– Ну, во-первых, всякий мнит, что в неприятные обстоятельства попадают другие, а он, такой умный и удачливый, никогда. Это свойственно и твоим блатным, так ведь? Во-вторых, доход от спекуляции многократно превышает сумму штрафа в случае провала. В-третьих, стирается грань между законным и незаконным занятием: в государственном магазине говяжья тушенка по так называемой договорной, весьма высокой цене продается открыто, так почему бомбежнику не заниматься водочным бизнесом? Заурядный вор все же сознает, что совершает проступок, а бомбежник видит в преследовании лишь каприз милиции. Закон, между прочим, ограничивает наши права куда суровее, чем спекуляцию водкой, пугая бомбежника символическим штрафом…
В дверь кабинета коротко стукнули, заглянул старший лейтенант Репеев.
– Здравия желаю, друзья. Как жизнь? – Репеев подал руку Мельникову, Калитину, сел верхом на свободный стул.
– Жизнь, Лев Николаевич, бьет ключом. И все по голове. И нельзя ее привлечь за хулиганство по двести шестой статье. – Мельников подмигнул Калитину. – Поэтому обэхээсник высказывает недовольство существующими законами.
– То есть как недовольство? – дружелюбно усмехнулся Репеев. – Закон требует неукоснительного исполнения, а не обсуждения.
– Вот и я ему то же. А он говорит, что закон охраняет спекулянтов. Ты ему объясни, Лев Николаевич.
– А что, собственно, не устраивает капитана Калитина?
– А он считает, что водочных барыг надо этапировать прямо на каторгу, чтоб другим неповадно было.
Мельников проговорил это с серьезной миной, Калитин изобразил на лице непреклонную хмурость. Репеев посмотрел на них обоих и поверил – «купился».
– Это, товарищи, обывательское заблуждение. Доказано, что жестокость наказания не исправляет, а только усугубляет преступные наклонности.
– Да что ты?! И кем же это доказано? – притворно изумился Мельников.
– Ну, наукой доказано. – Политотделец уловил наконец иронию в глазах собеседника, сам охотно засмеялся. – Что, вам потрепаться захотелось? Сами газеты читаете, что вам объяснять.
– Лева, на то ты и прикомандирован к нашему отделению, чтобы приобщать нас к новейшим достижениям науки. Растолкуй, сделай милость, какими же экспериментами ученые мужи установили бесполезность жестких наказаний?
– Дело не в жестокости, а в неотвратимости кары, понятно объясняю? Ленин учил, что надо сначала убедить, потом уж принудить.
– Где это Ленин сказал?
– Ну, я не помню… На курсах усовершенствования нам говорили…
– Оно и видно, как там тебя усовершенствовали: повторяешь цитату, как попугай, не осмысливая.
– Мельников, я попросил бы…
– Погоди, Лева, не ерепенься. Ты мне понятно объясни: если сперва убедили, так зачем же потом принуждать?
– Ты, Михаил Сергеевич, и мысль из трудов Ленина ставишь под сомнение?
– Хочу прочитать эту мысль в контексте, а не в изложении инструктора политотдела. Но ты продолжай, Лева. Итак, жесткие кары преступника не исправляют? Так что же с ним делать, с убийцей, вором, насильником, чтобы он стал полезным членом общества?
– Какие-то детские вопросы ты ставишь!
– И детские вопросы требуют взрослого ответа. Видишь ли, Лева, мы практики, реалисты. А мудрецы вроде тебя почему-то все надеются, что будет как в песне: «Вдруг у разбойника лютого совесть господь пробудил». И разбойник тот песенный «бросил набеги творить», в монастырь подался. Я вот, грешный, во внезапную совесть от господа не верую. Не верю и в нашу нынешнюю «гуманизацию», при которой преступность растет как на дрожжах.
– Верь не верь, а на политзанятия ходи, Миша. Два пропуска у тебя в прошлом месяце. Занят был, расследовал там что-то – объективные причины каждый находит. А пока политорганы не ликвидированы и политучебу никто не отменял, так что будьте добры посещать. Ну, пошутили, и хватит. Я, собственно, капитана Калитина хотел видеть.
– Меня? В чем же я грешен?
– Почему обязательно – грешен?
– Черти и политработники являются смертному лишь тогда, когда грехопадение уже свершилось. До этого не обращают внимания.
– Опять критиканствуешь, Калитин. А я ведь к тебе с добром. Слушай, на прошлой неделе приходил к тебе старший сержант Демидов из конвойного взвода? Рвется, понимаешь, на оперативную работу.
– Похвально. Только пусть он рвется в какой-нибудь другой отдел.
– Да почему? Хороший парняга, разрядник… Отслужил в армии, исполнительный. И вообще. Не знаю, чем он тебе не показался.
– Отчего влечет его именно в ОБХСС?
– Говорит, призвание чувствует в себе.
