раньше сегодняшнего утра, то мне нечего было торопиться. Найдя развесистое дерево, я решил расположиться на нем на ночь. Я не стал зажигать огонь, боясь обратить на себя внимание какого-нибудь бродяги, шатающегося по окрестностям. Ты знаешь, в пампасах мы зачастую спим на деревьях, это же дерево оказалось вполне удобным для меня. Я живо вскарабкался не него и расположился в густых ветвях, потом, порывшись в ягдташе, с удовольствием поужинал при лунном свете. Единственное, чего мне недоставало, это папироски, — точно предчувствие предостерегало меня от курения. Закусив, я привязал себя ремнем к толстой ветке, чтобы не упасть, приготовился ко сну, пожелал себе спокойной ночи и закрыл глаза.
Ночь была дивная; над пустыней царило торжественное молчание, луна ярко светила сквозь ветви деревьев, воздух благоухал. Я стал засыпать, и приятные грезы уже проносились передо мной. Вдруг я вздрогнул и открыл глаза: мне послышался точно отдаленный гром, который становился все отчетливее. Наконец шум сделался настолько ясным, что я понял: это было не что иное, как мчавшиеся во всю прыть лошади. Я был счастлив, что выбрал себе это местечко, откуда меня не могли видеть, а я мог свободно наблюдать за всем. Долго ждать мне не пришлось; вскоре показалось от десяти до двенадцати всадников. Вместо того, чтобы продолжать свою бешеную скачку, они вдруг остановились как раз там, где я раньше намеревался отдохнуть. Сойдя с лошадей, они привязали их, накормили, затем разожгли два костра и поужинали с большим аппетитом, разговаривая между собой, но не настолько громко, чтобы я мог расслышать, что они говорили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24