– Ну, кланяйся там дяде, как вообще… полагается.
А когда пролетка тронулась, он пошутил в последний раз: схватил могучей рукой колесо и придержал экипаж.
Почуяв толчок, Клинков обернулся последний раз, погрозил с печальной шутливостью пальцем и – уехал.

Глава 16.
Атмосфера очистилась

Вернулись в комнату. Снова улеглись на кроватях. Долго поглядывали в потолок, будто ища нужных слов.
– Вот и уехал наш Клинков.
– Да… Как-то неожиданно. Я совсем не думал. Положим, в последнее время он сделался совершенно невыносимым, правда?
– Ну, мы тоже фрукты хорошие! – с внезапным приливом самообличения рявкнул Подходцев. – Тоже и с нами жить не мед.
– Любил покойничек чистоту, – уныло улыбнулся Громов. – Гляди: даже то место, где стоял его чемодан, выделяется этаким аппетитным свежевыкрашенным квадратом!
– Да… А как он любил покушать. Бывало, когда ни спросишь: «Клиночек, хочешь пожевать чего-нибудь?» Всегда приходил в восторг.
– А помнишь эту девицу, с которой мы Пасху встречали. Такую штуку только и мог выкинуть Клинков.
– А как он ловко себя вел, когда мы у Харченки под покойничка субсидию брали.
– Свинья этот Харченко, – вставил Громов. – Не сравнить его с Клинковым.
– Еще бы! У Клинкова была какая-то благородная простота в обращении. Ты заметил?
– Мало, что простота. Он был всегда ровен и покладист, чего нам с тобой недостает.
– Потому-то ты его и выжил, – ехидно вставил Подходцев.
– Я? Я его выжил? Ну, это знаешь ли – свинство! Сам же обидел его дядю, ругал Клинкова, провел параллель между ним и мясорубкой…
– Врешь ты все, – возразил Подходцев. – Вот Клинков бы не врал. Он был такой правдивый.
– Поди-ка поймай его, правдивого Клинкова. Катит он теперь в вагоне и думает о нас очень плохо.
– Ну, он еще не уехал, вероятно. До поезда сорок минут.
– Едва ли теперь уж вернешь его.
– А почему? Я думаю, успеть можно.
– Попробуй-ка. Я ему, признаться, все деньги отдал. Нет даже на извозчика.
– Пустяки! У нас есть запечатанная бутылка водки и перочинный ножик. Я думаю, извозчик возьмет это вместо денег.
– Так ты бы еще больше возился!! Сидит – размазывает… Заворачивай водку в бумагу – едем.
– Шляпа!! Где моя шляпа?! Вечно ты ее куда-нибудь засунешь!

Извозчик согласился на странную комбинацию с водкой и ножом только тогда, когда попробовал – не вода ли в бутылке.
Извозчик, подгоняемый воплями и стонами двух друзей, летел как вихрь…
Оба друга, как камни, свалились с пролетки и помчались на перрон.
– Что, поезд на Киев еще не ушел? – подлетел Подходцев к начальнику станции.
– Две минуты тому назад ушел.
Подходцев вспылил:
– И черт вас знает, куда вы так всегда торопитесь?! Вам бы только крушения устраивать.
Разочарованные, опечаленные, оба друга с опущенными головами побрели в буфет.
– Выжили человека… Добились…
– Да уж… Скотами были, скотами и останемся. Не могли уберечь эту кристальную душу.
– Слушай! – закричал вдруг Подходцев. – Вот она!!
– Кто?
– Кристальная душа-то! Пожарскую котлету лопает.
Действительно, за буфетным столиком сидел путешественник Клинков и с аппетитом ел вторую порцию котлет.
Подходцев подошел к нему сзади, нежно поцеловал его в крохотную лысину и сказал:
– Хочешь чего-нибудь покушать, Клиночек?
– Хочу! – восторженно сказал Клинков. – Только как же с поездом?
– Уже ушел, брат.
– И куда они торопятся, черт их дери? – пожал плечами Клинков.
– То же самое и я сказал начальнику станции. Тут около вокзала есть ресторан с садиком.
– Знаю, – снисходительно кивнул головой, подтвердил Клинков. – Прекрасное пиво.
Когда все чокнулись, Громов не удержался:
– Серьезно, Клинков, у тебя есть дядя?
– Доподлинно я не уверен, – наморщил брови Клинков. – Может быть, с ним действительно, по словам Подходцева, дают свидание только по пятницам. Чего не знаю – того не знаю… Но дело в том, что у нас в комнате слишком много скопилось электричества. Я и разрядил его, по своему разумению.
– Отныне назначаю вас своим придворным электротехником, – величественно заявил Подходцев.
– А я не прочь тебя поцеловать, – добавил Громов.
Верный себе Клинков подмигнул и цинично захохотал:
– В этом ты сходишься с большинством девушек и дам…