– А я сомнение чувствую в себе. Вы, Лев Николаевич, обратили внимание на его часы? Гонконгская фирма. Кольцо с печаткой, довольно массивное, не латунь, а золото 583-й пробы, поверьте моему опыту. Все приобрел на сержантское жалованье? Или расстарался, когда служил в армии кладовщиком? Да, кладовщиком, полистайте его личное дело. Не оттого ли чувствует призвание к службе в ОБХСС, чтобы войти в контакт с дельцами теневой экономики?
– Излишнюю подозрительность надо, капитан Калитин, в себе подавлять.
– Поверхностную доверчивость тоже. Лучше посоветуйте своему протеже Демидову оставаться в конвойном взводе, там у него больше свободного времени для заочной учебы в юридическом, если пожелает, или в другом вузе. Получит диплом, тогда поговорим. А сейчас что ему делать в ОБХСС? Знания отрывочные, интеллект невысокий, отсюда и страсть к внешнему антуражу вроде перстня с печаткой, бакенбардов…
– Не нужны тебе сотрудники, так надо понимать?
– Нужны. Толковые. И обязательно порядочные.
– Ясненько, учтем. Ну, не буду отвлекать вас от… от искоренения преступности, гм. А на политзанятия ходить начальники отделов обязаны, чтобы для подчиненных являться образцом дисциплинированности.
Когда за Репеевым закрылась дверь, Мельников сказал:
– Все мне думается, что коэффициент полезного действия таких Львов близок к нулю, а в званиях они растут успешнее нас, практиков. Костя, а ты не знаешь, где это Ленин говорил насчет «убедить-принудить»? С некоторых пор фразу эту долдонят часто, но откуда взята, не слышал.
– Не взята, а выхвачена. Из речи на десятом съезде РКП (б). Речь о профессиональных союзах. В основном полемика с Троцким, Рудзутаком, другими оппонентами. Наверно, современникам каждое слово было понятно, нам же не всегда. У Ленина фраза об «убедить-принудить» совершенно не связана с уголовной проблемой.
– Костик, ну ты силен! Тебя бы в политотдел!
– Вскоре выгнали бы. Ну, мне надо идти, Миша. Ведь я, слава богу, не политотделец, а простой ловец жуликов.
9
Преступники оказались куда глупее, чем полагал Мельников: они «заявили о себе» па шестой день после ограбления таксиста.
Позвонили из ювелирной скупки:
– Товарищ Мельников? Это вы интересовались золотым обручальным кольцом? Сегодня принесли одно, по приметам подходит. Кто принес? Черняхина Галина Ивановна, адрес записан с ее паспорта. Да, мы приняли и оплатили по существующим на сегодня расценкам. Обручальное, гладкое, 583-й пробы, маркировка «6 ЛЮ». Значит, изготовлено в 1986 году на Ленинградской ювелирной фабрике. Особые приметы: на внутренней поверхности выцарапана цифра «3». Или, может быть, буква «3». Скупленные у населения изделия мы отправляем в Москву дважды в месяц. Очередная отправка завтра. Придете сегодня? Хорошо, ждем.
Мельников и Хромов поехали в золотоскупку. Папка с уголовным делом об ограблении гражданина Зворыкина стала быстро заполняться документами: протокол опознания потерпевшим обручального кольца в фондах скупочного отдела ювелирторга; постановление следователя Хромова об изъятии кольца; протокол допроса гражданки Черняхиной Галины Ивановны, уборщицы столовой номер 13, проживающей в городе Шиханске, улица Учительская, дом 286, квартира 18; протокол опознания ее потерпевшим Зворыкиным; протокол допроса ее брата Черняхина Вячеслава…
Мельников, конечно, нравом далеко не ангел, но он работник уголовного розыска, поэтому должен иметь терпение прочнее ангельского. Но и его измотали допросы Черняхиных. Заторможенность Гали Черняхиной могла довести до белого каления, но ее братец Славик был еще тупее, даже от вопроса: «Как тебя зовут?» – впадал в раздумье, потом переспрашивал: «Кого, меня?» – и опять задумывался, глядя в окно. Мельникова брала досада. И жалость. Жалость к этим ленивым на все путное, податливым на все пакостное взрослым несмышленышам. Кто в этом виноват? Они? Судьба?
Отца не знали, видеть не довелось, каков он. Что ж, много есть полусемей, имеющих одну заботливую мать, где ребятишки не ощущают себя обделенными судьбой. Но у Черняхиных сын и дочь, зачатые во хмелю, рожденные по оплошности, мешали молодой тогда маме искать по свету чего-то неведомого, но хорошего, на что каждый имеет право. Хорошее не далось ей, оно на грязной дороге не валяется. Захотела поискать в дальних краях. Деток спровадила в детдом и умчалась на Дальний Восток, где, по слухам, зашибают тыщи.
Может, детдом и дал бы ребятам образование, довел бы их до ума. Но мама, не найдя добычливого мужа, воротилась в Шиханск устраивать жизнь как уж бог даст. Для начала потребовались дети. Слезами и криками о материнских правах увела их из детдома, стала таскать за собой в райсовет, в горсовет, в женсоветы, слезами и показным раскаяньем добывала жилплощадь.
