Это была небольшая, но все же победа.
Он посмотрел на меня.
— Как тебя зовут, парень?
— Меня зовут Тэтт. Этого достаточно.
— Ну а что касается моего имени, то это история длинная. Но в настоящее время я шотландец и меня зовут Энгас Фэр, я моряк и возвратился из долгого плавания. — Он оглянулся назад, на дорогу, по которой мы шли. Помолчал минуту и продолжил: — Если тебя будут спрашивать обо мне, говори, что ты ничего не знаешь. Просто честно скажи, что мы только что встретились и что, насколько тебе известно, я вернулся домой после двадцати лет отсутствия. — Он улыбнулся. — Это объяснит, почему у меня нет ни связей, ни места жительства. Моя семья разбрелась кто куда, но мне захотелось, прежде чем я снова уйду в море, взглянуть на места, где я родился и вырос. Я хочу сохранить воспоминания, потому что у меня такое предчувствие, что испанцы готовятся напасть на нас. Теперь ты знаешь мою легенду, а тебе я помогаю отыскать твоих родственников в Шотландии. Как тебе эта мысль?
— Ну что ж, пусть будет так. Звучит вполне правдоподобно.
— Да, вот еще что. Здесь не любят ирландцев. Так что я бы на твоем месте говорил, что ты сын шотландского солдата, убитого в Ирландии в битве за королеву, и что ты вырос там, а теперь возвращаешься на родину.
Дальше Энгас Фэр заговорил про Ирландию и долго рассказывал мне истории, которые я слышал раньше от своего отца.
— Знаешь, парень, беда ирландцев в том, что они превосходно сражаются за других, а между ними самими нет единства, нет общего дела. Ты найдешь ирландцев во всех европейских армиях, нередко на командных должностях, и они всегда хорошо сражаются. А в то же время их собственная несчастная страна оккупирована англичанами.
Знаешь, парень, я не проповедник ненависти, я патриот, люблю свою страну и желаю ей свободы. Но я не закрываю глаза на ее недостатки. Если англичане уйдут, мы будем дружелюбно к ним относиться, у нас с ними немало общего; но прежде мы, ирландцы, должны получить свободу. Как мы ею воспользуемся... это, конечно, другой вопрос!
Мы шли бок о бок, и он все время говорил, а я молча слушал и наматывал себе на ус. Он много путешествовал по свету, был знаком со множеством людей, с которыми его сталкивала судьба в самых разных обстоятельствах.
Над нами нависли низкие дождевые тучи. Трава под ногами была густая, темно-зеленая, вдали темнели горы. Мы неторопливо шагали вперед, опираясь на палки. Дважды мы проходили мимо ферм с домами из серого камня и крытыми соломой крышами. У одной из ферм за нами увязалась большая собака и долго шла, но так и не залаяла.
Но вот мы добрались до таких мест, где уже не было ни людей, ни собак, ни домов, а только бескрайние пустые луга и дальше — леса. Это был пустынный край. Мы уже больше не разговаривали, а настороженно ждали, сами не зная чего. Любой человек здесь был виден издалека, спрятаться было негде.
— Нет, на самом-то деле здесь можно укрыться, — возразил мне Энгас, — нужно все время быть начеку и помнить об этом. Посмотри внимательно — вон ямы, валуны, заросли вереска. Лежи неподвижно, и тебя не заметят. Но любое движение привлекает внимание.
Я огляделся по сторонам — действительно, время от времени попадались места, где было легко спрятаться и остаться незамеченным, если лежать неподвижно.
Окружающая местность становилась все более дикой. Полил сильный дождь. Наконец мы радостно вздохнули, завидев впереди дома. Из труб некоторых шел дым.
— Здесь должна быть гостиница, — сказал Энгас Фэр. — Если бы не такая мерзкая погода, я предпочел бы пройти мимо, но сейчас мы все же в ней остановимся. Не мешает поесть чего-нибудь горячего.
Он отодвинул щеколду, открыл дверь, и мы вошли внутрь. Едва стряхнув с одежды капли дождя и оглянувшись, мы поняли, что сделали ошибку.
В зале находилось пять человек, и трое из них были вооружены — очевидно, это были солдаты.
Отступать было поздно. Если бы мы повернули назад и вышли в такую погоду, это немедленно вызвало бы подозрение.
— Ну и льет, — сказал Энгас. — В такую погоду самый раз пропустить кружку эля и погреться у очага.
Никто из присутствующих не улыбнулся — они в упор смотрели на нас, и в их глазах не было дружелюбия.
Глава 13
Возле очага не было места, мы прошли к грубо сколоченному столу и сели на лавки, стоявшие по обе его стороны. Энгас передвинул лавку, чтобы оказаться спиной к стене и лицом к двери. Я сел по другую сторону — отсюда мне был виден очаг и сидевшие перед ним люди.
Огонь горел ярко, но тем не менее по спинам у нас пробегали мурашки — и не только от холода.
