— А если вы не едете в Сан-Антонио?
— Тогда остается не слишком большой выбор. На станции почтовых дилижансов небольшая лавка. Местечко называется Бен-Финклин и находится в четырех милях от форта Конхо, ближе к нам. Есть еще один поселок на противоположном от форта берегу реки, который называют Заречьем. Там — магазины, несколько салунов и тех самых домов, которые посещают мужчины. Ребята говорят, что это очень, очень опасное место.
Стало быть, поселившиеся к югу от нас — например, семья Лизы — должны пополнять свои припасы в одном из этих двух поселков. Возможно, хотя и малоправдоподобно, что они ездят в Сан-Антонио, через страну кайова и апачей, сами по себе. Но даже дорога до Бен-Финклина или Заречья таит много опасностей. Неожиданно я решил, что должен туда съездить.
Как только рассвело, мы с Тони покинули лагерь и поднялись наверх. Некоторые животные из нашего стада сами нашли дорогу к ручью, но мы не могли ждать, пока это сделают остальные.
Они немного разбрелись, но, сделав широкий заезд, мы начали сбивать их в стадо. Теперь большинство привыкло к тому, что их гнали, и мы двинулись к воде. Время от времени находился какой-нибудь необузданный бычок, намеревавшийся отбиться от остальных, лишь бы показать свой норов, но мы загоняли таких обратно. Неторопливо согнав скот со Столовой горы, мы дали ему рассредоточиться вдоль ручья, чтобы напиться.
Только на закате весь наш скот спустился вниз, и, подъехав ко мне, Тони закинул ногу за луку седла, достал табак и бумагу. Затем сдвинул на затылок сомбреро и спросил:
— Ты ей нравишься?
— Кому?
Он презрительно посмотрел на меня.
— Энн Тимберли… сеньорите.
— Ей? Ну что ты! Вряд ли.
— Нравишься. Я точно знаю. Если хочешь знать что-нибудь о любви, спроси меня. Я был влюблен… э, несколько десятков раз!
— Влюблен?
— Ну конечно. Женщины созданы для любви, и я не мог допустить, чтобы они страдали и тосковали по веселому кабальеро, которого нет рядом. Утешить и обрадовать их — мой долг.
— Ну ты даешь! — усмехнулся я. — Я теперь вижу, как ты страдаешь от мук любви.
— Конечно. Мы, мексиканцы, созданы для страданий. И наши сердца принимают это. Мексиканец чувствует себя счастливей всего, когда печалится… печалится из-за сеньориты, кем бы она ни оказалась. Всегда лучше быть с разбитым сердцем, амиго. Иметь разбитое сердце и петь об этом — намного лучше, чем завоевать сердце девушки, а потом быть вынужденным поддерживать эти чувства. Я просто впадаю в отчаяние, как только представлю, что надо всегда любить только одну. Как я могу оказаться таким жестоким к остальным, амиго? Они вполне заслуживают моего внимания, а потом…
— Что — потом?
— Я уезжаю, амиго. Я уезжаю на рассвете, а девушка… некоторое время страдает по мне. Потом встречает кого-нибудь еще. Этот парень оказывается дураком. Он остается с ней, а она лишается иллюзий и не может забыть меня… оказавшегося настолько мудрым, чтобы уехать до того, как она поймет, что никакой я не герой, а всего лишь другой мужчина. Поэтому в ее глазах я всегда остаюсь героем, понятно? — Наблюдая за четырехлеткой почти с такими же приметами, как Старый Бриндл, я фыркнул от смеха. — Мы всего лишь мужчины, амиго. Мы не боги, но любой мужчина может стать для женщины богом или героем, если не задержится с ней слишком долго. Потом она видит, что он всего лишь мужчина, который встает по утрам и надевает свои штаны — сначала одну штанину, затем другую, как любой другой мужчина. Она видит его мрачным и небритым, видит изнеможенным от усталости или хватившим лишнего. А я? О, амиго! Она вспоминает меня! Всегда выбрит! Всегда чист! Всегда на великолепном коне, подкручивающий усы!