Настырность вознаграждается скорее и полнее, нежели скромность: отодвинув очередников, предоставили бедной матери двухкомнатную квартиру в доме номер 286 по улице Учительской. Грешница перестала каяться и плакать, стала веселиться. И все хорошее в детях, что получили они в детдоме, погибло в табачном дыму, порушилось в хмельной круговерти. А когда брат и сестра созрели к взрослой жизни хотя бы возрастом, тут обозначилась личная жизнь и у мамы: заворожила бойкая бабенка немолодого вдовца, ушла в его квартиру жить. А что, не имеет права? Дети устроены: дочь в столовой сама сыта и брата накормит задарма, сын учится в ПТУ на сантехника, – кто посмеет упрекнуть заботливую мать?
Когда юное существо сыто, устроено, не утомлено трудами, не озабочено проблемами, оно желает развлекаться. Стали захаживать развязные подростки к Славке, татуированные парняги к Гальке. Соседи жаловались в милицию: в подъезде шумно, матерно, от шпаны прохода нет, хотим жить спокойно! В милиции жалобщикам отвечали стандартной фразой: в каждый подъезд милиционера не поставишь. Однако, поскольку была подана коллективная письменная жалоба, поручили участковому разобраться.
Мельников знал того участкового, младшего лейтенанта, недавнего выпускника Нижнетагильской школы милиции. Его не замотала еще рутина, и нормальное молодое самолюбие подталкивало доводить до результата любое, даже самое бесперспективное дело. Попробуй-ка собери материалы, что брат с сестрой устроили в квартире притон. Но младший лейтенант решил попробовать.
В первый вечер на его стук никто не отозвался, хотя слышались за дверью шорохи. Во второй его заход из квартиры явственно доносились шумы скандала. На настойчивые стуки участкового вышла Галька. При его появлении скандал присмирел. Сидели тут два парня, малость захмелевшие. На вопрос, кто они такие, заявили, что имеют право посылать всех известно куда, потому что Галька совершеннолетняя, и милиция не имеет права вмешиваться в ее личную жизнь. Только и оставалось участковому, что попросить Галькиных гостей не шуметь и не выражаться. «А кто шумит? Кто выражается? Это какая сука мильтонам накапала?!» Документов у гостей не имелось: «Мы чо, должны хоть в сортир с паспортами ходить?» О себе ничего рассказать не пожелали: «Мы не на следствии у тебя, начальник. Зашли к знакомой пивка выпить, ну на, сажай нас! Чо, не имеешь права? Ну и канай отсюда, не мешай отдыхать». Особенно был языкаст один, круглорожий, большеротый. Другой помалкивал, курил, на участкового и глянуть брезговал. Обидно было младшему лейтенанту понимать, что нетрезвые подозрительные молодчики просто куражатся над ним, а что поделаешь? Так и ушел ни с чем.
Все же участковый через соседей установил личность Галькиных приятелей. Языкастый – Киряков Виктор, дважды судим, недавно вернулся из колонии, живет с отцом в квартале от Черняхиных, временно не работающий. Второй – Гусаков Владимир, тоже судимый, проживает где-то неподалеку, работает грузчиком на тарном складе.
Дело об ограблении пошло ходко: протоколы опознания, постановление о взятии под стражу, об обыске в квартире Черняхиных и изъятии магнитофона «Аэлита» и женского плаща, принадлежащих гражданке Сахарковой, протокол опознания этих вещей, протоколы очных ставок.
Брат с сестрой Черняхины признали на первом же допросе свое соучастие в ограблении таксиста и краже у Сахарковых. Киряков, по кличке Гиря, выслушав перечень веских улик, изволил снисходительно ухмыльнуться:
– Ну, признаю. Ну, полностью. Хотели выпить, а денег нету, тут таксист… А чо они, бомбежники, тоже, можно сказать, грабят трудящий народ!
– Ишь ты, Робин Гуд нашелся.
– Чо обзываешься! Не имеешь права всяко обзывать.
– Зачем на кладбище-то вас понесло?
– По дурости. Выпимши были.
Гусаков подтвердил показания подельника. Молено бы передавать дело в суд и докладывать о быстром раскрытии.
– Ну и передавайте, – посоветовал Калитин. – Раскрываемость у нас, как доходчиво объясняет Репеев, оставляет желать. Доложите, что раскрутили дело в кратчайшие сроки.
– Сроки расследования еще позволяют покопаться, – ответил Мельников. – Ты, Костя, по-видимому, был прав, без водки не обошлось: Киряков и Гусаков уверяют, что отобрали и выпили две бутылки. Но Зворыкин стреляный воробей, у него авторитетный свидетель – тесть, завотделом в райисполкоме. Саша Хромов дважды этого свидетеля вызывал повесткой, но тот по телефону отговаривался от явки уважительными причинами. Пришлось мне к нему в райисполком ехать. Он подтвердил, что просил зятя купить две бутылки водки ко дню рождения. Паспорт мне совал, и действительно родился он в мае. Но вид у него был при этом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20