Край, куда мы забрели, был пустынен и безлюден, мало кто из путников осмеливался заглядывать сюда. Здесь водились разбойники, они прятались в лесу или подстерегали неосторожных путников в оврагах, но те, что сидели здесь, не принадлежали к их числу.
Хозяин принес нам кусок свежей оленины, каравай хлеба и две кружки эля.
Гостиница, если ее можно так назвать, была очень старой. Выложенный каменными плитами пол подошвами множества посетителей был вытерт до блеска. Одна стена строения была совсем древней, остальное пристроили значительно позже.
Энгас постучал ногой по полу.
— Старый! — заключил он.
— Да, — сказал хозяин. — Говорят, еще со времен римлян. Мало кто из них заходил так далеко. Скотты, видно, давали им жару.
Мы ели, насторожив слух, пытаясь услышать, о чем говорят у очага. Время от времени местные посматривали на нас — без приязни, но и без любопытства, — скорее с некоторой подозрительностью. Мы не могли расслышать, о чем они вели речь, но на всякий случай, выбрав подходящую минуту, я положил свою палку на колени, чтобы она была под рукой.
Тот, в котором мы сразу признали солдата, долго смотрел на нас в упор, а затем вдруг сказал:
— По этой дороге мало кто ходит.
Энгас вытер губы тыльной стороной ладони.
— Да, — согласился он, — я бы и сам не забрел сюда, да вот парень домой возвращается, и я провожаю его. Пообещал, не подумав как следует, — добавил он с улыбкой. — Его отец не раз оказывал мне услуги, да вот теперь его уже нет.
— Умер?
— Убили на ирландской войне. Он был шотландец, обосновался там и там же родился и вырос его сын. Парень жил там, пока все из его семьи не погибли. Мы бежали вместе. Теперь он в безопасности у себя на родине, и я смогу снова отправиться в море.
— Ты моряк?
— Я плавал под командой Хокинса; дважды ходил в Вест-Индию на торговых и военных судах, а потом был в плену в Испании. Но сэр Джон не бросает своих матросов: он выкупил меня, и вот как доставлю парня на север, снова к нему вернусь. — Энгас выждал, сделал глоток эля из кружки. — Говорят, испанцы собирают большую армаду и готовятся напасть на Англию; может быть, вскоре сражения начнутся прямо здесь, у наших берегов.
Новость заслуживала внимания, и на некоторое время о нас забыли. В Шотландии не очень-то любят Англию, но еще больше ненавидят Испанию. Так или иначе, Энгас добился желаемого — новость вызвала горячее обсуждение, спорили, чем кончится нападение Испании. Мнения разделились. Одни считали, что Англии не устоять против могущественной Испании; другие приводили имена Хокинса, Мартина Фробишера и других отличных британских моряков, прославившихся своим искусством в морских сражениях.
— Следует назвать еще одного, — сказал Энгас Фэр, — Френсиса Дрейка. Он плавал под командой Хокинса и показал себя храбрым моряком. Его тоже нужно принять в расчет.
— Да, конечно, — мрачно согласился хозяин, — но Англия маленькая страна, а Испания — великая морская держава. У Англии нет ни малейшего шанса победить.
Мы закончили свою трапезу, и я сидел, прислушиваясь, как снаружи завывает ветер и стучит в ставни дождь. В такую отвратительную ночь возле очага было особенно уютно.
Я с вожделением поглядывал на место на полу, возле огня, но оно было не для меня — другие пришли раньше. Я завернулся поплотнее в свой камзол и свернулся калачиком, стараясь унять дрожь.
Вдруг раздался громкий стук, дверь распахнулась настежь, впустив в комнату струю холодного воздуха, которая раздула пламя в очаге. В дверях стоял великан — он был в овчинном кожухе шерстью внутрь и в меховой шапке, промокшей насквозь. У него была рыжая борода и густые рыжие брови. На щеке, отчасти скрытой бородой, виднелся глубокий шрам.
Он вошел в дом и, с легкостью преодолев сопротивление сильного ветра, захлопнул дверь с такой силой, что стены вздрогнули. Не произнеся ни слова, он направился прямо к очагу. Стоявшие там люди расступились. Вновь прибывший снял свой кожух и бросил его в угол на бочку.
— Эля! — потребовал он, и его голос наполнил гулом маленькое помещение.
Потом он сел за стол спиной к остальным и протянул огромные ручищи к огню.
Я посмотрел на его руки. На одной не хватало пальца, на другой — двух ногтей. Обе руки были испещрены шрамами, но было видно, что они чудовищно сильны. Солдаты, которые до сих пор казались такими воинственными, притихли, боясь даже поднять глаза.
На поясе у него висел шотландский клеймор — огромный двуручный палаш и кинжал. Увидев на столе яблоко, он взял его, повертел в пальцах, положил яблоко на ладонь левой руки, вытащил кинжал и одним ловким движением рассек его пополам, не порезав ладони. Видно, кинжал был острый как бритва. Но не это удивило меня. Дело в том, что на обратной стороне его лезвия была глубокая выемка. Лезвие было широкое и прочное, а выемка служила для того, чтобы ломать лезвие шпаги. Достаточно было захватить лезвие шпаги в эту выемку, ловко повернуть кисть — и она сломана. Я слышал, что такие кинжалы бывают, но никогда не видел. Мой отец рассказывал, что некоторые воины умеют искусно пользоваться ими.
