Барни рос на глазах, превращаясь в настоящего мужчину, знающего себе цену. Если бы он продолжал оставаться в относительно спокойной и безопасной атмосфере восточных штатов, потребовалось бы восемь — десять лет, чтобы повзрослеть так, как он возмужал на Западе в течение восьми — десяти месяцев.
Вначале Жакин сочла предостережения Мэта абсолютной бессмыслицей. Она полностью разделяла гнев и раздражение отца, когда этот Бардуль осмелился, хоть и в завуалированной форме, обвинить в преступных намерениях людей, которых они знали и которым симпатизировали. Но она понимала, что ее чувства были не чем иным, как отражением мнения отца, основанного на присущей ему честности. Однако сомнение было посеяно, и ее глаза раскрылись. Она стала искать аргументы, чтобы опровергнуть предостережения Бардуля, доказать, что его опасения беспочвенны, но едва она начала присматриваться, как и сама почувствовала неопределенные, но все более усиливающиеся сомнения.
Инцидент с нападением Абеля Бэйна на Сару Старк ни о чем не говорил. В рождающемся жестоком мире Запада собрались представители разных слоев человеческого общества, и такое могло случиться. Ее тревожило то, что Мэт Бардуль говорил о присутствии Абеля в караване, а Клайв это отрицал. И еще. Разъезжая свободно от колонны к колонне, она вскоре заметила различия между колоннами, возглавляемыми Рютцем, Бардулем, ее отцом и колонной Масси. В ней совсем не было женщин, мужчины были неопрятные, хмурые и в постоянном подпитии. И именно из этой колонны Масси взял людей в группу обеспечения порядка.
Жакин была осведомлена обо всех разногласиях, возникающих в караване, ее отец часто их обсуждал, иногда выражая неудовольствие. Много новостей ей сообщил Барни, и обычно она присутствовала при его разговорах с отцом. Она знала, что Бардуль предупреждал их о трудностях этого маршрута, и его слова оправдались. Она не пропустила и тот факт, что его фургоны были спущены с обрыва быстрее и легче других. Она видела, что приспособления, позаимствованные у Мэта, помогли при спуске фургонов в колоннах Рютца и ее отца.
Теперь Клайв почти не упоминал о золоте. В Дедвуде же это был предмет почти всех его разговоров. Теперь, она заметила, он стал тише и настороженнее, но в разговорах с ней проявлял больше смелости и самоуверенности, и это ей не нравилось.
На следующий день, опередив караван, Жакин галопом поскакала к полковнику Орвису Пирсону.
Его высокая, внушительная фигура, казалось, была создана для командования. В седле он всегда держался как на параде — с театральной нарочитостью. Жакин все более и более убеждалась, что он — всего лишь фасад, вывеска без всякого содержания. Всеми делами каравана заправляли ее отец и Клайв Масси. И еще она чувствовала растущее напряжение и тягу большинства участников каравана к Мэту Бардулю. Герман Рютц, например, практически объединился с Бардулем.
— Доброе утро, полковник! Как хорошо после дождя, какой чистый воздух!
— Прекрасно! И так же прекрасны вы, мисс Койл! Мы сделаем сегодня немало миль, если что-нибудь не помешает.
Основная часть влаги уже впиталась в иссушенную, выжженную почву, и к концу дня солнце сотрет с лица земли последние следы дождя. Уже несколько раз, встречаясь с полковником, Жакин порывалась задать вопрос, на который ей страстно хотелось получить ответ.
— Полковник, — наконец решилась она, — это правда, что вы и Мэт Бардуль служили вместе в армии?
Лицо его застыло, и, когда он заговорил, голос звучал резко и холодно:
— Он никогда не служил в армии. Бардуль — безответственный неисправимый головорез. — Резко повернувшись, он продолжил командным голосом: — Он что-нибудь говорил вам обо мне? — В его поведении ощущалось что-то похожее на страх.
— Нет, нет! Кто-то, не помню, кто именно, просто упомянул, что вы с ним были вместе в краю апачей.
— Он был вольнонаемным скаутом. Я командовал отрядом. Его следовало бы судить по законам военного времени и расстрелять! — Неожиданно полковник резко сменил тему. — Жизнь в пограничном городке для вас будет не слишком проста. Вы знаете, в них не так уж много…
Разговор продолжался, но ее интерес иссяк. Дождавшись удобного момента, Жакин рассталась с полковником и повернула назад. Мэт на своем полосатом, как зебра, коне был далеко, на фланге каравана. Ее любопытство после встречи с Пирсоном только распалилось, и она решила разобраться в этой истории раз и навсегда. Ее отец как-то намекал, что история эта позорная и Бардуль обвинялся в бесчестном поведении. Клайв, со своей стороны, упоминал, что Мэт в панике бежал с поля боя.
Мерфи, друг Мэта, был лицом заинтересованным. И она подумала о Портуджи Филлипсе.
