Отличный сайт Wodolei 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Он излучал довольство и радость, каких я никогда раньше в нем не замечал. Что ж, к тому были основания: он привез Кара-Исмаила и четырех мулл, то есть пять панисламистских агентов, осуществлявших на Кавказе турецкое влияние. Мне случалось видеть Зарандиа после побед несравненно более значительных, но так счастлив он не был никогда. Он пригнал их гуртом, как баранов, и всех пятерых загнали в одну камеру. Это означало, что разъединить их, как предполагалось вначале, не удалось либо же в этом разъединении больше не было надобности. Вот все, что я узнал о дагестанском деле в эти первые минуты, и потому волновался беспредельно. Я уже с трудом вслушивался в разговор, который вели мои подчиненные, ибо мне не терпелось узнать, что же все-таки привело Зарандиа в столь прекрасное расположение духа. Наконец я был свободен и тут же вызвал Мушни для доклада.
Я уже говорил, что шесть имен в списке подозреваемых Зарандиа пометил красным карандашом, сказав, что четверо из них – резиденты. На этой гипотезе стоял его план, а сама эта гипотеза была плод чистой интуиции. Если в основе плана не лежит реальный, не единожды подтвержденный фактами материал, значит, и сам план нельзя считать надежным. Таковы азы нашей профессии, ее строжайшие устои. План, рожденный исключительно интуицией, пусть даже гениальный, представляется весьма сомнительным. Неудивительно, что высшие круги нашего ведомства единодушно сочли этот план нереальным, и тем не менее Зарандиа получил санкцию на его исполнение по трем соображениям. Первое: поскольку в дело были пущены фальшивые червонцы, это давало возможность арестовать получателей турецких денег, инкриминировав им распространение фальшивой монеты. Тем самым в подпольную сеть турецких агентов вносилась растерянность и удавалось хотя бы частично их парализовать. Была к тому же небольшая надежда, что один из арестованных по делу фальшивомонетчиков мог случайно сознаться в связи с Турцией, и мы бы схватились хоть за один кончик панисламистской интриги. Второе: мы находились под давлением и даже гнетом высочайшего авторитета Мушни Зарандиа. Правда, сам он этот капитал своего влияния в оборот не пускал, но тем не менее капитал этот существовал самостоятельно, заставляя с собой считаться. Наконец, у нас просто не было другого плана, а ключ к этой задаче мы должны были непременно подобрать.
Словом, план предполагал разоблачение четырех из шести подозреваемых лиц и в согласии с этим и осуществлялся. К каждому из этих шести было приставлено по одному нашему агенту, и любой визит Кара-Исмаила к кому-нибудь из этой шестерки становился тут же нам известен. Едва Кара-Исмаил, покинув дом подозреваемого, удалялся на почтительное расстояние, в доме этом производился обыск, изымались фальшивые деньги и арестовывался хозяин. При этом все обставлялось так, что семья арестованного получала совершенно извращенное представление о том, где теперь находится ее глава. Так, семье из Ачкой-Мартана сказали, что арестованного везут на допрос в Грозный и он не позже чем послезавтра вернется домой. На самом деле его везли во Владикавказ и помещали в тамошнюю тюрьму. Об арестованном в Хунзахе сказали, что его везут в Петровск-Порт, а на самом деле его отправляли в Грозный, и так далее. За самим Кара-Исмаилом была установлена слежка особая, но и здесь план соблюдался скрупулезно. Кара-Исмаила остановили в получасе хода от Темирханшуры, тщательно обыскали, отобрали все, что у него нашли, и отправили в темирханшурскую тюрьму. Ему не удалось ничего ни выбросить, ни спрятать, и это сыграло решающую роль.
Итак, начальная часть замысла была выполнена, но Мушни Зарандиа раньше срока потянуло в Дагестан, потому что чутье подсказало ему – под угрозой провала сердцевина плана. Будет ли обнаружен какой-нибудь документ или предмет, свидетельствующий о том, что получатель денег знал, за что он их получил? Никто, разумеется, не надеялся, что к нам в руки попадет нечто вроде векселя или расписки. И действительно, ничего подобного к нам не попало, но Зарандиа был уверен, что в вещах, изъятых у Кара-Исмаила, непременно найдется след подобного свидетельства, ибо турки – должен напомнить – всегда требовали подтверждения, что деньги получены.
Приехав в Темирханшуру, Зарандиа выслушал штабс-капитана Ленева, командовавшего этой операцией, и попросил показать ему вещи, конфискованные у Кара-Исмаила.
– Вес осмотрено и изучено, – отрапортовал Ленев и послал унтер-офицера за мешком с пожитками Кара-Исмаила.
– Из какой задачи вы исходили, когда обследовали веши, с какой точки зрения изучали? – спросил Зарандиа.
– Как было велено, так и делал.
– Можно точнее?
– Я искал какого-либо подтверждения о получении денег.
– Что же именно вы надеялись обнаружить?