Огромный человек, из которого можно было сделать двух Энгасов, с хрустом ел яблоко, и этот хруст раздавался по всему помещению, где воцарилась полная тишина; только дрова в очаге трещали.
Хозяин поставил перед ним большой кувшин эля, и великан одним махом осушил его наполовину. Затем он обвел нас пронзительным взглядом, который сказал ему все, что он хотел знать. Особенно пристально он посмотрел на меня, как если бы я чем-то выделялся среди прочих. Я испугался: казалось, с первого же взгляда он догадался обо всем — кто я и что. Он ничего не сказал, допил эль и потребовал еды.
Неожиданно он повернулся к хозяину и спросил:
— Сколько отсюда до Эйра? Я когда-то бывал здесь, но очень давно.
— По дороге... примерно тридцать миль. Я и сам не заходил так далеко, — ответил тот.
Энгас тихонько, как бы про себя, сказал:
— Мы тоже идем туда.
Великан взглянул на него.
— Нам нужно нанять там лодку, — продолжил Энгас, — до северного побережья Шотландии или же до острова Льюис.
— Что ж, пойдем вместе, — сказал великан и потребовал еще эля. — Если вы идете со мной, то двинемся до наступления дня.
Как приятно было шагать на заре, как сладко пахло свежей, омытой дождем травой и как красиво вырисовывались силуэты серых скал, высившихся над зелеными лугами с вкраплениями там и тут кустов. Мне нравился этот край. Кругом ни души — только мы трое неустанно шагали по дороге и долгое время не говорили ни слова.
Дождь уже кончился, но тяжелые облака на небе висели низко, обещая вскоре новый дождь. Мы шли, стараясь не отставать от великана, и уже оставили далеко позади гостиницу, и были рады, что она осталась позади. Какая-то темная птица пролетела над самой дорогой, и в четверти мили от нас дикая лошадь подняла голову с густой гривой, посмотрела на нас и, помотав головой, сделала шаг по направлению к нам, как будто угрожая. Мне не захотелось тревожить это благородное животное, которое умеет ценить сладость свободы на безлюдных вересковых пустошах, у подножия шотландских гор.
Мы шли уже с час, как вдруг наш спутник-великан взглянул на меня и спросил:
— Ты ищешь Фергаса Макэскилла?
Я удивленно посмотрел на него и ответил:
— Да.
— А зачем он тебе?
— Я учился биться на шпагах и хочу стать искусным фехтовальщиком. Мне казалось, меня хорошо обучили — вначале мой отец, а затем цыган по имени Кори. Но когда мне выпало вступить в бой с парнем всего лишь на четыре года старше меня, он здорово побил меня. Я уступал ему во всем. Я хочу учиться дальше, и мне сказали, что Фергас Макэскилл — величайший фехтовальщик.
— Ты хочешь потом вернуться и одержать верх над тем, кто одолел тебя?
— Еще вчера хотел, но сегодня это уже не так важно. Главное, чтобы больше никто меня не смог победить, в том числе и тот, кому я проиграл, если доведется снова с ним встретиться. Я думаю, мы встретимся.
— Как его зовут?
— Лекенби, Рэйф Лекенби.
— А!
— Вы его знаете?
— Нет, но слышал, что он убил человека в Керкадбрайте. Я видел его там — он очень силен, и он сражался с человеком, которого я знаю. — Он взглянул на меня. — Ты остался жив, так что теперь ты уже не новичок.
— Говорят, — продолжил он через некоторое время, — он убил еще четверых, в том числе солдата из Карлайля и датского фехтовальщика в Беруике.
Мы продолжали идти.
— Ты очень молод, но для своих лет силой тебя Бог не обидел. Посмотрим, что можно из тебя сделать.
— Вы беретесь учить меня?
— Разве ты этого не хотел? Я — Фергас Макэскилл.
Глава 14
Мы вышли в Эйр, когда еще не встало солнце, и не сомневаюсь, что, не появись Фергас Макэскилл, без неприятностей в гостинице не обошлось бы, потому что у нас явно были там недоброжелатели.
Макэскилл широко шагал по дороге, а мы шли то с ним рядом, то за ним. У него были могучие, широкие плечи с развитой мускулатурой, однако как он владеет клинком, я пока еще не мог судить. Шотландский палаш клеймор приспособлен для рубки, и боец с такими мощными мускулами и таким палашом, несомненно, опаснейший противник. Но меня-то привлекало искусство фехтования, распространенное в городах Италии, Франции, а также Испании. Может ли человек с таким могучим телосложением владеть тонким искусством общения с рапирой или клинком?
Когда мы вступили на улицы Эйра, дело шло к ночи, но в городе было людно. Мы чертовски устали и страшно хотели есть, так как только слегка перекусили на рассвете и целый день ничего не ели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36