Эта наглядная интермедия произвела на колебавшегося Подходцева глубокое впечатление.
– Действительно, издавать журнал прелюбопытно. А книжные магазины тоже будут продавать?
– Конечно! – вскричал Клинков. И обратился к Громову: – Скажите, приказчик книжного магазина, у вас имеется «Апельсин»?
Громов зашел за стол, изображавший собою прилавок, и, изогнувшись, ответил:
– «Апельсин»? Сколько номеров прикажете?
– Десять. Хочу послать своей племяннице, брату, еще кое-кому.
– У нас осталось всего три штуки…
– О, добрый приказчик! Дайте мне десять номеров.
– Не могу, – сухо ответил Громов, – на вас не напасешься.
– О, многомилостивый торговец! Сжальтесь надо мной… Жена запретила мне являться домой без десяти номеров «Апельсина».
– Или берите три, или проваливайте.
Клинков упал на колени и, протягивая молитвенно руки, завопил:
– Я утоплюсь, если вы не дадите мне десяти номеров. О, спасите меня!..
И, встав с колен, отряхнул пыль с брюк, обернулся к Подходцеву и сказал другим, более спокойным тоном:
– Так будет в книжных магазинах.
– Значит, публика, по-вашему, заинтересуется им?
– Публика? – подхватил Клинков. – Я себе рисую такую картину…
Он снова упал перед Громовым на колени и, протягивая к нему руки, простонал:
– Марья Петровна! Я люблю вас, будьте моей.
– Хорошо, – пропищал Громов, кокетливо обмахиваясь подушкой.
– Мы будем так счастливы… Будем по вечерам читать «Апельсин».
– А что такое «Апельсин»? – снова пропищал Громов, скорчив бессмысленную физиономию.
– А-а! – свирепо зарычал Клинков. – Вы, Марья Петровна, не знаете что такое «Апельсин»?! В таком случае – черт с вами! Отказываюсь от вас! Навсегда!
– Ах, – вскрикнула «Марья Петровна» и в обмороке упала Подходцеву на руки.
Такая блестящая иллюстрация успеха и значения журнала рассеяла последние колебания Подходцева.
– А денег у нас хватит? – спросил этот деловой малый.
– Конечно! Полтораста – за бумагу, столько же – типографии, пятьдесят – на клише и остальное на мелкие расходы. Первый же номер даст рублей двести прибыли.
– Evviva, «Apelsino»! – вскричал Клинков. – Господин издатель! Дайте сотруднику десять рублей аванса.
Подходцев развалился на стуле и снисходительно поглядел на Клинкова:
– Ох, уж эти мне сотрудники. Все бы им только авансы да авансы. Ну, нате, возьмите. Только чтобы это было последний раз. И, пожалуйста, не запоздайте с материалом.
Клинков сунул деньги в карман и шаркнул ногой:
– Заведующий художественной частью журнала «Апельсин» приглашает редактора и издателя в ближайший ресторан откушать хлеба-соли, заложив этим, как говорится, фундамент.
Поднимаясь в три часа ночи по лестнице, редакция журнала «Апельсин» делала не совсем уверенные шаги и хором пела следующую, не совсем складную песню:

Мать и брат, отец и сын,
Все читают «Апельсин».
Нищий, дворник, кардинал –
Все читают наш журнал.

А Громов добавлял соло:

Кто же не читает,
Тот –
Идиот,
В «Апельсинах» ничего не понимает!