– Записку или просто росчерк пера, может быть, особый знак, рисунок – что-то, с чем турки могли сверить свой образец. Ничего похожего я не обнаружил. Думаю, там и нет ничего похожего, – Ленев ткнул пальцем в мешок, который только что втащил унтер.
Зарандиа не терпелось самому просмотреть все эти вещи, но из профессионального такта, не желая обнаружить недоверия к подчиненному, он поостерегся это делать.
– Опорожните мешок, – сказал он, и унтер-офицер вытряс на стол все, что было в мешке.
– Во что был одет арестованный? – спросил Зарандиа, увидев кое-что из облачения Кара-Исмаила.
– Чоха-архалук… обследовали до нитки.
Зарандиа задумался и попросил принести что-нибудь из белья и обуви.
Унтер-офицер отправился к каптенармусу.
– Деньги конфисковали?
– Да.
– Ассигнации?
– Есть и ассигнации.
– Сергей Иванович, сделаем вот что. Просмотрите, пожалуйста, и тщательно, каждую купюру. Может быть, обнаружим какие-нибудь пометки, надписи, знаки, а я сам обработаю Кара-Исмаила. Не может быть, чтобы не нашлось хоть какого-нибудь следа. Есть у вас свободная камера?
– Конечно, – ответил Ленев, уже доставая конфискованные ассигнации и лупу.
Принесли белье и совсем новые сапоги.
– Пусть разденется догола, – сказал Зарандиа вахмистру, – и наденет это белье и эти сапоги. Когда будет переодеваться, выйдите из камеры, – может быть, он захочет что-нибудь спрятать в щели на полу, в трещине на стене. Не будем лишать его этой возможности. Дайте ему на все десять минут, затем отведите в другую камеру, а его одежду доставьте мне.
Вахмистр и унтер-офицер отправились выполнять приказ, а Зарандиа принялся читать газету. Он дошел уже до происшествий и объявлений, когда принесли одежду Кара-Исмаила.
Прощупали все швы и ничего не обнаружили.
– Возьмите с собой его вещи и проводите меня в его камеру.
Камеру, из которой только что увели Кара-Исмаила, облазили, осмотрели, обнюхали до последней щелочки – и опять ничего. Выходило, что искать надо было на самом Кара-Исмаиле.
– Все правильно, – промолвил Зарандиа, когда камера была осмотрена. – И не должно здесь ничего быть. Бросьте-ка на нары все его доспехи, а Кара-Исмаила приведите сюда, в камеру, но совершенно голым. Унтер-офицер останется здесь, и, прежде чем арестованный начнет одеваться, пусть обыщет его голого. Вам известно, как обыскивают голого арестанта?
– Так точно, ваше высокоблагородие, как не знать?
Кара-Исмаилу велено было раздеться, и голого его погнали в прежнюю камеру. Было ему за шестьдесят пять, и он семенил по-стариковски. Одной рукой он поглаживал голову, иссеченную при отправлении «шахсей-вахсей», в другой держал медный кувшинчик для омовения.
– Пусть оденется при вас, – шепнул Зарандиа вахмистру. – И не спускайте с него глаз, пока я не приду.
Однако осмотр белья и сапог Кара-Исмаила, оставленных в камере, тоже ничего не дал. Зарандиа отправился в камеру, где сейчас находился Кара-Исмаил, который – уже одетый – сидел на нарах.
– Ведите его на допрос, – распорядился Зарандиа. Кара-Исмаил поднялся с нар и направился к выходу.
– А кувшин с собой не возьмете? – спросил Зарандиа.
– Пусть остается, он мне там ни к чему, – ответил Кара-Исмаил, обернувшись.
– Кто знает, может быть, и пригодится – возьмите!
На секунду Кара-Исмаил будто осекся, но, чуть шевельнув плечом – пусть по-вашему, – вернулся к нарам и взял кувшин.
Мушни Зарандиа ступал следом за ним, не отрывая глаз от кувшина, – в ту минуту он уже не сомневался, что «расписка» адресата где-то на поверхности или внутри кувшина.
Вошли в кабинет Ленева. Зарандиа пригласил Кара-Исмаила сесть, взял у него кувшин, вылил воду, осмотрел кувшин со всех сторон, заглянул внутрь и вернул Кара-Исмаилу:
– Откройте!
Кара-Исмаил взглянул на Зарандиа, явно удивленный.
– Снимите дно!..
Кара-Исмаил покрылся мертвенной бледностью.
– Снимите, – спокойно повторил Зарандиа.
– Я не смогу… Это не мой кувшин…
Кувшин оказался с двойным дном, фальшивое дно соединялось с корпусом резьбой, снаружи опоясанной инкрустированным кольцом. Между фальшивым и настоящим дном лежал листок бумаги с четырьмя четкими отпечатками. Это были сделанные на саже, перемешанной с топленым жиром, отпечатки большого пальца правой ноги арестованных резидентов. Возглас досады вырвался у Ленева, и он с такой силой хлопнул себя по лбу, что унтер-офицер, дежуривший в коридоре, приоткрыл дверь и встревоженно заглянул в комнату. Но в конце концов Ленев получил за это дело майора и орден.
