https://wodolei.ru/brands/Akvatek/
— Я тоже очень люблю такие отношения, чем они проще, тем дольше длятся.— Правильно! Так приведешь?..— Сейчас?— Ага…— Нет, вы меня поражаете! Да разве могу я договариваться об этом среди бела дня?— Будешь тянуть — одно старье останется.— Да как вы можете говорить такое! Что в вашей голове творится? Думаете, раз горячие источники, так уж тут и промышляют без зазрения совести. По-моему, одного взгляда на нашу деревню достаточно, чтобы понять, что это совсем не так.Она очень серьезно и с видимым раздражением вновь стала доказывать, что здесь нет таких женщин. А когда Симамура опять позволил себе усомниться, она рассердилась уже по-настоящему, но потом все же объяснила в чем дело: здешние гейши могут вести себя совершенно свободно, но если они остаются у клиента без ведома хозяина, он ни за что не отвечает. Если с его ведома, тогда другое дело — хозяин несет ответственность за все последствия, что бы с гейшей в дальнейшем ни случилось.— Какие еще последствия?— А такие, что женщина может забеременеть или заболеть.Симамура, усмехнувшись своему дурацкому вопросу, подумал, что в этой деревне, в горной глуши, такая беззаботность со стороны женщин вполне объяснима.Возможно, из природной склонности к мимикрии, свойственной праздному человеку, Симамура всегда проявлял инстинктивную чуткость к нравам и обычаям жителей тех мест, где ему случалось останавливаться. В этой деревне, такой скромной и даже скуповатой на первый взгляд, он сразу усмотрел некую беззаботность. И действительно, как он потом узнал, это была одна из самых благополучных деревень в снежной стране. Железную дорогу провели всего несколько лет назад, а до этих пор горячие источники служили исключительно для местных нужд — здесь лечились окрестные крестьяне. Вряд ли кто посещал заведения с надписями на занавесках «Ресторан», «Закусочная» заведения с надписями на занавесках «Ресторан», «Закусочная» — в Японии перед входом в магазин, ресторан или закусочную часто висят занавески с соответствующей надписью
, где держали гейш, — весь вид этих домиков, их старинные закопченные седзи Седзи — раздвижные внутренние перегородки в японском доме
словно бы свидетельствовали о противоположном. Были здесь разные мелочные и кондитерские лавки, где держали по одной гейше, но владелец вроде бы и не являлся настоящим содержателем веселого заведения — он, как и прочие крестьяне, работал в поле. А гейши, очевидно, тоже не очень-то дорожили своим положением, они не возмущались, когда непрофессионалка помогала им на банкетах. Впрочем, может быть, здесь учитывалось, что она из дома учительницы.— А сколько их тут у вас?— Гейш? Да человек двенадцать, кажется, или тринадцать.— Ну, говори, какую позвать? Как ее зовут? — спросил Симамура, поднимаясь и нажимая кнопку звонка.— Я уйду, ладно?— Как же я без тебя буду…— А мне неприятно! — сказала женщина, словно отмахиваясь от оскорбления. — Пойду я. Да вы не беспокойтесь, это не насовсем. Я буду к вам заходить.Но, увидев горничную, она опять как ни в чем не бывало уселась. Сколько горничная ни спрашивала, кого пригласить, она так никого и не назвала.Вскоре пришла гейша. Молодая, лет семнадцати-восемнадцати. Симамура лишь взглянул на нее — и жажда, мучившая его с того момента, как он спустился с гор, сразу улетучилась. Стало тоскливо. Стараясь не показать своего испорченного настроения, он сделал вид, что смотрит на эту добродушную и какую-то совсем невинную девушку со смуглыми, не утратившими угловатости руками, а на самом деле смотрел на горы, зеленевшие в окне за ее спиной. Ему даже разговаривать расхотелось. Типичная гейша из захолустья. Симамура совсем приуныл, когда женщина, считая, очевидно, что она здесь лишняя, ушла. Он только и думал, как бы выпроводить гейшу, она сидела уже около часа. К счастью, Симамура вспомнил о почтовом переводе и, сославшись на его срочность, вышел вместе с гейшей из номера.