Глава 6.
Деловые люди

Подходцев с утра до вечера носился по типографиям, продавцам бумаги и цинкографиям…
А ночью ему не было покоя.
Будил его заработавшийся за столом Громов:
– Слушай, Подходцев… Ты извини, что я тебя разбудил… Ничего?
– Да уж черт с тобой… Все равно проснулся. Что надо?
– Скажи, хорошая рифма – «водосточная» и «уполномоченная».
– Нет, – призадумавшись, отвечал Подходцев. – Поставь что угодно, но другое: восточная, неурочная, молочная, сочная, потолочная…
– Спасибо, милый. Теперь спи.
Будил и Клинков.
– Подходцев, проснись.
– Что тебе надо?!
– Сними на минутку рубашку.
– Что ты – сечь меня хочешь? – стонал уставший за день Подходцев.
– Нет, мне нужно зарисовать двуглавый мускул. У меня тут в карикатуре борец участвует.
– Попроси Громова.
– Ну, нашел тоже руку… У него кочерга, а не рука…
– О, чтоб вас черти… Ну, на, рисуй скорей.
– Согни руку так… Спасибо, дружище. А может, ты бы встал и надел ботинки?.. У тебя такие красивые. Я рисую светскую сценку, и одна нога у меня какая-то вымученная.
– О, чтоб вы…
А с другой стороны доносился заискивающий голос Громова:
– Подходушка, можно выразиться: «ее розовые губки усмехнулись»?
– Можно! Выражайся. Если вы меня еще раз разбудите – я тоже выражусь!..
Работа кипела.

В одной из комнат типографии лежал правильными пачками свежий, только что вышедший номер «Апельсина».
Это был великий день для трех товарищей. Десятки раз они хватались за номер, перелистывали его, даже внюхивались в запах типографской краски:
– А, ей-Богу, хорошо пахнет. По-моему, прекрасный номер. И рисунки хлесткие, и текст. Хе-хе…
Первый газетчик, который явился за десятком номеров, вызвал самые бурные овации трех друзей.
– Газетчик. Здравствуйте, дружище! У вас давно такое симпатичное лицо?
– А глаза! Прекрасные серые глаза.
– А голос! Если таким голосом сказать покупателю: «Вот, купите этот прекрасный журнал под названием „Апельсин“, – то всякий разорится, а купит!
– Вы, газетчик, держите его на виду. Он оранжевый, и этот цвет даст такие чудесные рефлексы на вашем лице, что вы покажетесь вдвое красивее…
Распропагандировав таким образом несколько газетчиков, вся редакция высыпала на улицу и отправилась бродить по самым людным местам.
У всех трех в руках красовались номера «Апельсина»… Подходцев шел впереди, делал вид, что читает журнал, и время от времени разражался громким демонстративным смехом.
– Ну и чудаки же! Господи, до чего это смешно.
А Клинков и Громов, шагая сзади и стараясь запутаться в толпу гуляющих, беседовали громче, пожалуй, чем нужно:
– Это новый номер «Апельсина»?
– Да.
– Скажите, это хороший журнал?
– О, прекрасный! Его так расхватывают, что к вечеру, пожалуй, ни одного номера не будет…
– Что вы говорите! Это безумие! Сейчас же побегу, куплю.
– О-ой, – надрывался впереди Подходцев. – Ой, уморили! Ну и юмористы же!
На него поглядывали с некоторым удивлением.
– Читали? – интимно подмигнул он какому-то солидному господину в золотых очках.
– Нет, не читал.
– Напрасно. Такое тупое лицо от чтения хоть немного бы прояснилось.
– Виноват…
– Бог подаст! Я на улице не занимаюсь благотворительностью.
– Как вы смеете?!.
Но Подходцев был уже далеко, догоняя ушедших вперед Громова и Клинкова и крича им во все горло:
– Читали новый журнал? Замечательный!
– Как же, как же! Говорят, на Казачьей улице одного газетчика убили и ограбили у него все номера «Апельсина». В некоторых местах уже по рублю продают! В книжных магазинах уже нет!
– Да, – тихо прошептал Подходцев… – Еще бы! В книжных магазинах нет, потому что эти свиньи не берут. Нам, говорят, журналы не интересны.
– Не берут, – еще тише прошептал Клинков. – А мы их заставим!
И скоро стройная организация пошла в обход по всем магазинам.
Первым входил Клинков.
– Есть у вас журнал «Апельсин»?
– Нет, не держим.
– А селедки у вас есть?
– Что-о?
– Да ясно: раз в книжном и журнальном магазине нет журналов – этот магазин, по логике, должен торговать селедками.
Постепенно он разгорячался.
– Как не стыдно, право! Весь город только и говорит, что о журнале, а они, изволите видеть, не держат! А мыло, свечи, гвозди – есть у вас?! Тьфу!
И уходил, хлопнув дверью и вызвав великий восторг и сенсацию среди скучающих покупателей…
Через пять минут входил Громов:
– Есть… «Апельсин»? – спрашивал он умирающим голосом. – С утра хожу, ищу.
– Нет, извините…
Пошатнувшись, он издавал глухой стон и падал на стойку в глубоком обмороке… Его отпаивали водой, утешали, как могли, обещали, что завтра журнал у них будет, и Громов уходил, предварительно взяв клятву, что его не обманут – усталого доверчивого бедняка…
Через пять минут после него являлся Подходцев.
– Имею честь представиться: управляющий главной конторой журнала «Апельсин»… Хотя вы и отвергли наше телефонное предложение…
– Собственно, мы… гм! Не знали журнала… Теперь, ознакомившись… Вы нам пока десяточка три-четыре пришлите…
Около последнего из намеченных магазинов собрались все трое. Решили устроить самую внушительную демонстрацию, потому что магазин был большой и публики в нем всегда толклось много.
Все трое вошли плечо к плечу, все трое хором спросили: «Есть ли у вас “Апельсин”?», и все трое, услышав отрицательный ответ, в беспамятстве повалились на прилавок.
Впечатление было потрясающее.

