Они знали, что Перривезер нанимал и других, но точно не знали, кого, а порой он жаловался на любителей. Кроме того, порой он говорил весьма странные вещи. Ансельмо забыл, почему зашел разговор об их первом деле, но слышал, как Перривезер заметил, что его настоящая мать навестила его через день после того события.Оба решили, что Перривезер — просто псих, но деньги он платил хорошие, а поручения его никогда не были опасными, Перривезер всегда сам их заранее тщательно планировал. Поэтому когда он их вызвал и заявил, что надо украсть для него атомное устройство, недовольства не было, тем более, что на этот раз Перривезер согласился встретиться с ними под открытым небом, на свежем воздухе.Он бормотал что-то о мести, и они еще никогда не видели его в такой ярости.По его план как всегда был хорош. Перривезер показал им изображение атомного устройства, дал все пароли и опознавательные знаки.— А эта штука не радио-как-это-там? — спросил Ансельмо.Он читал о таких вещах.— Радиоактивна, — ответил Перривезер. — Но вам не долго придется иметь с ней дело. Вы только передадите ее вот этим двум людям. Он показал им фотографию молодой женщины с пустым выражением лица и молодого человека с отсутствующим взглядом.— Это Мусвассеры. Они установят взрывное устройство. Передайте им, чтобы на этот раз не старались пронести его за ворота. Оно не обязательно должно быть внутри. В этом и прелесть атомного оружия, вам достаточно находиться в миле или около того от вашей цели. Однако же я настаиваю на одной вещи, передайте, я велел им непременно убедиться, что эти двое находятся в лаборатории перед тем, как взрывать устройство.Валдрон показал своим наемникам фотографии двух мужчин, один из них носил кимоно, другой был худой белый парень с широкими запястьями.— Я хочу, чтобы они были мертвы, — сказал Перривезер.— А как эти двое смогут убедиться, что ваша парочка внутри? — спросил Мирон.— Не знаю. Это вы сами сделаете. И сообщите, когда точно удостоверитесь. Я уже устал иметь дело с любителями.— Мистер Перривезер, а могу я задать вам один частный вопрос? — спросил Ансельмо, осмелившись воспользоваться той близостью, право на которую как бы давали долгие годы успешного делового сотрудничества.— Что такое?— Почему вы вообще используете любителей?— Порой просто нет выбора, Ансельмо.— Ясно, — ответил Ансельмо.— Именно поэтому мне так нравится иметь дело с вами, — заметил Перривезер. — Только одно мне в вас не нравится.— Что же это?— У вас обоих чудесные волосы. Только почему вы их так часто моете?— Вы хотите сказать, что это лишает их естественности и живости?— Нет. Лишает питания, — ответил Перривезер.Как и всегда Ансельмо и Мирон убедились, что план Перривезера совершенен. Они безо всякого труда, легко проникли в хранилище атомных устройств и покинули его с двумя пакетами: в одном находилась сама бомба, в другом — часовой детонатор.С Натаном и Глорией Мусвассер они встретились в пригородном доме под Вашингтоном. Дом принадлежал отцу Натана. Хорошо оштукатуренные стены были заклеены освободительными плакатами. Они призывали освобождать угнетенных, спасать животных. И особый плакат призывал освобождать черных.Очевидно, этот призыв уже осуществили, так как вся местность по соседству была свободна от черных.— Вы бы поосторожнее с этой штукой, — предупредил Ансельмо. — И вы не должны ее взрывать, пока те двое ребят не будут в лаборатории.— Какие двое ребят? — спросила Глория.Ансельмо показал им фотографию уроженца Востока и белого.