Но, выйдя из гостиницы, он обернулся и окинул взглядом возвышавшуюся позади дома гору, зеленую, дышавшую молодой листвой. Гора притягивала, и он, не разбирая дороги, направился вверх по склону.Симамуру разбирал смех, хотя вроде бы смеяться было не над чем.Почувствовав приятную усталость, он повернул обратно и, заткнув подол кимоно за оби, бегом спустился вниз. Из-под его ног выпорхнули две желтые бабочки.Бабочки, сплетаясь, поднимались все выше и выше. А когда они улетели совсем далеко и запорхали где-то в вышине, их желтая окраска стала казаться совсем белой.— Что с вами? — Женщина стояла в тени криптомериевой рощи. — Вы так весело смеетесь…— Передумал! — Симамура опять рассмеялся безо всякой причины. — Передумал!..— Да?Женщина вдруг повернулась к нему спиной и медленно пошла в глубь криптомериевой рощи. Симамура молча последовал за ней.Это был храм, синтоистский. Женщина села на плоский камень возле замшелого каменного изваяния пса.— Здесь самое прохладное место. Даже в разгар лета дует холодный ветер…— Что, все здешние гейши такие, как эта?— Кажется, все. Что одна, что другая. Правда, среди немолодых есть красивые.Голос ее звучал сухо. Она опустила голову. На ее шее заиграло отражение сумрачной зелени криптомерий.Симамура посмотрел вверх, на ветви.Криптомерии возносили свои стволы совершенно вертикально и очень высоко, настолько высоко, что невозможно было увидеть вершину, даже если смотреть, откинувшись назад всем телом и опираясь руками о скалу за спиной. Их темная листва закрывало небо, и от этого тонко позванивала тишина.У того дерева, самого старого из всех, к которому Симамура привалился спиной, все ветви, обращенные к северу, почему-то засохли. Сучья торчали, словно вбитые в ствол колья, и казались грозным оружием небес.— Понимаешь, я заблуждался, — засмеявшись, сказал Симамура. — Думал, что все гейши здесь красивые. А почему? Да потому, что, спустившись с гор, первой встретил тебя…Он только теперь догадался в чем дело. Бодрость, обретенная за семь дней в горах, искала выхода. Но он бы не загорелся желанием отделаться от собственной бодрости, если бы не увидел именно эту женщину.Женщина пристально смотрела на далекую реку, сверкавшую в лучах закатного солнца. Обоим стало неловко.— Ой, вы, наверное, курить хотите! — сказала она, стараясь вести себя как можно непринужденнее. — Я ведь тогда вернулась к вам в номер, но вас уже не было. Куда же, думаю, вы ушли… И вдруг вижу в окно, как вы стремглав поднимаетесь в гору. Один. Так смешно! А потом увидела, что вы сигареты забыли. Ну, я их и захватила.Вытащив из рукава кимоно сигареты, она подала их ему и зажгла спичку.— Нехорошо получилось с этой девочкой…— Подумаешь… Это уж дело клиента, когда отпустить.Доносился шум реки, мягко плескавшейся на каменистом ложе. Сквозь стволы криптомерий виднелись горы со сгущавшимися на склонах тенями.— Ведь потом, при встрече с тобой, досадно мне станет, если я проведу время с другой женщиной, не такой красивой, как ты.— Не хочу я об этом слышать!.. Какой вы, однако, упрямый человек! — зло и насмешливо сказала она.Но что-то в их отношениях изменилось. Все было уже по-другому, чем тогда, до прихода гейши.Как только Симамуре стало ясно, что он с самого начала хотел именно эту женщину и лишь по своей всегдашней привычке ходил вокруг да около, он показался себе отвратительным. Зато женщина стала еще более привлекательной. Она сделалась какой-то ускользающей, невесомой, прозрачной с того момента, как окликнула его из рощи.