– закупили водки, пристроили в автоматической камере хранения, брали по бутылке, продавали за двадцатку. При задержании с поличным было изъято из камеры хранения четырнадцать бутылок. Сколько продано, какие деньги у южан «фруктовые», какие «водочные», в том Кали-тину предстоит разобраться.
А Носарь не появился. Или Макс не пожелал его указать? И сегодня стоит, глядит, затягивается дымком… Между прочим, курит сигареты Мельникова. Сам Мельников некурящий, но пачку всегда имеет в кармане: что поделаешь, у разных таких вот максов давняя традиция – стрелять сигаретку у оперативника, а не дашь – и разговаривать не пожелают.
Солнце опускалось за крыши пятиэтажек. Неподалеку от афиши рослый парень в джинсовой амуниции, ловя вечерний свет, в который уж раз фотографировал «Зенитом» трех смеющихся подружек, они принимали картинные позы на фоне «Волг» и «Жигулей», и очень им это нравилось. Если бы сейчас подъехал Носарь, то Макс подошел бы к его машине, купил бутылку. Между прочим, на личные Мельникова двадцать рублей. Пока еще «Зенит» может запечатлеть и номер машины, и лицо водителя, но через полчаса вряд ли что получится.
В «России» кончился сеанс. На площадке перед входом толпа загустела, забурлила. Мельников протолкался к афише: за Лен-цовым глаз да глаз.
– Начальник, сигареты кончились, – сообщил ему Макс. – Давай еще пачку.
– Много курить вредно, об этом и Минздрав предупреждает.
– Раз вредно, ну и айда обратно в камеру. Без курева тут вам сексотничать дураков нет.
– Не торопись в камеру, еще насидишься. Дыши свежим воздухом без никотина, покуда есть такая возможность. Что, так и не видно твоего снабженца?
– Может, он и не приедет. Я чо, нанимался тут мерзнуть?
– Содействие следствию зачтется…
– Да брось, начальник. Вторая судимость мне зачтется, это точно.
– Так и старайся заиметь смягчающие обстоятельства. Хватит ворчать, гляди в оба. Вон серый «Жигуль», не он?
– Не-е.
Толпа рассосалась, разбрелась, кто по домам, кто в фойе на сеанс. Мельников перешел на другую сторону улицы. Ему не улыбалось ехать сегодня еще и к вокзалу, терять впустую второй вечер подряд, отрывать сотрудников от законного отдыха. Что-то Макс темнит. Уверял, что Носарь у «России» каждый вечер бомбит, у вокзала каждую ночь, а где он? Или кто-то предупредил Носаря? Обэхээсники считают, что существует утечка информации из райотдела, кто-то из своих проговаривается то ли нечаянно, то ли с целью. Или Носарь просто заметил слежку?.. Ого!
К Максу подошли две молодые женщины. Одна без головного убора, высоко вздыбленные волосы окрашены в сизо-седой цвет, короткое пальто широко в плечах, узко в коленках, хлястик на заду. Вторая в дубленке с расшитым подолом, в красной вязаной шапочке, в сапожках на высоком. Макс перед ними, что воробей перед попугаями. Кто такие? Что общего? О чем говорят? Что он им такое сказал, что заоглядывались? Посредницы в водочном бизнесе? Ага, уже уходят. Ну-ка, к какой машине направляются? Ни к какой, на перекрестке свернули по Мичуринской. Понаблюдать бы, оставив Макса под надзором оперативника…
А где Макс? Нет у афиши, как растаял! Оперативник с «Зенитом» тоже оставил удивленных подружек, рыщет среди поредевших группок кинозрителей. Мельников перебежал улицу Дзержинского, завернул за угол «России», за лестницу к кинобудке… и отлегло: навстречу ему шел элегантный Костя Кали-тин под руку с еще более помятым Максом.
– Эх, Макс! Тебе нужны смягчающие обстоятельства для суда, а ты набираешь отягчающих.
Молчит, сопит, в глаза не смотрит.
– Что за девицы к тебе подходили?
– Я чо, всех телок должен знать?
– Что они тебе сказали?
– Чо? Ну, дай сигарету, да кого жду.
– А ты им?
– А я чо? Они вон какие, а у меня в кармане всего два червонца, и те не мои.
– Свои-то, не ворованные, у тебя когда были в последний раз?
Калитин похлопал Макса по плечу:
– К всеобщему сожалению, наш подопечный не оправдал высокого доверия. Пора ему домой, в камеру, здесь его неизвестные красавицы подбивают на побег.
Во дворе квартала ожидал их старенький бежевый «Моск-вич-412», или «Коломбина», собственность капитана Калитина. На «Коломбине» хозяин ездил чаще по служебным надобностям, чем по личным. Рослый паренек с «Зенитом» проводил машину взглядом и побежал к трамвайной остановке.
