Два раза мне в силки попадали кролики, один раз я подбил шалфейную курочку - тетерку. Хватало здесь ямса - индейского картофеля, а как-то удалось отыскать крысиное гнездо с запасом орехов - добрый бушель. Кормежка, конечно, небогатая, но я потихоньку очухивался.
К концу недели я доделал лук с несколькими стрелами - и убил оленя. Кусок лосиной кожи, который был закопан в земле, уже стал мягким, можно было делать мокасины. Нарисовал я выкройки подошв, обведя ступни угольком из костра, а потом вырезал овал длиной в две ступни, разрезал его пополам и в середине каждой ровной стороны сделал прорезь такой длины, чтобы прошла нога, а после вторую прорезь, буквой Т. Теперь у меня был верх для каждого мокасина, а чтобы сшить верх с подошвой, я проделал по краям дырочки, пользуясь вместо шила колючкой с куста. И наконец проткнул по обеим сторонам прорезей дырочки для завязок.
Но сначала я устроил себе убежище, хорошо укрытое в глубине зарослей ивняка. Нашел место, где кусты были гуще всего, заполз в середину и, срезая ветки у самой земли, расчистил площадку, чтоб можно было спать. После стянул кусты над этим местом и связал их, а другие оставил стоять свободно - для маскировки.
То, что я сделал в один прием, это еще не жилье было. Я сперва просто проползал туда между кустами, чтобы спать не на открытом месте, но потом слегка расширил свое укрытие, так что там чуть свободнее стало, а срезанными лозинами переплел ветки наверху и по бокам, и мой шалаш стал поплотнее и потеплее. После недели работы получился туннель длиной шесть футов, а я, когда забирался внутрь, еще маскировал его - связывал два соседних куста и слегка притягивал друг к другу.
Сделать себе кожаную рубашку я пока не мог - одной оленьей шкуры, что у меня была, на нее не хватало. Я еще два раза видел оленей, но слишком далеко для верного попадания.
При такой жизни времени на отдых не оставалось. Я все копошился в своем каньоне, между двумя склонами у ручья, вдоль узкого дна ущелья. Несколько раз ловил рыбу, хотя ни одна крупная не попалась; нашел заросли лилий сиго, их луковицы можно есть. Постепенно за эту неделю начало отпускать мышцы, они уже не так болели, да и ноги понемногу подживали.
Однако меня ждали те же трудности, с которыми сталкивается любой человек, живущий охотой и собирательством. Рано или поздно он съедает все, что есть по соседству, а дичь становится осторожнее. Пока люди не выучились выращивать растения и пасти животных для пропитания, им постоянно приходилось кочевать с места на место.
Пора было и мне двигаться дальше. Большую часть того, что я сделал для облегчения жизни, приходилось бросить, но по-настоящему меня беспокоило, что я так и не изготовил мало-мальски приличного оружия. Ногам уже стало полегче, но кожа на подошвах пока была слишком нежная, и я не решался преодолеть без отдыха большое расстояние. Я как мог берег орехи, потому что они у меня были самой лучшей пищей, но в конце концов и они кончились.
На девятый день собрал я свои небогатые пожитки и двинулся в путь.
У нас в Теннесси по берегам ручьев глупых детей не рожают, а если какой дурачок и вылупится, то отдает Богу душу раньше, чем вырастет выше колена мелкой овцы. Я находился в индейской стране и старался вести себя потише. С таким оружием, как у меня, не повоюешь, с такими ногами от индейцев не удерешь...
В общем, прошел я с полмили, присел и огляделся по сторонам. Каньон становился здесь шире, вокруг было полно оленьих следов. Дважды мне попадались следы горного льва, крупного.
К ночи я, сделав несколько передышек, преодолел четыре мили. Каньон расширился и превратился в долину, а ручей впадал в речку побольше, которая текла на юг. Я видел место, где они сливаются, прямо впереди. К северу от меня местность как будто выравнивалась, но сразу за этой равниной возвышались покрытые снегом вершины. Это, судя по всему, были горы Сан-Хуан, о которых рассказывал Телл Сакетт. Я знал здешние места только по чужим рассказам, а когда улепетывал от этих хикарилл, мне было как-то не до того, чтобы обращать внимание на всякие там приметы местности.
Я пробрался чуть подальше, где вдоль стены каньона росли кусты и деревья, и присел на корточки, чтобы очередной, раз осмотреть окрестности. Вот так и получилось, что я заметил этих ютов раньше, чем они меня.
Они ехали с южной стороны, вели с собой десятка два лошадей без всадников, и некоторые из этих коняшек показались мне чертовски знакомыми. Они проехали мимо меня совсем близко, легко было разглядеть, что это военный отряд, возвращающийся из какого-то набега. Они везли с собой окровавленные скальпы - похоже, повстречали невзначай моих приятелей-хикариллов. Поймать из засады апача - дело нелегкое, но, по всему видать, на этот раз юты добились своего.