Я уже говорил в начале этих записок, что доля везения не исключена ни в одном деле. Можно ли приписать случайности, что, изучив дагестанские материалы, Зарандиа поставил возле шести фамилий красные точки и сказал, что четверо из этой шестерки – турецкие резиденты, и при этом оказался прав? И то, что я вернулся в Тифлис на три дня раньше положенного срока и сам взялся за дело Хаджи-Сеида, может быть, тоже совпадение случайностей? И можно ли приписать случаю, что, не явись Зарандиа сам на место преступления, так и не было бы установлено, что арестованные и в самом деле работали на Турцию? Оставим, однако, Зарандиа. За долгие годы моей службы бывало не раз, что свои беседы и с высшими чинами, и с подчиненными я обдумывал неделями, а то и месяцами. Но в нужный час, когда надо было действовать, я произносил совсем другое и поступал иначе, чем задумывал, а складывалось между тем все так, что о лучшем и мечтать было нельзя. Что это – тоже случайность?.. Отнюдь… Интуиция заставляла меня говорить совсем иное, чем диктовал разум. Чутье погнало Зарандиа в Дагестан, а меня вернуло в Тифлис тремя днями раньше срока. И из сотен людей шестеро были угаданы чутьем, и что из этих шестерых именно четверо окажутся турецкими резидентами, тоже было нашептано чутьем. Я понимаю, что рассуждения мои далеки от науки. Но ведь и науку бывает жаль: все, что она не может постичь разумом, она слишком легкомысленно и поспешно относит к мистике, к сфере инфернального и выбрасывает на свалку. И с интуицией она расправилась так же… Но проходит время, и выброшенное на свалку благополучно возвращается и пускается в оборот, и, подобно молле Насреддину, уже отрицают, будто когда-то что-то отрицали. Я не считаю, что разум слабее интуиции, но полагаю, что любой поступок или идея рождаются из интуиции. Если существуют счастливая случайность и везучий человек, это означает лишь, что этого счастливчика господь одарил интуицией. Именно это и подразумевалось мной, когда в начале своих записок я говорил, имея в виду Зарандиа, что доля случайности ни в одном деле не исключена.
Может быть, восхищение личностью Зарандиа проступает в моих записках слишком часто и явственно, и, наверное, поэтому, желая казаться беспристрастным, я злоупотребляю медитациями и доказательствами, дабы оправдать свою слабость к нему и свою ребяческую склонность к обостренному и гипертрофированному восприятию жизни, но он и в самом деле способен вызвать восторженное удивление, и скрывать это было бы еще большим филистерством, чем неумеренно восхищаться, как делаю это я.
– Для чего вам понадобился фокус с ковром Великих Моголов? – спросил я Зарандиа, когда после многочасового совещания мы остались наконец одни.
– Если бы сорвалась дагестанская операция, пришлось бы начать все сначала, но все равно первой ступенью был бы Хаджи-Сеид, – сказал Зарандиа, и я почувствовал, что он смутился и медлит с ответом. – Мне нужно было превосходство над ним, и поэтому фокус с ковром оправдал бы себя, даже если б нам удалась лишь часть операции, то есть дело о распространении фальшивой монеты. Ведь нашей последней целью было, даже при отсутствии других доказательств, расколоть, а то и перевербовать Хаджи-Сеида. Теперь же дело, кажется, повернулось так, что, даже если бы все, начиная от Великих Моголов и кончая Спарапетом, поднялись против нас, туркам все равно деваться было б некуда. Однако чует мое сердце: ковер свое дело сделает. Поживем – увидим.
– Что ж, Мушни, посмотрим, – вздохнул я и сказал: – Полковник Сахнов сегодня выезжает из Петербурга.
Зарандиа взглянул на меня с живейшим чувством, но мне почему-то не захотелось продолжать этот разговор, и я вернулся к туркам.
– Предварительное следствие поведете вы или поручите Шитовцеву?
Что-то взволновало его, и он ответил не сразу:
– Одну минуту, ваше сиятельство, одну минуту!
Он встал, подошел к окну, долго глядел на улицу и наконец, обернувшись ко мне, сказал:
– Мне будет не до турок. Если вы позволите, я при вас разыграю одну комедию. После этого Шитовцеву останутся пустяки, пусть приступает и ведет.
– А он один справится? – спросил я, и это само собой означало разрешение на комедию.
– Один – нет. Ему понадобится хотя бы пара помощников. Работы – пропасть… Дело, конечно, останется под нашим надзором. Что до комедии, то не будем ее откладывать. Нынешней ночью у вас найдется время?
– Если нужно…
– Тогда я приступаю к приготовлениям, ждите меня в одиннадцать.
Когда он ушел, мысли о ковре Великих Моголов снова обступили меня. Беседа с Зарандиа не только не пролила свет на это дело, но углубила мою растерянность, ибо ребус усложнился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103


А-П

П-Я