Часть II

Глава 1.
Женщина, найденная на площадке

Был уже глубокий вечер, когда Громов, насвистывая наскоро сочиненный для восхождения на лестницу марш, бодро поднимался в общую квартиру, где его с нетерпением ждали Подходцев и Клинков.
Громов уже приближался к площадке третьего этажа, как вдруг слух его поразил чей-то тихий заглушенный плач…
«Ого, – подумал Громов. – В этом доме и плачут… Не подозревал. До сих пор я слышал только смех. Такова жизнь. Плачет ребенок или женщина…»
Плакала женщина.
Громов обнаружил ее на площадке третьего этажа, сидящей на подоконнике – в каракулевой кофточке и меховой шапочке. Лицо было закрыто очень красивыми руками, а плечи вздрагивали.
– Послушайте… – откашлявшись, сказал Громов.
Она отняла руки, обернулась миловидным круглым лицом к Громову и сказала с некоторым упрямством, будто продолжая вслух то, о чем думала:
– Вот пойду сейчас и утоплюсь в реке!
– Ну, что вы! – запротестовал Громов. – Кто же из нашего круга топится в декабре, когда на реке двухаршинный лед… Кто вас обидел?
Она бы, может быть, и не ответила, но Громов с таким общительным товарищеским видом сложил в углу широкого подоконника свои покупки и присел около плачущей, что она, поглядев на него и вытерев глаза крохотным комочком платка, улыбнулась сквозь слезы:
– Муж.
– Это уже хуже. Муж – это не то, что посторонний. Конечно, я не смею расспрашивать вас о подробностях, но если вам нужна моя помощь…
– Никто мне не может помочь, – снова заплакала дама. – Он очень ревнивый. Сегодня приревновал меня безо всякой причины и… выгнал из квартиры.
– А почему же вы тут очутились?
– Да это же моя квартира и есть.
Не вставая, она хлопнула рукой по обитой клеенкой двери, на которой висела карточка:


«Максим Петрович Кандыбов».