— Но это вспоминает она. А что происходит с тобой?
— Все просто. У меня тоже остаются воспоминания о прекрасной девушке, которую я оставил до того, как она успела мне надоесть. Для меня она всегда юная, веселая, обворожительная и возвышенная.
— Но такие воспоминания не подарят тебе тепло холодной ночью и не подогреют кофе, когда ты вернешься промокший после дождя, — заметил я.
— Конечно. Тут ты прав, амиго. И я так страдаю, так страдаю, амиго. Но прими во внимание те сердца, что я зажег! И не забывай о мечтах!
— А ты не разжигал огня в сердцах где-нибудь возле Бен-Финклина?
Теперь, глядя на меня, Фуэнтес перестал скалить в улыбке свои великолепные белые зубы.
— У Бен-Финклина? Ты там бывал?
— Нет… Но хотел бы знать о нем. И о Заречье тоже.
— В Заречье очень опасно, амиго. Его только сейчас стали называть Сан-Анжело, в честь сводной сестры Де Витта, которая была монахиней.
— Я спрашиваю, потому что собираюсь съездить туда — в Заречье и Бен-Финклин. Мне хочется разузнать, что там происходит и кто туда приезжает.
— В основном солдаты из Конхо. Ну, может быть, еще несколько скитальцев.
Отогнав парочку быков Бэлча и Сэддлера, пожелавших присоединиться к нашему стаду, мы погнали его к лагерю. Вскоре разглядели фургон с распряженными лошадьми и Бена Ропера, который стоял у костра и жевал сухарь. Неподалеку Барби-Энн разговаривала с Энн.
Барби-Энн бросила на меня неприязненный, холодный взгляд и больше не обращала никакого внимания. По этому поводу Ропер лишь пожал плечами.
— Как там на ранчо собранный скот? — спросил я.
— Ничего. Мы загнали стадо и приготовили все к вашему приезду. Завтра можем начать клеймить скот.
— Однако нам будет сильно не хватать рук, — заметил я. — Джо надолго выбыл из строя, остались только ты, я, Фуэнтес и Денни.
Ропер скосил глазами в мою сторону.
— Так ты еще не знаешь? Денни так и не вернулся. — Он немного помолчал. — Я ездил к хижине, чтобы пригнать скот, который он собрал в тех местах. Денни там не оказалось. Очаг холодный… Не топился несколько дней, и лошади не кормлены. — Бен ковырял ногой песок. — Я пошел по следу. Он ехал на долговязой кобыле, которую так обожал. Я проследил его путь на юг где-то миль на восемь, потом вернулся. Мне показалось, что он знал, куда ехал, или, по крайней мере, так считал. — Неожиданно Ропер выругался. — Не нравится мне это, Тэлон. Боюсь, что Денни нарвался на то же, что и Джо Хинг. По-моему, кто-то подстрелил его.
Глава 20
Когда наступило следующее утро и солнечные лучи коснулись утрамбованной земли, в состоянии Джо не произошло никаких перемен. Рана была тяжелой, он потерял много крови, а изнурительный переезд на фургоне еще никому не приносил облегчения. Однако Джо отличался богатырским здоровьем, а такие люди так легко не расстаются с жизнью.
Нам не требовался старший, чтобы напоминать о наших обязанностях: перегнать скот на свежую траву и приглядывать за ним в течение дня. Но теперь стадо значительно увеличилось в размерах. Один человек уже не управлялся с ним. Хотя в утренние часы, когда хватало покрытой росой свежей травы и когда животные как следует напились воды, особенно беспокоиться не приходилось.
Денни не вернулся и в течение ночи, и мы молча с тревогой поглядывали на пустую кровать. Каждому из нас случалось обнаруживать по утрам такие же пустые койки; иногда возвращался конь с залитым кровью седлом, а иногда — никто не возвращался.