Промелькнула у меня мысль украсть лошадь, но я тут же постарался ее позабыть. Не в том состоянии были у меня ноги, чтобы двинуться за ютами, да и еще одной погони я бы не выдержал. Нет, лучше всего мне потихоньку пробираться на восток, к реке Анимас - я слышал, там можно встретить золотоискателей.
Практически все время я был голодный. Того, что я находил, еле-еле хватало, чтобы держать душу в теле, а дальше, на равнине, добывать пищу станет еще труднее. По дороге я натолкнулся на джимсонову траву - вонючий дурман по-другому, срезал немного листьев и положил в мокасины вместо стельки. Мне приходилось лечить этими листьями болячки от седла, я знал, что они унимают боль и вроде бы ускоряют заживление, но штука эта опасная, валять с ней дурака не стоит, и многие индейцы к этой травке не прикасаются.
Я продолжал внимательно глядеть по сторонам и заметил целую поляну синих цветов вроде флоксов - навахо варят из них чай, от которого громко поют во время "Пляски скво"; а еще он у них служит "лекарством" - колдовским зельем, они его используют, когда заклинают ветер. Но вот съестного мне ничего не попадалось до самого вечера, пока я наконец не поймал в излучине ручья отличную большую форель - проткнул копьем. Это было скорее везение, чем умение. А после, когда я уже остановился на ночь, нашел немного индейского картофеля. Так что поел сравнительно неплохо.
Дожевал я рыбу, скорчился у костерка и принялся мечтать о хижине, о девчонке, об ожидающем меня ужине - а что еще делать одинокому парню, у которого впереди ничего хорошего, зато за спиной - одни неприятности? Скоро неподалеку завел свою песню сверчок, и я постарался шевелиться поосторожнее, чтобы не задавить его ненароком. У нас в горах говорят, что если задавишь сверчка, то придут его приятели и сожрут у тебя носки. Нелегко бы этим приятелям со мной пришлось - у меня-то ни носков, ни чего другого...
Галлоуэй небось сейчас в шикарном ресторане или в гостях у кого набивает себе брюхо бифштексами с жареным картофелем по-французски, а я тут помираю с голоду в лесу. Я вообще-то редко когда себя жалею, но в эту ночь на меня накатило; впрочем, как там говорится в старинной ирландской пословице: корабль начинается с доски, печь - с камня, смерть - со сна.
Я заснул.
Было холодно, обильная роса легла на траву и на меня, но я спал, и ветер шептал в листьях осин, и в темноте ко мне на язык попал вкус дыма, а его запах - ко мне в ноздри. Было холодно и темно, когда запах дыма разбудил меня, и я сел, трясясь от озноба, прямо зубы стучали. Я вслушивался в ночь и не слышал ничего, но потом уголком глаза поймал слабый отблеск; присмотрелся - и разглядел угасающий костер не дальше чем в полусотне ярдов.
Медленно и осторожно поднялся я на ноги... Их около дюжины, и один не спит, караулит. Должно быть, они разбили лагерь, когда я уже уснул, хотя для индейцев это уж совсем позднее время, но с рассветом они, конечно, меня найдут... Я осторожно влез в мокасины, собрал все, что нес с собой, и ускользнул. А когда убрался подальше от их стоянки и оказался уже на дне ущелья, я побежал.
Земля под ногами была мягкая, и единственное, что мне было нужно сейчас, - это уйти от них как можно дальше. Я то бежал, то ковылял шагом два часа, а потом вошел в ручей.
Луна уже взошла, и все вокруг купалось в белом сиянии, такая это была красота, что просто поверить невозможно; ярко серебрились осины, а сосны стояли темные и тихие. В холодной воде ногам было хорошо, но из-за быстрого течения и ненадежного дна приходилось двигаться не спеша. Через некоторое время я выбрался на берег и сел; мышцы гудели от усталости, ступни снова разболелись. Я осторожно вытер их досуха пучками травы и шалфейных листьев.
Едва засерело, я двинулся дальше. Не пройдет и часа, как они найдут мой след и двигаться будут куда быстрее, чем мне по силам. Я не встречался раньше с ютами, но слышал о них всякое, а здесь все же их страна.
Я старался идти по каменистым местам, а в руках нес небольшой плоский камень, чтобы подкладывать его в тех местах, где нога может оставить-след. Конечно, от камня тоже останется след, но это же не отпечаток ступни, мало ли от чего он мог остаться... Юты могут найти меня, но я не собирался облегчать им работу - и поэтому бросал камень на землю и с него перебирался на твердую поверхность, где следов не остается.
Что-то зашуршало в кустах. Я резко повернулся, но успел заметить лишь, как шевельнулись листья там, где кто-то прошмыгнул. Я присел за камнем и ждал - но никто не появлялся. Выставил я копье, двинулся к кустам - и нашел едва заметные следы... волка.