— А как мы узнаем, что они там?— Мы вам сообщим.— Хорошо. Кажется, это просто. И довольно ясно, — сказала Глория. — А теперь самое важное. Кто возьмет на себя ответственность?— Никакой ответственности. Мы так не работаем. Но ведь нам уже заплатили.— Минутку. Мы собираемся уделать эту лабораторию, там две сотни человек да еще окрестности, добавьте еще десять-пятнадцать тысяч человек... Натан, помни, нам обязательно надо попытаться придумать какой-то способ вывести домашних животных из опасной зоны, может, удастся. Собственно, речь идет о пятнадцати тысячах человек. А может, и о двадцати.Ансельмо содрогнулся, представив себе будущий урожай смертей. Даже тугие мозги Мирона отметили некое мерцание грядущего ужаса.— Поэтому мы хотим знать, — продолжала Глория, — какую долю вы берете себе.— Нам заплатили.— Я говорю об ответственности за взрыв бомбы.— Чего? — хором спросили эти двое.— Ответственность. У нас тут будет тысяч двадцать убитых. Кто возьмет на себя ответственность за это?— Вы хотите сказать — вину?— Это отсталый взгляд. Я говорю об ответственности за революционный подвиг. Известность.— Если не возражаешь, девуня, можешь всю ответственность взять себе, — ответил Ансельмо.— Мы можем взамен предложить вам кое-что. Например, мы заявим, что вы нам помогали. Но главное дело — наше. СОВ берет на себя полную ответственность за этот акт.— Девуня, о нас не стоит даже упоминать.— Вы уверены? Мы тут можем получить целых двадцать тысяч убитых. И вы совсем не хотите быть причастными к такому событию?— Нет, нет. Тут все в порядке, — ответил Мирон. — Собственно, о нас вообще не упоминайте. Нигде. И никогда. Ни в коем случае.— Это так бескорыстно с вашей стороны, — заявила Глория. — Натан, мне нравятся эти люди.— Но тогда почему они вообще это делают? — спросил Натан. Он посмотрел на Ансельмо. — Если вы не хотите взять на себя ответственность, зачем вам было красть бомбу? К чему такие хлопоты?— Малыш, нам заплатили, — ответил Ансельмо.— Вы это делаете ради денег?— Чертовски верное замечание.— Чего ради так напрягаться ради денег? Я хочу сказать, а где ваши папы? — спросил Натан.Мирон и Ансельмо переглянулись.— Натан имеет в виду, что вы могли бы взять деньги у ваших родителей, — пояснила Глория.— Ну, вы не знаете наших папочек, — ответил Мирон.— Неважно. Вы совершенно уверены, что не хотели бы такого заявления «им помогали», а потом ваши имена?— Нет. Мы ничего не хотим, — подтвердил Мирон.— И уж позаботьтесь, — добавил Ансельмо, — чтобы эта штука не взорвалась, пока мы вам не скажем, идет?— Возможно, мы не совсем понимаем ваши побуждения, но я хочу, чтобы вы знали: я солидарен с вами. Мы все участвуем в общей борьбе, — произнес Натан.— Конечно. Только не взрывайте эту штуку, пока мы не скажем. Глава десятая — Мы снова должны сидеть в этой мышиной клетке? — спросил Чиун.— Прости, папочка, — ответил Римо. — Но мы должны остаться, пока не выясним, что происходит в этих лабораториях.— Как легко ты это говоришь, жирное белое создание. На твоем теле наросло столько жира, что тебе удобно спится даже на жестком полу. Но я? Я так нежен. Мое хрупкое тело требует настоящего отдыха.— Ты так же хрупок, как гранит, — отозвался Римо.— Не волнуйтесь, Чиун, — сказала Дара Вортингтон.— Вам известно, что я обречен всю жизнь провести с ним, и вы советуете мне не волноваться? — спросил Чиун.— Нет, дело в том, что в лабораторном комплексе у нас есть жилые комнаты. Я велю приготовить одну из них для вас. Это настоящая спальня. И для вас тоже найдется, — добавила она, обращаясь к Римо.