Ее тонкий прямой нос, пожалуй, был каким-то неживым, но губы, прекрасные, удивительно подвижные, подрагивающие, даже когда она молчала, цвели как бутон. Впрочем, ему показалось, что они скорее походили на свернувшуюся колечком изящную пиявку. Эти прекрасные губы, будь они в морщинках или имей бледный оттенок, могли бы показаться даже неприятными, но они так заманчиво, влажно блестели!Глаза у нее были прочерчены удивительно прямо, даже на уголках не опускались и не поднимались. Даже было странно. Брови не очень высокие, но правильные, дугообразные, в меру густые. Овал лица самый заурядный, круглый, с едва заметно выступающими скулами, но зато кожа фарфоровой белизны с легчайшим розоватым оттенком. Шея у основания еще по-детски тонкая. Может быть, именно поэтому женщина поражала скорее не красотой, а чистотой. Вот только грудь у нее, пожалуй, была несколько высока для тех, кто прислуживает за столом.— Смотрите, сколько мошкары вокруг нас появилось, — сказала она, поднимаясь и отряхивая подол кимоно.Нельзя было тут дольше оставаться, в этой тишине. Смущение бы все увеличивалось, ложась тенью на их лица.А потом — часов в десять вечера, кажется, — она, громко окликнув Симамуру из коридора, как сомнамбула вошла в его номер, бессильно, словно падая, опустилась у стола — вещи, на нем лежавшие, полетели в разные стороны— и, шумно глотая, выпила воды.Сегодня вечером, рассказала женщина, она встретилась с людьми, с которыми познакомилась зимой на лыжной станции. Сейчас они перешли перевал и спустились в деревню. Она приняла их приглашение, пошла в гостиницу. А потом появились гейши и пошло сумасшедшее веселье. Ее напоили.Она говорила без умолку. Ее голова качалась из стороны в сторону.— Я схожу к ним, а то нехорошо получается. Ищут небось, куда это я пропала. Потом я приду, ладно?..Пошатываясь, женщина ушла.Примерно через час в коридоре послышались шаги, неверные, заплетающиеся. По-видимому, она шла, стукаясь о стены. А может быть, и падала.— Симамура-сан! Симамура-сан! — громко позвала она. — Симамура-сан, я ничего не вижу.Это был обнаженный крик души, крик женщины, призывавшей мужчину.Симамура не ожидал ничего подобного. Однако она звала слишком громко, на всю гостиницу, и он в растерянности поднялся. Тут она ухватилась за седзи, прорвала бумагу и упала прямо на Симамуру.— А-а, вот вы где…Она обхватила Симамуру и, опустившись вместе с ним на татами, привалилась к нему.— Я совсем не пьяная… Нет, нет, правда!.. Мне плохо, просто плохо и все… А голова ясная… О-ох, воды хочу! И зачем я пила виски… В голову ударяет, и как голова болит!.. Они там дешевые сорта заказывали… А я не знала, ну вот и…Она говорила и все время потирала рукой голову.Шум дождя за окнами внезапно усилился.Когда Симамура чуть-чуть ослабил руку, она мгновенно обмякла, однако не выпустила его из своих объятий, прижалась еще крепче. Тугие пряди прически до боли давили на его щеку. Рука Симамуры очутилась за воротом ее кимоно.Он зашептал ей на ухо… Словно бы не реагируя на его просьбу, она скрестила руки и загородилась ими — кажется, он хочет овладеть ею. Но руки от опьянения бессильно опустились.— У-у, дрянь!.. Дрянь паршивая, и сил-то нет… Кому такая нужна… Кому? — пробормотала она и вдруг впилась зубами в свою руку.Симамура, пораженный, поспешил разжать ей рот. На руке у нее остался глубокий след.Женщина уже не обращала внимания на руки Симамуры — они могли теперь делать все, что угодно. Она сказала, что будет сейчас что-то писать. И начала писать имена тех, кто ей нравился. Написала двадцать или тридцать имен актеров театра и кино, а потом бесконечно имя Симамуры.Ее груди под ладонями Симамуры постепенно начали наливаться теплом.— Ну и слава богу, слава богу… — умиротворенно сказал Симамура.