Громов задумчиво посвистал и спросил:
– Вы сейчас куда идете?
– Никуда. Мне некуда идти. У меня почти нет денег, и все родные далеко отсюда… Ну, что вы мне посоветуете?
– Прежде всего посоветую спрятать носовой платок. Поглядите: он так мокр, что если утереть им даже сухие глаза, то они сразу наполнятся потоками слез. Курьезные вы, женщины… Когда дорветесь до слез – море выльете, а платочки у вас, как нарочно, величиной с почтовую марку. Нате мой – он совсем чистый – утритесь напоследок, и баста. Ну, постойте… давайте я… Эх вы, дитя малое! Ваш-то муж… поди, негодяй?
– Да… он нехороший.
– Еще бы. Ясно, как день. Однако жить вам здесь, на подоконнике, не резон. Тесно, нет мебели, и комната, так сказать, проходная. Пойдемте пока к нам, там придумаем.
– К кому… к вам?.. – робко спросила дама, тщательно осушая глаза громовским платком.
– Нас трое: Подходцев, толстый Клинков и я, Громов. Не обидим, не бойтесь. А вас как зовут?
– Марья Николаевна.
– Вы паюсную икру любите, Марья Николаевна?
– Люблю. А что?
– Вот она, видите? И многое другое. Пойдем. Есть будем.
Громов постучал в дверь и крикнул в замочную скважину:
– Встаньте с кроватей – дама идет.
– Вот тебе! – сказал Клинков, подскакивая с кровати. – Дама! Однако откуда он знает, что мы лежали на кроватях?..
– Да ведь мы, когда дома, всегда лежим, – кротко возразил Подходцев, поправляя перед зеркалом растрепанную прическу. – Войдите!
– Освободите меня от свертков, – скомандовал Громов. – А эта дама – Марья Николаевна. Я нашел ее на подоконнике, площадка третьего этажа дома №7 по Николаевской улице – совершенно точный адрес.
Клинков, как признанный специалист по женщинам, расшаркался перед Марьей Николаевной, снял с нее верхнюю кофточку, ботики и ласково подтолкнул ее к горящей печке.
– Вы тут грейтесь, а я пока познакомлю вас с товарищами.
Он сел верхом на стул, оглядел довольным взглядом стоявших у окна товарищей и начал:
– Тот вон, что повыше, – это Подходцев. У этого человека нет ничего святого – иногда он способен обидеть даже меня… Он – скептик, атеист, мистификатор и в затруднительных случаях проявляет ту спокойную наглость, которая так часто вывозит в жизни. Пальца ему в рот не кладите – не потому, что он его откусит, а вообще – не заслуживает он этого. Тот тупой смешок, который корчит его сейчас, как бересту на огне, – для него обычный. Положительные качества у него, конечно, есть. Но рядом со мной он бледнеет. Перейдем ко второму, к тому, который нашел вас на подоконнике. Громов. Сентиментальная душонка, порывается все время в высоту, несколько раз был даже заподозрен в писании стихов. За это пострадал. Верит во все благородное – в меня, например, – и не без основания. Возвышенные свойства его души, однако, не мешают ему быть виртуозом по части добывания денег. Завезите его в пустыню Сахару и бросьте его там без копейки денег – к вечеру он очутится с десятью долларами, которые он перехватит у знакомого льва, проглотившего их в свое время вместе с африканским путешественником. А впрочем, и в этом отношении я выше его. К женскому полу равнодушен (идиот!), и то, что он вас привел сюда, скорей свидетельствует о его добром сердце, чем о вашей красоте, в которой тут, кроме Клинкова, кажется, никто и не понимает. В заключение о Громове можно сказать, что он хороший товарищ и обожает нас с Подходцевым. Иногда пьет разные напитки, довольно красив, как видите, чисто одевается. Рядом со мной бледнеет. Теперь перейдем к третьему – ко мне. Но о себе я ничего не скажу: пусть за меня говорят мои поступки. Пожалуйте ручку!
Пока Клинков разливался соловьем перед гостьей, уже оправившейся от смущения, Громов разворачивал закуски, раскладывал их по тарелкам, а когда Клинков закончил – Громов улыбнулся и добродушно обратился к Марье Николаевне:
– Не напоминает ли вам Клинков индюка, который, как только завидит представительницу прекрасного пола, сейчас же распустит все перья, напыжится и заболтает что-то, очевидно, очень умное, на своем индюшачьем языке?
– Хороший товар не нуждается в рекламе, – подмигнул Подходцев, – а испорченный нужно назойливо рекламировать, чтобы его взяли.
– Марья Николаевна! – воскликнул Клинков. – Эта завистливость, не производит ли она на вас болезненного впечатления? Не виноват же я, что они по сравнению со мной проигрывают!
– Проигрываем, потому что ты козырного туза держишь в рукаве…
– А у тебя на спине туз скоро будет, – всякому свой козырь.
– Позвольте, я буду разливать чай, – сказала Марья Николаевна, совсем отогревшаяся и душой и телом в несколько сумбурной, но теплой компании трех друзей.
– Видите, – обрадованно сказал Громов, – сразу уютнее сделалось, когда хозяйка сидит за самоваром.
– А вы все трое холостые? – спросила Марья Николаевна, намазывая икру на хлеб.
– Да! – поспешил сказать Клинков. – За них никто не хотел выходить замуж, а я не могу найти себе женщины, душа которой звучала бы в унисон с моей душой.
– Не там ты ищешь такую душу, – соболезнующе сказал Подходцев.
– А где же искать?
– В женской пересыльной тюрьме.
– Ладно вам! – немного растерялся Клинков под общий смех. – А зато кому дала Марья Николаевна первый бутерброд с колбасой? Мне!
– Жаль только, что этот кусок был отрезан с краю колбасы и немного подсох, – улыбнулся Громов.