Глава 7.
Конец предприятия

На следующее утро приступили к составлению второго номера.
Подходцев позировал Клинкову для спины Зевса-громовержца, а Громов тщетно подбирал рифму к слову «барышня».
– Поставь вместо барышни – девушку, – участливо посоветовал Подходцев.
– А на девушку, думаешь, есть рифма, – пробормотал Громов и вдруг задрожал: в открытых по случаю духоты дверях стоял околоточный.
– Вы не туда попали, – нерешительно заметил Громов.
– Здесь живет Громов?
– В таком случае вы туда попали. Подходцев! Ведь мы вчера не были пьяны? И не скандалили?
– Нет!
– Так чем же объяснить появление этого вестника горя и слез?
Все трое встали, сдвинулись ближе.
– Вот вам тут бумага из управления. По распоряжению г. управляющего губернией издание сатирического журнала «Апельсин» за его вредное антиправительственное направление – прекращается.
Трое пошатнулись и, не сговариваясь, как по команде упали на пол в глубоком обморочном состоянии.
Это была наглядная аллегория падения всего предприятия, так хорошо налаженного.
Околоточный пожал плечами, положил роковую бумагу на пол и, ступая на носках, вышел из комнаты.
– Почему ты, Клинков, – переворачиваясь на живот, с упреком сказал Подходцев, – не предупредил меня, что мы живем в России?
– Совсем у меня это из головы вон.
– Ну, что ж… Теперь, если приснюсь тетке – буду умнее.
Громов несмело сказал:
– Что ж, господа… Если праздновали рождение – отпразднуем и смерть «Апельсина»…
В этот день пили больше, чем обыкновенно.