— Настоящая спальня? — переспросил Чиун и Дара кивнула.— С телевизором?— Да.— А там будут одни из этих машин, что играют с пленок? — поинтересовался Чиун.— Собственно говоря, да.— А не могли бы вы раздобыть запись шоу-спектакля «Пока Земля вертится?» — спросил Чиун.— Боюсь, что нет, — ответила Дара. — Это шоу не идет уже лет десять.— Дикари, — заворчал Чиун по-корейски, обращаясь к Римо. — Вы, белые, все дикари и обыватели.— Она делает все, что может, Чиун, — тоже по-корейски ответил Римо. — Почему бы тебе просто-напросто не оставить всех в покое хоть ненадолго?Чиун выпрямился в полный рост.— Презренные слева ты говоришь, даже в твоих устах они звучат омерзительно, — сказал он по-корейски.— Я не думал, что уж настолько плохо, — отозвался Римо.— Я не стану говорить с тобой, пока ты не попросишь извинения.— Скорее ад замерзнет, — ответствовал Римо.— Что это за язык? — спросила Дара. — О чем вы говорите?— Это был настоящий язык, — ответил Чиун. — А не то собачье тявканье, которое называют языком в этой гнусной стране.— Просто Чиун поблагодарил вас за предложенную спальню, — пояснил Римо.— Всегда рада помочь, доктор Чиун, — сказала Дара, широко улыбаясь.Чиун снова по-корейски проворчал.— Эта женщина слишком глупа даже для того, чтобы почувствовать себя оскорбленной. Как и все белые.— Ты ко мне обращаешься? — поинтересовался Римо.Чиун сложил руки и повернулся к Римо спиной.— Палкой и камнем мне можно перешибить кости, но если на меня не обращают внимания — это не болит, — заметил Римо.— Перестаньте издеваться над этим милым человеком, — упрекнула его Дара.Она разместила их в соседних комнатах в одном из крыльев здания МОЗСХО.Римо лежал на спине на маленькой раскладушке и смотрел в потолок, когда в дверь тихо постучали.Он откликнулся, и вошла Дара.— Я просто хотела убедиться, что вам удобно, — сказала она.— Просто великолепно.Она прошла в комнату, поначалу немного смущаясь, но потом, когда Римо не возразил, более решительно подошла к его кровати и села на стоявший рядом стул.— Кажется, я все еще чувствую себя разбитой после бурных событий нынешнего дня, — сказала Дара. — Они были славными, но и страшными тоже.— Знаю, — сказал Римо. — Я тоже всегда так себя чувствую после трансатлантических перелетов.— Да я не об этом, — сказала она. И наклонилась к Римо. — Я имею в виду то, что мы сотворили с жуком Унга. Славное было дело, и память о нем останется навсегда. Но потом, ох, эти несчастные люди, на которых напали обезьяны. Какой ужас!Римо ничего не ответил, и Дара приблизила свое лицо к нему так, чтобы взглянуть Римо прямо в глаза. Груди девушки касались его груди. Бюстгальтера Дара не надела.— Разве это было не ужасно?— Это торчит, — ответствовал он. — То есть, это точно. Было ужасно.— Никогда в жизни не видела таких обезумевших животных.— Угу, — сказал Римо.Ему нравилось чувствовать ее прикосновение.— Вы же знаете, злых животных не бывает. Что-то так на них подействовало.— Угу.— Я рада, что вы были рядом и могли меня защитить, — продолжала Дара.— Угу.— Что могло вызвать такую реакцию? — спросила она.— М-м-м.— Что это должно означать?— Я хочу сказать, что завтра этим займусь, — сказал Римо.— Но все-таки, что вы об этом думаете? — настаивала Дара.А думал Римо, что заставить ее умолкнуть можно лишь применив какое-то физическое воздействие, поэтому он обнял ее и притянул к себе. Она немедленно приникла, почти приклеилась к его губам с длительным и нежным поцелуем.