На этой суровой земле мы жили суровой жизнью, и у нас не хватало времени на оплакивание мертвых, когда нужно было делать работу.
Одним работником стало меньше. И одним едоком за столом. На одну лошадь меньше мы седлали теперь по утрам.
Бен Ропер сворачивал лассо, когда я зашел в загон и накинул петлю на сивого, почти белого коня, который мне понравился. Когда я вел коня через ворота, Бен спросил:
— Ты думаешь, что он приударил за этой девушкой, Лизой?
Положив обе руки на спину сивого, я задумался над его словами.
— Сейчас нет, — ответил я, — хотя, похоже, именно любовь завела его на юг. Он либо узнал, где она живет, либо искал наугад. Но мне кажется, что он нашел больше, чем ожидал.
— Глупый мальчишка! — раздраженно заметил Бен.
— Да ладно, — урезонил его я, — все мы в свое время были дураками. Он не находил себе места, тоскуя по девушке. Последний раз, когда он приехал в хижину, — продолжал я, — на его сапоги налипла свежая глина, а с копыт лошади тоже отвалилась грязь. Это показалось мне несколько подозрительным. — Больше я ничего не хотел говорить.
Бен задумался.
— Он мог испачкаться в нескольких местах. У Лейси-Крик, например… или еще восточнее. А Колорадо слишком далеко на восток.
— Колорадо?
Бен кивнул:
— Ну да, у нас в Техасе тоже есть свое Колорадо.
— А краденый скот, — в раздумье произнес я, — его, похоже, гнали на юго-восток. Тебе не кажется, что он что-то разнюхал?
Бен пожал плечами.
— Он мог разыскивать эту девицу и на что-то наткнуться.
— Ты не знаешь, у кого винчестер с вырезом на прикладе?
Бен снова задумался, потом покачал головой.
— Я видел такие у некоторых «шарпов» и кентуккийских карабинов. А, понятно. — Он принялся седлать коня. — Мне тоже попадались эти следы.
— Бен, нам надо устроить ловушку скотокраду. Он гоняется за молодняком. Давай оставим несколько голов там, где он сможет забрать их, а потом выследим его.
— Можно, конечно, — засомневался Бен. — Но тут остались только ты, я и Фуэнтес, а работы — на шестерых. Даже если дело не дойдет до стрельбы. Барби-Энн может поработать, немного помочь нам, но этого мало.
Вместе с оседланными лошадьми мы подошли к бараку. Джо перевели в дом, где за ним присматривала Барби-Энн, когда ребята уезжали.
Зарядив винчестер, я отнес его к коню. Потом привязал седельные сумки и сунул винтовку в чехол. Мы просто тянули время. Все тянули время. И хотя было много работы, чувствовали себя в каком-то подвешенном состоянии, как бы ожидая чего-то.
Наконец, нехотя взобравшись на своего бронка, я направился к скоту. Приветствуя меня, Фуэнтес поднял руку и поскакал на ранчо завтракать. Для одного загонщика тут набралось слишком много скота, но пока ему хватало свежей травы. Сделав пару кругов, я отловил нескольких отбившихся животных, а потом поднялся повыше, чтобы осмотреться.
Далеко на западе голубой туман скрывал плоскогорье, и с высоты я видел на горизонте очертания каких-то невысоких холмов… где-то в двадцати милях отсюда.
В районе Лейси-Крик виднелась узкая зеленая полоска — там, похоже, и обитал Старый Бриндл. Эта местность годилась больше для разведения овец, чем коров, а поскольку я прибыл с гор, то питал значительно меньше предубеждений против овец, чем большинство скотоводов.