Глава 8.
Первый праздник, встреченный по-христиански

Все проснулись на своих узких постелях по очереди… Сначала толстый Клинков, на нос которого упал горячий луч солнца, раскрыл рот и чихнул так громко, что гитара на стене загудела в тон и гудела до тех пор, пока спавший под ней Подходцев не раскрыл заспанных глаз.
– Кой черт играете по утрам на гитаре? – спросил он недовольно.
Его голос разбудил спавшего на диване третьего сонливца – Громова.
– Что это за разговоры, черт возьми, – закричал он. – Дадите вы мне спать или нет?
– Это Подходцев, – сказал Клинков. – Все время тут разговаривает.
– Да что ему надо?
– Он уверяет, что ты недалекий человек.
– Верно, – пробурчал Громов, – настолько я недалек, что могу запустить в него ботинком.
Так он и поступил.
– А ты и поверил? – вскричал Подходцев, прячась под одеяло. – Это Клинков о тебе такого мнения, а не я.
– Для Клинкова есть другой ботинок, – возразил Громов. – Получай, Клинище!
– А теперь, когда ты уже расшвырял ботинки, я скажу тебе правду: ты не недалекий человек, а просто кретин.
– Нет, это не я кретин, а ты, – сказал Громов, не подкрепляя, однако, своего мнения никакими доказательствами…
– Однако вы тонко изучили друг друга, – хрипло рассмеялся толстяк Клинков, который всегда стремился стравить двух друзей и потом любовался издали на их препирательства. – Оба кретины. У людей знакомые бывают на крестинах, а у нас на кретинах. Хо-хо! Подходцев, если у тебя есть карандаш, – запиши этот каламбур. За него в том журнале, где я сотрудничаю, кое-что дадут.
– По тумаку за строчку – самый приличный гонорар. Чего это колокола так раззвонились? Пожар, что ли?
– Грязное невежество: не пожар, а Страстная суббота. Завтра, милые мои, Светлое Христово Воскресенье. Конечно, вам все равно, потому что души ваши давно запроданы дьяволу, а моей душеньке тоскливо и грустно, ибо я принужден проводить эти светлые дни с отбросами каторги. О, мама, мама! Далеко ты сейчас со своими куличами, крашеными яйцами и жареным барашком. Бедная женщина!
– Действительно, бедная, – вздохнул Подходцев. – Ей не повезло в детях.
– А что, миленькие: хорошая вещь – детство. Помню я, как меня наряжали в голубую рубашечку, бархатные панталоны и вели к Плащанице. Постился, говел… Потом ходили святить куличи. Удивительное чувство, когда священник впервые скажет: «Христос Воскресе!»
– Не расстраивай меня, – простонал Громов, – а то я заплачу.
– Разве вы люди? Вы свиньи. Живем мы, как черт знает что, а вам и горюшка мало. В вас нет стремления к лучшей жизни, к чистой, уютной обстановке, – нет в вас этого. Когда я жил у мамы, помню чистые скатерти, серебро на столе.
– Ну, если ты там вертелся близко, то на другой день суп и жаркое ели ломбардными квитанциями.
– Врете, я чистый, порядочный юноша. А что, господа, давайте устроим Пасху, как у людей. С куличами, с накрытым столом и со всей вообще празднично-буржуазной, уютной обстановкой.
– У нас из буржуазной обстановки есть всего одна вилка. Много ли в ней уюта?
– Ничего, главное – стол. Покрасим яйца, испечем куличи…
– А ты умеешь?
– По книжке можно. У нас две ножки шкафа подперты толстой поваренной книгой.
– Здорово удумано, – крякнул Подходцев. – В конце концов, что мы не такие люди, как все, что ли?
– Даже гораздо лучше.

Луч солнца освещал следующую картину: Подходцев и Громов сидели на полу у небольшой кадочки, в которую было насыпано муки чуть не доверху, и ожесточенно спорили.
Сбоку стояла корзина с яйцами, лежал кусок масла, ваниль и какие-то таинственные пакетики.
– Как твоя бедная голова выдерживает такие мозги, – кричал Громов, потрясая поваренной книгой. – Откуда ты взял, что ваниль распустится в воде, когда она – растение.
– Сам ты растение дубовой породы. Ваниль не растение, а препарат.
– Препарат чего?
– Препарат ванили.
– Так… Ваниль – препарат ванили. Подходцев – препарат Подходцева. Голова твоя препарат телячьей головы…
– Нет, ты не кричи, а объясни мне вот что:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16