Глава 2.
Компания берет быка за рога.
Господин Кандыбов

После чаю перешли на деловые разговоры: приятели с редкой серьезностью приступили к обсуждению будущей жизни Марьи Николаевны.
– Раз вы говорите, что ваш муж нехороший – вам с ним и жить не стоит, – сказал Клинков.
– Ты ничего не понимаешь, – возразил деликатно Подходцев. – Конечно, можно и уйти от мужа, но дело в том – есть ли у Марьи Николаевны средства?
– У меня лично нет, – отвечала Марья Николаевна, заражаясь деловитостью трех друзей. – Но мои родители имеют солидные средства.
– Только не сообщайте Громову их адреса, – предостерег Клинков.
– Молчи, Клинков. А вы надеетесь, что родители смогут поддержать вас, когда вы уйдете от мужа?
– Я думаю… да. Нужно только им написать.
Подходцев, как всегда, оказался самым деловым.
– Тогда дело просто. У вас сейчас нет денег, и у нас их мало. Значит, заемная операция проваливается. Но у нас на троих есть две комнаты – недопустимая роскошь! До получения ответа от ваших почтенных родителей оставайтесь жить у нас, поселяйтесь в маленькой комнате, а мы осядем втроем в этой, – Громов будет спать на диване.
Тут же Подходцев почувствовал, что кто-то под столом схватил и пожал его руку.
Так как руки Марьи Николаевны и Клинкова были на столе, то Подходцев сказал Громову:
– А-а, здравствуйте, как поживаете! Громов! Может быть, ты имеешь что-нибудь против этого?
– Нет… я с удовольствием, – пролепетал покрасневший Громов.
– А вы, Марья Николаевна?
– Но я… вас стесню…
– Тссс! В этой квартире праздные разговоры не в ходу. Значит – решено!
– Я вам не все сказала, – нерешительно пролепетала Марья Николаевна, опустив глаза на стакан, который она протирала полотенцем. – У меня есть дочь. Я без нее не могу… Я ее так люблю… А он не отдает ее мне.
– Сколько ей лет? – спросил деловой Подходцев.
– Четыре года.
– Только-то? Так мы ее отберем от отца – вот и все.
– Он не отдаст, – пролепетала Марья Николаевна, машинально утирая полотенцем слезинку с ресницы.
– Нам?! – ахнул Подходцев. – Нет, видно, вы нас еще мало знаете. Он сейчас дома, муж ваш?
– Дома…
– Громов, пойдем к нему!
– Я, конечно, пойду, – сказал Громов, опасливо поглядывая на Клинкова, – только…
– Что – только?
Громов отвел Подходцева в сторону и шепнул ему:
– Клинков…
– Что Клинков?
– Ты ведь знаешь, какой он ловелас и нахал в отношении женщин…
– Да тебе-то что?.. Не маленькая ведь она…
– Я понимаю, но…
– Громов!
– Что Громов? Ну что – Громов?
– Ой, Громов… Боюсь я, что ты в этом деле плохо кончишь…
– Ну, ладно, ладно… Начал уже!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16