У него возникло к ней какое-то нежное чувство, словно к ребенку.Но ей опять вдруг стало плохо. Она вскочила и, скорчившись, опустилась на пол в углу номера.— Не могу, не могу… Я домой пойду, домой…— Ты же на ногах не стоишь, а тут еще ливень.— Босиком пойду, поплыву…— Не выдумывай! А уж если пойдешь, я тебя провожу.Гостиница стояла на холме, и спуск был очень крутой.— Расстегни оби. А еще лучше полежи, чтобы прийти в себя.— Да не поможет это. Надо что-то делать. Знаю, не впервые ведь…Она села, распрямилась, выпятила грудь, но ей становилось все труднее дышать. Ничего не получилось и тогда, когда, открыв окно, она попыталась вызвать рвоту. Она сжимала зубы, изо всех сил противясь желанию кататься по полу, и время от времени, словно подстегивая свою волю, восклицала:— Домой, домой пойду!.. — Был уже третий час ночи. — А вы ложитесь спать, говорят вам, ложитесь!— А ты что будешь делать?— Буду так вот сидеть. Отпустит немного, пойду домой. Доберусь еще до рассвета.Не вставая, женщина придвинулась к Симамуре, потянула его.— Я же сказала, что вы можете лечь! Ложитесь, спите, не обращайте на меня внимания.Когда Симамура улегся в постель, она, навалившись грудью на край стола, выпила воды.— Встаньте! Слышите, вставайте!— Да чего ты от меня в конце концов хочешь?!— Впрочем, лежите…— Ну, хватит болтать!Симамура встал с постели и привлек женщину к себе.Она отвернулась, пряча лицо, но вдруг с внезапной силой потянулась к нему губами. И сразу после этого забормотала, словно каясь, словно жалуясь на боль:— Нельзя, нельзя!.. Вы же сами говорили, что мы должны остаться друзьями…Симамуру тронула серьезность, с которой она это произнесла. У него вроде бы и желание пропало, пока он глядел, как она, напрягая волю, боролась с собой. Ее лицо мучительно искривилось, на лбу обозначились морщины. Он даже подумывал, не сдержать ли данное ей обещание.— Я бы ни о чем не пожалела. Ни о чем. Но я не такая… Не такая я женщина… Вы же сами говорили, что все у нас быстро кончится…Она была наполовину бесчувственной от опьянения.— Я не виновата… Это вы виноваты… Вы проиграли… Вы оказались слабым, а не я… — приговаривала она.Потом закусила рукав, словно желая оказать последнее сопротивление радости…Некоторое время она была тихой, но потом, будто вспомнив что-то, колюче произнесла:— А вы смеетесь! Надо мной смеетесь!— И не думал смеяться.— Про себя смеетесь. А если сейчас не смеетесь, то потом обязательно будете смеяться. — Она уткнулась лицом в подушку и захлебнулась слезами.Вдруг перестала плакать так же внезапно, как начала. Стала нежной, приветливой, заговорила о своей жизни с подробностями, словно вручая себя Симамуре. О том, что только что произошло, не заикнулась ни словом.— Ой, совсем заболталась, обо всем забыла…Она рассеянно улыбнулась, сказала, что должна вернуться домой до рассвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
, где держали гейш, — весь вид этих домиков, их старинные закопченные седзи Седзи — раздвижные внутренние перегородки в японском доме
словно бы свидетельствовали о противоположном. Были здесь разные мелочные и кондитерские лавки, где держали по одной гейше, но владелец вроде бы и не являлся настоящим содержателем веселого заведения — он, как и прочие крестьяне, работал в поле. А гейши, очевидно, тоже не очень-то дорожили своим положением, они не возмущались, когда непрофессионалка помогала им на банкетах. Впрочем, может быть, здесь учитывалось, что она из дома учительницы.— А сколько их тут у вас?— Гейш? Да человек двенадцать, кажется, или тринадцать.— Ну, говори, какую позвать? Как ее зовут? — спросил Симамура, поднимаясь и нажимая кнопку звонка.— Я уйду, ладно?