Берт Харли должен был уже вернуться. Однако я не заметил никаких признаков движения поблизости. Предо мной расстилалась бескрайняя страна. Далеко на востоке виднелась темная полоска, которая могла оказаться притоком Конхо… Я не знал этих мест даже приблизительно, поэтому старался лишь догадываться о том, что видел… а это всегда довольно опасное занятие.
Подъехал Бен.
— Розитер считает, что нам надо начинать клеймить скот. Он хочет отправить стадо, пока животные не разбрелись к чертовой матери и не убежали.
— Конечно. — Я указал на выступ горы к югу на горизонте. — Что это?
— По-моему, плоская вершина. Какой чистый воздух сегодня утром.
— Ты когда-нибудь бывал у Харли?
— Нет. Странно, но Берт никогда никого не приглашал. Живет сам по себе. Хороший человек, но у него замкнутый характер, и он просто сторонится людей. Я даже точно не знаю, где находится его ранчо. В здешних местах люди поселились не больше четырех-пяти лет назад, и никто не изучил как следует округу. Этот край исследовал Марки, но я не представляю, где он прошел, — продолжал Бен. — По-моему, где-то севернее. Люди прибывали постепенно, многих убили индейцы, а некоторые после нескольких засушливых лет уехали сами.
Бен помолчал, осматривая горизонт.
— Всего в этой котловине, как мы ее называем, насчитывается шесть ранчо: майора, Бэлча и Сэддлера, «Шпоры», «Стремени» и Берта Харли, а на юго-востоке владения мексиканца… Лопеса. Мы с ним редко встречаемся. Он живет обособленно, а его пастбища еще южнее. — Бен помолчал. — Сам я никогда не видел Лопеса. Он обосновался здесь раньше всех. Говорят, неплохой человек.
Бен отъехал, чтобы догнать парочку беглецов.
Оклеймить такую прорву скота — слишком тяжелая работа для трех человек, даже если Барби-Энн возьмется помогать. Что до меня, хотя я никогда и не увиливал ни от какой работы, но именно с этой связываться не хотел.
Берт Харли появился в самом разгаре утра, и я отправился на ранчо. Там застал Фуэнтеса, который уже успел побывать в хижине.
— Амиго? Помнишь ту рубашку, в которой ты был, когда тебя подстрелили? В красную клетку?
— Ну и что?
— Ты забрал ее сюда?
— Я ее постирал и, когда она высохла, сложил и оставил под подушкой у себя на кровати. А почему ты спрашиваешь?
— Я так и думал. Видел ее там пару раз… Но теперь она исчезла.
Я смотрел на него, размышляя, к чему он клонит. И тут до меня неожиданно дошло…
— Ты думаешь, что Денни одолжил мою рубашку?
— Посмотри… — Фуэнтес протянул грязную голубую рубашку, которая, несомненно, принадлежала Денни. — Он ведь собирался ехать к девушке, не так ли? Увидел твою рубашку, решил, что ты не станешь возражать, и сменил свою грязную на твою чистую — в бело-красную клетку.
Вошел Бен Ропер и прислушался к разговору.
— Вы думаете, что кто-то принял его за Тэлона?
— Послушайте, я шел по горячему следу, не помню, какой конь был подо мной, но кажется, серый. А если он надел мою рубашку и поехал на той долговязой кобыле… С небольшого расстояния…
На этом наш разговор и закончился.
С самого рассвета мы взялись клеймить скот. Фуэнтес лучше всех владел лассо, поэтому мы с Беном по очереди то валили, то клеймили животных. Дело шло медленно, однако Тони никогда не промахивался, и мы трудились весь день напролет. Работа была потной и пыльной, а большинство животных, которых мы клеймили, оказалось старше, крупнее и намного непокорней, чем обычно:
Где-то в полдень Фуэнтес неожиданно окликнул нас.
— К нам едут!
Развернувшись, Бен посмотрел на тропу, потом подошел к своему коню и вынул винчестер из чехла. Я остался на месте и ждал, поставив свой «шпалер» на боевой взвод — на случай возможных осложнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30