В райотделе приунывшего Ленцова водворили в ИВС (изолятор временного содержания). И, несмотря на поздний час, долго еще сидели в кабинете Мельникова. Беседовали, советовались. От Ленцова, ясно, толку не будет, его готовность помочь объясняется желанием удрать. Толик Зуйков с превеликими заминками, с долгим обдумыванием каждого вопроса кое-как набормотал Мельникову свои показания: видел, как Макс покупал водку у бомбежника в машине серого цвета, номер не запомнил, самого спекулянта не видел, пьянствовал на отнятые у Ничкова деньги, кому Макс загнал шапку и часы, не интересовался. Вот и все.
У Калитина и его сотрудников давно имелось подозрение, что в городе кроме мелких водочных спекулянтов-бомбежников орудует кто-то очень осторожный, законспирированный, имеющий связи в торговле. Но только подозрение, ничего конкретного.
Зазвонил телефон. Мельников взял трубку:
– Зина, извини, мы тут с Костей засиделись. Нет, нет, ничего особенного, сейчас еду домой, разогревай ужин.
Калитин поднялся:
– В самом деле, пора, мой друг, пора, покоя сердце просит. Твоя Зинаида вообразила уже, что мы ведем бой с мафией. Женщин беречь надо, пойдем подброшу тебя к супруге на моей «Коломбине».
– Тебе же не по пути. И так ты, Костя, будто не от мира сего: большинство начотделов используют служебный транспорт в личных целях, а ты – наоборот.
– На милицейском служебном далеко не уедешь, так что…
4
Кавказский человек – порох с перцем. Кавказский человек горяч, темперамент взрывной. Но сидевший перед Мельниковым азербайджанец вел себя сдержанно, хотя по тому, как вздрагивали губы под черной щеточкой усов, как комкали шапку большие руки, угадывалось, что выдержка дается ему нелегко. Демисезонное пальто, застегнутое на все пуговицы, сидело на его плотной фигуре словно форменная шинель военнослужащего. Такая выдержанность и выправка остались у Асхата Мамедова, видимо, еще от армии, закрепились милицейской службой: работал Асхат участковым в большом горном селении. Да не повезло младшему лейтенанту милиции Асхату Мамедову: судили, посадили, потом увезли от родных гор в чужой город «на химию», то есть на стройку народного хозяйства – взамен отсидки искупать вину трудом.
А вины его не было. Не было! И поэтому, когда кончился срок «химии», домой не вернулся, остался на Урале, где тоже горы, где рабочие руки нарасхват. Поступил на металлургический завод электросварщиком, заработок приличный, а главное, честный заработок, не надо ловчить, взятки совать, должность по знакомству выпрашивать. Асхат и «сел» как раз из-за того, что словчил. Как словчил? А вот как, не своей волей.
Из армии в запас ушел в звании старшего сержанта. Хотел работать механизатором в своем селе. Но в районном центре служил в милиции родственник со стороны матери, он сказал: «Слушай, что хочешь в совхозе делать? Зачем тебе сеялки-веялки, иди работать участковым, я помогу устроиться». Наверно, хотел родич иметь в том селе своего человека. Вся родня говорила: «Правильно, иди служить в милицию, форму дадут, пистолет дадут, первым человеком на селе будешь!» Сначала все хорошо сложилось. Но чем дольше служил Асхат участковым, тем меньше нравился он тому родственнику со стороны матери. Асхат старается – тот сердится: почему Алекпера оштрафовал, он хороший человек, почему директор совхоза на тебя обижается, надо старших уважать. Хотел Мамедов из милиции уволиться, раз такое дело. Не успел…
Случилась кража со взломом в поселковом магазине. Взяли два ящика коньяка, две куртки, еще разную хурду-бурду, всего рублей на триста. Наверно, чужие «гастролеры» мимоходом напакостили, свои селяне такими делами не занимаются, в поселке дома без замков: хозяин ушел – дверь палочкой припер. И все знают, что его дома нету, никто не зайдет.
Кража обнаружилась – участковый Мамедов первый прибежал. Все делал как надо: осмотр места происшествия, протокол, ревизия, подсчет ущерба, показания завмага. И рапорт в райотдел. Рапорт начальству не понравился. Родственник приехал, ругал: «Кто украл, ты знаешь? Воры на твоем участке завелись? Цх, плохо профилактикой занимаешься!» Асхат говорил: «На моем участке воров нет, проезжие это были». Родственник-начальник головой качал: «Проезжих как искать будешь? Хурду-бурду украли на триста рублей – слушай, какие деньги?! Тьфу! Хороший завмаг за неделю погасит триста рублей. Мы боремся за снижение преступности, за раскрываемость хвалят нас в приказе министра республики, а ты хочешь дохлое дело на родной райотдел повесить, да? Зачем такое придумал?! Порви свои бумажки, Асхат, сынок, не нужно протокол. Не было кражи, понимаешь?»