Ранее она никогда с ним не разговаривала. Время от времени до нее доходили какие-то слухи о нем, но сам он держался отстраненно, редко общаясь с кем-нибудь. Она знала его только в лицо, сразу приметив его черную, заостренную книзу бородку и узкие черные циничные, с оттенком бесстыдства, глаза. Он был мрачным и нелюдимым. О его рейде из форта Кирни в Ларами — двести тридцать шесть миль сквозь валящую с ног метель, орды враждебных индейцев при минус тридцати ниже нуля — она тоже знала.
Как он, шатаясь от изнеможения, полузамерзший, ввалился в сверкающий, искрящийся весельем танцевальный зал Ларами и потерял сознание, успев передать сообщение. В форт Кирни тут же был направлен отряд, который спас слабый гарнизон от уничтожения индейцами сиу. Филлипс некоторое время был на пороге смерти, но после этого его имя стало широко известно на всем Западе.
Она хорошо представляла, как проходила эта гонка сквозь метель. Видимость, должно быть, не превышала нескольких футов, однако он безошибочно, как по стрелке компаса, мчался в буране, ни разу не сбившись с пути и не блуждая. В тот раз он загнал насмерть великолепную кентуккийскую чистокровку из конюшни Кэррингтона, едва не погиб сам, но конь продержался до самого Ларами и упал у входа в офицерский клуб, где проходил рождественский бал.
Портуджи Филлипс никогда не был хорошим человеком. Малколм Кэпбелл характеризовал его как опасного субъекта, с которым нелегко найти общий язык, но храбрость никогда не ходит рядом с добродетелью. В ту роковую ночь после разгрома Феттермана, когда мрачная стихия метели захватила форт Фил-Кирни в свои объятия, Кэррингтон вызвал добровольца, чтобы послать его за помощью в Ларами. Откликнулся только Филлипс. И он выполнил это поручение. По сравнению с тем, что сделал Филлипс, марафонский пробег — не больше чем детская забава. То был настоящий подвиг.
Жакин погнала свою лошадь туда, где в полумиле от каравана маячил в седле Филлипс. Он встретил ее удивленным и каким-то жестким взглядом, в котором, однако, сквозило любопытство.
— Вы ведь давно на Западе, правда? — спросила она.
— Думаю, что так, — кивнул он.
— Вы знаете местность на запад отсюда?
— Немного. Не больше, чем Мерфи или Бардуль.
— А они знают местность лучше, чем Тэйт Лайон? — бросила на него быстрый взгляд Жакин.
Его желтоватые глаза смотрели на нее с интересом и в то же время иронично и оценивающе.
— Пожалуй, да, — ответил он. — Лайон говорит, что знает дорогу на Шелл-Крик или в Роттенграс. Может, и знает. Но что-нибудь еще — вряд ли.
— А вы слышали что-нибудь о ссоре между Бардулем и полковником Пирсоном?
Теперь он изучал ее открыто, не скрывая этого, и вдруг улыбнулся:
— Полагаю, интерес у вас чисто личный?
Несколько минут они ехали молча, затем он утвердительно кивнул.
— Я слышал об этом до того, как познакомился с ними, с каждым из них. Об этом рассказывали солдаты, которые там были. — Он сплюнул. — Этот Пирсон! Никакой он не руководитель! Масси делает с караваном все, что хочет, Пирсон здесь только для вида. — Филлипс откусил еще одну порцию табака. — Это произошло на пути к Мексике, у самой границы, в центре владений апачей. Пирсон возглавлял отряд из восьмидесяти человек — преследовал индейцев после их очередного рейда, когда они разграбили несколько караванов и ранчо. Мэт Бардуль тогда был много моложе, но уже неплохо знал и Запад, и индейцев.
Они столкнулись с индейцами утром на восходе солнца. До этого не было заметно никаких признаков их присутствия, только следы. Эти индейцы постреляли и затем скрылись. Мэт был впереди, он увидел человек пятьдесят апачей, разбивших лагерь у реки в глубоком каньоне. Он вернулся, доложил Пирсону и предупредил его, что это ловушка.
Пирсон высмеял его. Заявил, пусть эти индейцы только попробуют напасть на них! Он, мол, им покажет! Бардуль снова предостерег его. Сказал, что ставить лагерь так открыто HP в обычае апачей. И индейцы не будут оставаться в лагере после рассвета, особенно если вблизи солдаты. Пирсон заявил ему прямо в глаза, что он или трус, или предатель, или глупец, и повел своих людей в этот каньон.
Мэм, нам никогда не сравниться с индейцами. Они дьявольски хитрый народ. Как только солдаты вступили в каньон, индейцы попрятались среди скал, а другие апачи, из засады, напали на солдат.
Вообще-то индейцы стрелки никудышные. Но при первом обстреле из засады они уложили четверых солдат. Мэт кричал на Пирсона, требовал продолжать движение, чтобы вырваться из ловушки, но тот приказал спешиться и приготовиться к обороне. Так и сделали, но индейцы как сквозь землю провалились. А они в это время угнали коней, и тут уже отряд вляпался основательно. До выхода из каньона была добрая полумиля, и при движении пешком их бы перебили всех до единого. Но Пирсон уверенности не терял. Он этим индейцам еще покажет! Пусть только они пойдут в атаку!