— Как же я без тебя буду…— А мне неприятно! — сказала женщина, словно отмахиваясь от оскорбления. — Пойду я. Да вы не беспокойтесь, это не насовсем. Я буду к вам заходить.Но, увидев горничную, она опять как ни в чем не бывало уселась. Сколько горничная ни спрашивала, кого пригласить, она так никого и не назвала.Вскоре пришла гейша. Молодая, лет семнадцати-восемнадцати. Симамура лишь взглянул на нее — и жажда, мучившая его с того момента, как он спустился с гор, сразу улетучилась. Стало тоскливо. Стараясь не показать своего испорченного настроения, он сделал вид, что смотрит на эту добродушную и какую-то совсем невинную девушку со смуглыми, не утратившими угловатости руками, а на самом деле смотрел на горы, зеленевшие в окне за ее спиной. Ему даже разговаривать расхотелось. Типичная гейша из захолустья. Симамура совсем приуныл, когда женщина, считая, очевидно, что она здесь лишняя, ушла. Он только и думал, как бы выпроводить гейшу, она сидела уже около часа. К счастью, Симамура вспомнил о почтовом переводе и, сославшись на его срочность, вышел вместе с гейшей из номера.Но, выйдя из гостиницы, он обернулся и окинул взглядом возвышавшуюся позади дома гору, зеленую, дышавшую молодой листвой. Гора притягивала, и он, не разбирая дороги, направился вверх по склону.Симамуру разбирал смех, хотя вроде бы смеяться было не над чем.Почувствовав приятную усталость, он повернул обратно и, заткнув подол кимоно за оби, бегом спустился вниз. Из-под его ног выпорхнули две желтые бабочки.Бабочки, сплетаясь, поднимались все выше и выше. А когда они улетели совсем далеко и запорхали где-то в вышине, их желтая окраска стала казаться совсем белой.— Что с вами? — Женщина стояла в тени криптомериевой рощи. — Вы так весело смеетесь…— Передумал! — Симамура опять рассмеялся безо всякой причины. — Передумал!..— Да?Женщина вдруг повернулась к нему спиной и медленно пошла в глубь криптомериевой рощи. Симамура молча последовал за ней.Это был храм, синтоистский. Женщина села на плоский камень возле замшелого каменного изваяния пса.— Здесь самое прохладное место. Даже в разгар лета дует холодный ветер…— Что, все здешние гейши такие, как эта?— Кажется, все. Что одна, что другая. Правда, среди немолодых есть красивые.Голос ее звучал сухо. Она опустила голову. На ее шее заиграло отражение сумрачной зелени криптомерий.Симамура посмотрел вверх, на ветви.Криптомерии возносили свои стволы совершенно вертикально и очень высоко, настолько высоко, что невозможно было увидеть вершину, даже если смотреть, откинувшись назад всем телом и опираясь руками о скалу за спиной. Их темная листва закрывало небо, и от этого тонко позванивала тишина.У того дерева, самого старого из всех, к которому Симамура привалился спиной, все ветви, обращенные к северу, почему-то засохли. Сучья торчали, словно вбитые в ствол колья, и казались грозным оружием небес.— Понимаешь, я заблуждался, — засмеявшись, сказал Симамура. — Думал, что все гейши здесь красивые. А почему? Да потому, что, спустившись с гор, первой встретил тебя…Он только теперь догадался в чем дело. Бодрость, обретенная за семь дней в горах, искала выхода. Но он бы не загорелся желанием отделаться от собственной бодрости, если бы не увидел именно эту женщину.Женщина пристально смотрела на далекую реку, сверкавшую в лучах закатного солнца. Обоим стало неловко.— Ой, вы, наверное, курить хотите! — сказала она, стараясь вести себя как можно непринужденнее. — Я ведь тогда вернулась к вам в номер, но вас уже не было. Куда же, думаю, вы ушли… И вдруг вижу в окно, как вы стремглав поднимаетесь в гору. Один. Так смешно! А потом увидела, что вы сигареты забыли. Ну, я их и захватила.Вытащив из рукава кимоно сигареты, она подала их ему и зажгла спичку.