— Я думала об этом весь день, — сказала она.— Знаю, — ответил Римо, потянулся и дернул за цепочку, выключавшую маленький ночник. * * * ФБР больше не охраняло лабораторный комплекс, в качестве единственного средства безопасности остался только усталый старик-сторож в деревянной будке у главных ворот.Ансельмо и Мирон подъехали в своем белом «кадиллаке», и Ансельмо опустил стекло со стороны водительского места.— Что вам угодно? — спросил сторож.Ансельмо показал ему белую коробку, лежавшую рядом с ним на переднем сиденье.— Доставка пиццы, — пояснил он.— Своеобразные доставочные фургоны у этой пиццы, — ответил сторож, кивая на лимузин «кадиллак».— Ну, обычно я ставлю на крышу машины большой кусок пластмассовой пиццы, но на ночь его приходится снимать. Дети, сами понимаете.— Да уж, это такие паршивцы, верно я говорю? — согласился сторож.— Ну конечно.— Давай, проезжай, — сказал сторож. — Можешь поставить машину вон там, на стоянке.— Нам нужен доктор Римо и доктор Чиун. Вы знаете, где они?Сторож посмотрел на список сотрудников, висевший на доске регистрации.— Они пришли рано, вместе со всеми и не отметились, что выходят. Но я понятия не имею, в какой они лаборатории.— Но они наверняка тут, да?— Должны быть, — ответил сторож. — Отсюда нет другого выхода кроме как мимо меня, а сегодня вечером еще никто из них не выходил.— А может, они спят, — сказал Ансельмо.— Может, — согласился сторож.— Тогда, наверное, не стоит их беспокоить. Я вам вот что скажу. Возьмите-ка пиццу вы, а они пусть себе отдыхают.— А она с анчоусами? — спросил сторож.— Нет. Только добавочная порция сыра и колбаса пепперони, — ответил Ансельмо.— Больше всего люблю анчоусы, — сказал сторож.— В следующий раз привезу с анчоусами, — пообещал Ансельмо.— А эти два доктора не будут злиться? — спросил сторож.— Надеюсь, нет, — ответил Ансельмо, он кинул пиццу сторожу, развернул «кадиллак» и уехал.— Не забудь про анчоусы! — крикнул ему вслед сторож.Через два квартала Ансельмо остановился около телефонной будки и набрал номер Мусвассеров.— Да? — ответила Глория.— Они в лаборатории, — сказал Ансельмо.— Хорошо. Мы готовы.— Только дайте нам время выехать из города, — ответил Ансельмо.Глория Мусвассер ползком пробиралась среди ухоженной зелени на территории лабораторного комплекса. На ней были туристские ботинки и зеленая полевая форма маскировочной окраски, которой она очень дорожила с тех пор, как в 1972 году украла ее у ветерана вьетнамской войны.Ее муж тащился за ней, тонко вскрикивая от боли, когда камешки и прутики впивались в его дряблый живот.— Зачем только мне надо было идти? — скулил Натан. — Ты же все равно все несешь сама. Я тебе не нужен.— Правда твоя, не нужен, — отрезала Глория. — Только я подумала, что, если нас схватят, я не желаю отправляться в тюрьму одна.Он схватил ее за лодыжку.— А нас могут поймать?— Ни в коем случае, если только ты будешь вести себя тихо, — ответила она.— Я не хочу идти в тюрьму, — сообщил Натан.— Мы и не пойдем туда. Обещаю. Я лучше сама тебя пристрелю, чем позволю этим наемным свиньям истэблишмента схватить тебя.Натан судорожно сглотнул.— Это попадет во все газеты, Ты станешь мучеником нашего дела.— Это... это законно, Глория.— Не говори «законно». Так сейчас уже нет говорят. Надо сказать «потрясно».— Ладно. Это потрясно, Глория.— Отпадно, — согласилась Глория. — Даже вообразить трудно.— Ага. И это тоже, — подтвердил Натан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29