А в атаку-то они и не шли. Даже и не думали атаковать. Солдаты оказались там без лошадей, почти без провизии и воды. Перед ними, в какой-то сотне ярдов, бежал ручей, они слышали его журчанье по скалистому дну. Но за ручьем было до черта «пачей». Наверное, больше двухсот человек.
Еще двое солдат было убито, один ранен. И они все лежали, ожидая атаки. Ну, Мэт опять сказал Пирсону, что нужно попытаться прорваться через скалы, по склонам. И вызвался пойти первым. Но Пирсон приказал ему оставаться на месте — он все еще думал, что индейцы пойдут в атаку. Но «пачи», дьявол их побери, — это воины! Они знают, что такое выдержка.
Ночью три солдата были заколоты «пачами», незаметно подкравшимися к ним среди скал. Ведь солдаты в поисках укрытий рассеялись по склону.
И второй день прошел. Воду сначала ограничили, потом она иссякла. И было дьявольски жарко. Какой-то солдат попытался добраться до ручья, и индейцы ранили его в ноги. Его попытался вынести другой — и был убит на месте. Индейцы залегли поблизости и время от времени стреляли по ногам раненого, чтобы заставить солдат попытаться спасти его.
Пирсон сделал попытку атаковать. Бардуль был против, и дело едва не дошло до кулаков. В атаке потеряли еще восьмерых. На третий день Пирсон не выдержал. Он сломался.
А Мэт времени не терял, он ползал туда-сюда по скалам и нашел-таки выход! По расщелине! И это был последний шанс! Он пошел к Пирсону, а тот ничего не понял. Его заместитель был убит, и осталось всего несколько унтеров. Он приказал Мэту вернуться на свой «пост» и сказал, что отряд останется на месте. Говорили, что он просто обезумел от страха.
Пирсон такой же, как большинство военных. Пока все хорошо, они суровы и требовательны, но когда возникает нестандартная ситуация — теряются и не знают, что делать. Его учили, что солдаты не должны бегать от индейцев, и это засело у него в голове. А голова у него всегда была дрянная. Он был гарнизонным служакой, а не бойцом, а между ними огромная разница.
Мэт Бардуль мешкать не стал. Собрав четыре-пять сержантов и капралов, он без обиняков разъяснил им положение: либо индейцы истребят их по одному, либо они погибнут от жажды. До них дошло. Правда, не сразу, потому что это означало неподчинение приказу, но все-таки они последовали за Бардулем. Когда Пирсон узнал об этом, он чуть не задохнулся от ярости и начал было кричать, но Мэт стукнул его рукояткой кольта по голове, связал руки и вставил в зубы кляп. А потом вывел отряд через расщелину в скалах. Они выбрались из каньона и, сделав круг, вышли к ручью выше того места, где сидели индейцы. Напились, наполнили фляжки. Сделали перекличку и обнаружили, что из восьмидесяти двух человек из каньона вышли только пятьдесят три и половина из них ранены.
«Пачи» просто осатанели. Они стали преследовать отряд, и тогда Бардуль с солдатами выбрали место с крутыми скалистыми склонами и подстерегли их. Бардуль сам не хуже индейца… Когда солдаты напились воды и двинулись дальше, он приказал им нарочно хромать и шататься. А на привале велел постирать все, какие нашлись, тряпки и развесить их на скалах, как будто это бинты после перевязок, — чтобы казалось, что раненых больше, чем на самом деле…
Жакин, глядя на голову лошади, полностью погрузилась в мир, в котором кучка военных, израненных, в грязных, окровавленных бинтах и повязках, в запыленных, пропитанных потом и кровью мундирах, со связанным, с кляпом во рту командиром заманивает «пачей» в западню.
— И ведь сработало! Индейцы и представить себе не могли, что солдаты могут устроить что-нибудь подобное! Они подумали, что с солдатами покончено, и ринулись на них. Там же было столько раненых! Когда до «пачей» оставалось не более двадцати футов, солдаты открыли огонь и стали валить индейцев пачками. Это была настоящая бойня, и, прежде чем последний, сумевший убежать индеец выбрался из каньона, шестьдесят было убито. Бардуль с десятком солдат, преследуя убегавших, добавил к ним еще десяток.
— И что же произошло, когда отряд вернулся в форт?
Филлипс пожал плечами.
— Пирсон попытался обвинить Бардуля и нескольких унтеров в неподчинении, но из этого ничего не вышло. Вскоре его перевели на восток. Чтобы выгородить Пирсона, дело замяли, замазали и забелили. Обычная вещь в армии. Лучше скрыть ошибку, чем допустить, что генерал был не прав.
Караван оставил речную долину и двигался прямо по равнине на северо-запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28