Он все еще был тут - редко бывает, чтоб волк в одиночку так долго преследовал человека. Но этот все же был здесь в кустах, подкрадывался ко мне, чтобы убить. Ничего, пусть поищет добычу полегче...
Дважды мне пришлось пробираться через густой осинник; я старался не оставлять следов и все время держал на примете какое-нибудь местечко, где можно было бы спрятаться. К этому времени они, наверно, уже обнаружили мой костер и пустились меня разыскивать.
Снова начали кровоточить ноги. Потом я услышал орлиный крик - только это кричал не орел, и причем с такого места, где орла быть не могло. Это один из них нашел, видно, какой-то мой след и сзывал остальных.
Теперь-то они меня точно найдут - рассыплются, все прочешут и обнаружат следы. Уж слишком я усталый, слишком медленно двигаюсь, и ходьба мне так тяжко достается, что без ошибок не обойтись.
И вдруг я увидел, что дальше идти некуда. Дорога кончилась. Я все время выбирал дорогу, где полегче, а теперь склон горы резко оборвался, и я очутился на краю обрыва, над глубоким озерцом, лежащим футов на тридцать ниже. Где-то неподалеку шумел водопад, но поверхность воды внизу была гладкая и чистая. Я не колебался.
Я смог зайти достаточно далеко, и о возвращении не могло быть и речи. Не задумываясь, я швырнул в воду свои вещи и прыгнул следом, ногами вперед.
Секунда падения, а потом мое тело коснулось воды и врезалось в нее, как нож. Она была невероятно холодная. Я погружался все глубже и глубже, потом наконец начал всплывать - и ударился во что-то головой; это оказался мой самодельный колчан со стрелами. В нескольких ярдах от него плавал лук. Подобрал я свое распрекрасное оружие и поплыл к единственному берегу, который тут имелся - узкому пляжику, покрытому белым песком и расположенному под обрывом, с которого я спрыгнул.
Пляжик был крохотный, не больше четырех футов в длину и трех в ширину, но все же давал возможность выползти из воды и передохнуть. Я поплыл туда и наткнулся на копье и свернутую шкуру с моими пожитками - она не затонула. Выбросил я на берег лук и стрелы, а потом выловил остальное и вернулся к пляжику.
Растянуться на этом бережочке во весь рост никак не получалось, только оставить ноги в воде - ну, так я и сделал. Эту песчаную полоску было видно только с поверхности воды, потому что озерцо окружали со всех сторон гладкие отвесные скалы, самая низкая из которых поднималась над водой на добрых шесть футов. Даже если индейцы обойдут вокруг и заберутся на скалы прямо напротив, им никак не удастся заглянуть в мое укрытие. Их глазам откроется лишь вода и скала, нависшая надо мной.
Здесь вряд ли кому удастся меня найти... но оставался вопрос, вот такой здоровенный вопрос: как отсюда выбраться?
Еды у меня совсем не осталось, да и сил почти не было - но зато я на какое-то время оказался в безопасности. В общем, свернулся я на песке калачиком, натянул на себя остатки шкуры - и заснул.
И во сне мне приснилось, что я слышу, как фыркают и топают лошади, скулит собака или волк и где-то падает вода...
Прошло много времени, пока я проснулся. Я промерз до костей, просто трясся от холода, вода в густых сумерках казалась серой. Где-то близко шумел водопад... но это не имело значения.
Значение имело лишь одно: я не могу отсюда выбраться.
Эх, Галлоуэй, и где тебя носит?
Глава 5
- Есть там городок, - сказал Шэдоу, - ну, на худой конец может сойти за городок...
- Флэган про этот городок ничего не знает. Когда он смылся, он был голый, в чем мать родила, и бежал так, что сердце наружу выскакивало, но, насколько я знаю Флэгана, он подастся в горы. Там всегда найдется местечко, где спрятаться, и больше возможностей добыть еду.
- Тем не менее он, может статься, найдет какие-нибудь следы, и если пойдет по ним, то рано или поздно выйдет на какой-нибудь лагерь золотоискателей или ранчо.
- Ранчо?
- Люди едут сюда. Некий Данн оформил заявку на обширные пастбища и понемногу перегоняет туда скот. - Шэдоу объехал дерево и придержал лошадь, чтобы Галлоуэй поравнялся с ним. - Есть там и другие,
- Места на всех хватит.
- Если послушать Даннов, так не хватит. Противная компания. Из Канзаса.
Под копытами коней лежала заброшенная, поросшая травой тропа. Она вилась среди скал и валунов, следуя рельефу местности. Там, где она проходила под деревьями, было тенисто и тихо. Время от времени они останавливались, чтобы дать лошадям перевести дух, - высота здесь была большая.
- Я говорил с одним стариком из племени юта, - заметил Шэдоу, - и показал ему рисунок замка, где я родился. Он сказал, что далеко в горах есть замки побольше.
- Замки?
- Он сказал: "Большие дома, больше, чем дюжина самых больших домов, какие я когда-нибудь видел, больше, чем два раза столько", - так он утверждал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21