— Нехорошо получилось с этой девочкой…— Подумаешь… Это уж дело клиента, когда отпустить.Доносился шум реки, мягко плескавшейся на каменистом ложе. Сквозь стволы криптомерий виднелись горы со сгущавшимися на склонах тенями.— Ведь потом, при встрече с тобой, досадно мне станет, если я проведу время с другой женщиной, не такой красивой, как ты.— Не хочу я об этом слышать!.. Какой вы, однако, упрямый человек! — зло и насмешливо сказала она.Но что-то в их отношениях изменилось. Все было уже по-другому, чем тогда, до прихода гейши.Как только Симамуре стало ясно, что он с самого начала хотел именно эту женщину и лишь по своей всегдашней привычке ходил вокруг да около, он показался себе отвратительным. Зато женщина стала еще более привлекательной. Она сделалась какой-то ускользающей, невесомой, прозрачной с того момента, как окликнула его из рощи.Ее тонкий прямой нос, пожалуй, был каким-то неживым, но губы, прекрасные, удивительно подвижные, подрагивающие, даже когда она молчала, цвели как бутон. Впрочем, ему показалось, что они скорее походили на свернувшуюся колечком изящную пиявку. Эти прекрасные губы, будь они в морщинках или имей бледный оттенок, могли бы показаться даже неприятными, но они так заманчиво, влажно блестели!Глаза у нее были прочерчены удивительно прямо, даже на уголках не опускались и не поднимались. Даже было странно. Брови не очень высокие, но правильные, дугообразные, в меру густые. Овал лица самый заурядный, круглый, с едва заметно выступающими скулами, но зато кожа фарфоровой белизны с легчайшим розоватым оттенком. Шея у основания еще по-детски тонкая. Может быть, именно поэтому женщина поражала скорее не красотой, а чистотой. Вот только грудь у нее, пожалуй, была несколько высока для тех, кто прислуживает за столом.— Смотрите, сколько мошкары вокруг нас появилось, — сказала она, поднимаясь и отряхивая подол кимоно.Нельзя было тут дольше оставаться, в этой тишине. Смущение бы все увеличивалось, ложась тенью на их лица.А потом — часов в десять вечера, кажется, — она, громко окликнув Симамуру из коридора, как сомнамбула вошла в его номер, бессильно, словно падая, опустилась у стола — вещи, на нем лежавшие, полетели в разные стороны— и, шумно глотая, выпила воды.Сегодня вечером, рассказала женщина, она встретилась с людьми, с которыми познакомилась зимой на лыжной станции. Сейчас они перешли перевал и спустились в деревню. Она приняла их приглашение, пошла в гостиницу. А потом появились гейши и пошло сумасшедшее веселье. Ее напоили.Она говорила без умолку. Ее голова качалась из стороны в сторону.— Я схожу к ним, а то нехорошо получается. Ищут небось, куда это я пропала. Потом я приду, ладно?..Пошатываясь, женщина ушла.Примерно через час в коридоре послышались шаги, неверные, заплетающиеся. По-видимому, она шла, стукаясь о стены. А может быть, и падала.— Симамура-сан! Симамура-сан! — громко позвала она. — Симамура-сан, я ничего не вижу.Это был обнаженный крик души, крик женщины, призывавшей мужчину.Симамура не ожидал ничего подобного. Однако она звала слишком громко, на всю гостиницу, и он в растерянности поднялся. Тут она ухватилась за седзи, прорвала бумагу и упала прямо на Симамуру.— А-а, вот вы где…Она обхватила Симамуру и, опустившись вместе с ним на татами, привалилась к нему.— Я совсем не пьяная… Нет, нет, правда!.. Мне плохо, просто плохо и все… А голова ясная… О-ох, воды хочу! И зачем я пила виски… В голову ударяет, и как голова болит!.. Они там дешевые сорта заказывали… А я не знала, ну вот и…Она говорила и все время потирала рукой голову.Шум дождя за окнами внезапно усилился.