Начальник говорит, родственник советует – что будешь делать? Сжег участковый Мамедов протокол о краже, сжег акты ревизии. Хорошо. Месяц прошел, два месяца, три месяца. В другом районе взяли преступную группу, много воровства, грабежей вскрылось, из Баку следователь приехал. Дознался про кражу на участке Асхата. Запросили их райотдел, начальник ответил: не было у нас кражи. Прокурор приехал, Асхата спросил: была кража? Не смог Асхат солгать прокурору. Начальник райотдела кричал: «Почему ты, Мамедов, скрыл преступление, почему покрывал воров, вводил в заблуждение начальника? Ты с ворами заодно? Или карьеру себе делал? Может, сам пил краденый коньяк?» Асхат слушал, терпел. Потом брал со стола чернильницу, в начальника бросал. Начальник остался на своей должности, Асхата за сокрытие преступления выгнали из милиции, за хулиганские действия против должностного лица осудили на два года «химии», спровадили отбывать подальше, на Урал, в город Шиханск. Срок кончился, Асхат вольный человек, домой ехать не хочет, там родич предал, а Урал всех принимает. Жалко вот, что не только работящих, много здесь всякой погани, нормально жить мешают людям…
Вчера, седьмого апреля, Асхат не пил ни грамма, честно! Он вообще на это дело не падкий. Ну, в праздник немножко, если в хорошей компании. Вчера он у кинотеатра «Россия» ждал Ольгу. Кто такая? Ну, женщина. Она тут ни при чем. Хорошая женщина. Асхат одинокий, Ольга тоже, Асхат живет в общежитии, Ольга тоже. Асхат азербайджанец, Ольга русская – слушай, почему нельзя?
– Понимаешь, старший лейтенант, противно говорить про это, мужчина не должен жаловаться, должен сам отомстить, так у нас старики учат. Но я же в милиции служил, всем говорил: нельзя самосудом мстить, пусть закон разбирается. Других так учил, разве могу сам нарушать, подонков бить?!
– Понимаю, Асхат. Давай рассказывай дальше.
Накануне они с Ольгой договорились встретиться около «России», вечером, в половине седьмого, пойти смотреть американских бандитов. Почему Ольга, хорошая женщина, любит смотреть чужие драки? Асхату интереснее кино, где наша милиция ловит наших подонков… Но если женщина хочет про гангстеров, пусть будет так. Асхат пришел – Ольги нет. Купил билеты – нет ее. Скоро начало – нету. Тут эти две шалавы подошли. Не то что знакомые, а у «России» постоянно ошиваются. Как звать, Асхат не знает, зачем ему. Раньше… Ну, если честно, имел с ними год назад… Нет, не то, что думает старший лейтенант Мельников, совсем не то. Тогда еще «химию» отбывал. И пришло письмо из дому. Писали, что родственник тот, Асхата предавший, выслужился, в начальники выбился, хочет со временем в Баку переехать. Обидно стало Асхату: почему плохие люди преуспевают, хорошие от них терпят?! И тогда он тоже хотел в кино пойти, наш фильм в «России» крутили про милицию. И вот так же эти двое подошли… Говорят: водки хочешь? Вообще-то он про водку и не думал, но такой день выдался: и письмо из дому, и получки меньше, чем ожидал, из-за этого с мастером поругался… Купил у них бутылку за двадцать рублей. Выпил половину, еще горше стало. Водка не лекарство от обид…
Но то было год назад. А вчера эти девицы опять тут: «Эй, иностранец, водяры надо?» У Асхата и без них нервы натянуты: Ольги не видно, сеанс вот-вот начнется… И почему «иностранец»? Асхат советский человек, рабочий человек! Сказал им: «Уходите отсюда, а то позвоню куда следует, посадят за спекуляцию». Но они же нахалюги! Говорят: «У тебя, чурка, давно морда не битая…» – и матом.
– Слушай, старлей, почему русские женщины себя не уважают, плохие слова говорят? У нас на Кавказе за это муж или отец нагайкой бил бы и правильно бы делал.
– Сам же ты земляков убеждал, что самосуд нельзя применять. Рассказывай дальше.
Дальше получилось так. Асхат не мог больше ждать. Из фойе уже слышался звонок. Ольга хорошая женщина, но ему все же вообразилось пакостное… Он побежал звонить из телефонной будки в женское общежитие. Дежурная ответила, что у них тут сотня разных Ольг, за всеми бегать к телефону звать лакеев нету. И трубку бросила. Асхат совсем расстроился, билеты порвал, пошел на стоянку такси ловить, в женское общежитие ехать.
Когда очень надо, такси не найти. Но вдруг «Жигуль» подрулил, водитель Асхату рукой махнул: подойди, мол.
– Чего тебе? – спросил Асхат.
– Привет.
– Ну, привет. Дальше что?
– Садись, дело есть.
– Какое дело?
– Поговорить надо. Садись, не бойся.
– Я не боюсь. На Пихтовую улицу подбросишь? Тут недалеко.
– Можно и на Пихтовую.
Водителя этого Асхат никогда не видел. Лет под тридцать на вид, крепкий, спортивный такой, и лицо крепкое, без особых примет, как говорится в протоколах. Разве что нос как будто длинноват.
– Нос длинный? А кличку не слышал? «Жигуль» какого цвета? Номер не помнишь? – закидал вопросами Мельников.
– Цвет серый. Номер – сперва ни к чему было, потом не до того было. Одет в куртку коричневую, перчатки кожаные… Ты, старлей, его знаешь?
– Нет, но хотел бы познакомиться. Продолжай, Асхат.
От «России» выехали на улицу Дзержинского, свернули на Ударную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20