Когда Симамура чуть-чуть ослабил руку, она мгновенно обмякла, однако не выпустила его из своих объятий, прижалась еще крепче. Тугие пряди прически до боли давили на его щеку. Рука Симамуры очутилась за воротом ее кимоно.Он зашептал ей на ухо… Словно бы не реагируя на его просьбу, она скрестила руки и загородилась ими — кажется, он хочет овладеть ею. Но руки от опьянения бессильно опустились.— У-у, дрянь!.. Дрянь паршивая, и сил-то нет… Кому такая нужна… Кому? — пробормотала она и вдруг впилась зубами в свою руку.Симамура, пораженный, поспешил разжать ей рот. На руке у нее остался глубокий след.Женщина уже не обращала внимания на руки Симамуры — они могли теперь делать все, что угодно. Она сказала, что будет сейчас что-то писать. И начала писать имена тех, кто ей нравился. Написала двадцать или тридцать имен актеров театра и кино, а потом бесконечно имя Симамуры.Ее груди под ладонями Симамуры постепенно начали наливаться теплом.— Ну и слава богу, слава богу… — умиротворенно сказал Симамура.У него возникло к ней какое-то нежное чувство, словно к ребенку.Но ей опять вдруг стало плохо. Она вскочила и, скорчившись, опустилась на пол в углу номера.— Не могу, не могу… Я домой пойду, домой…— Ты же на ногах не стоишь, а тут еще ливень.— Босиком пойду, поплыву…— Не выдумывай! А уж если пойдешь, я тебя провожу.Гостиница стояла на холме, и спуск был очень крутой.— Расстегни оби. А еще лучше полежи, чтобы прийти в себя.— Да не поможет это. Надо что-то делать. Знаю, не впервые ведь…Она села, распрямилась, выпятила грудь, но ей становилось все труднее дышать. Ничего не получилось и тогда, когда, открыв окно, она попыталась вызвать рвоту. Она сжимала зубы, изо всех сил противясь желанию кататься по полу, и время от времени, словно подстегивая свою волю, восклицала:— Домой, домой пойду!.. — Был уже третий час ночи. — А вы ложитесь спать, говорят вам, ложитесь!— А ты что будешь делать?— Буду так вот сидеть. Отпустит немного, пойду домой. Доберусь еще до рассвета.Не вставая, женщина придвинулась к Симамуре, потянула его.— Я же сказала, что вы можете лечь! Ложитесь, спите, не обращайте на меня внимания.Когда Симамура улегся в постель, она, навалившись грудью на край стола, выпила воды.— Встаньте! Слышите, вставайте!— Да чего ты от меня в конце концов хочешь?!— Впрочем, лежите…— Ну, хватит болтать!Симамура встал с постели и привлек женщину к себе.Она отвернулась, пряча лицо, но вдруг с внезапной силой потянулась к нему губами. И сразу после этого забормотала, словно каясь, словно жалуясь на боль:— Нельзя, нельзя!.. Вы же сами говорили, что мы должны остаться друзьями…Симамуру тронула серьезность, с которой она это произнесла. У него вроде бы и желание пропало, пока он глядел, как она, напрягая волю, боролась с собой. Ее лицо мучительно искривилось, на лбу обозначились морщины. Он даже подумывал, не сдержать ли данное ей обещание.— Я бы ни о чем не пожалела. Ни о чем. Но я не такая… Не такая я женщина… Вы же сами говорили, что все у нас быстро кончится…Она была наполовину бесчувственной от опьянения.— Я не виновата… Это вы виноваты… Вы проиграли… Вы оказались слабым, а не я… — приговаривала она.Потом закусила рукав, словно желая оказать последнее сопротивление радости…Некоторое время она была тихой, но потом, будто вспомнив что-то, колюче произнесла:— А вы смеетесь! Надо мной смеетесь!— И не думал смеяться.— Про себя смеетесь. А если сейчас не смеетесь, то потом обязательно будете смеяться. — Она уткнулась лицом в подушку и захлебнулась слезами.Вдруг перестала плакать так же внезапно, как начала. Стала нежной, приветливой, заговорила о своей жизни с подробностями, словно вручая себя Симамуре. О том, что только что произошло, не заикнулась ни словом.— Ой, совсем заболталась, обо всем забыла…Она рассеянно улыбнулась, сказала, что должна вернуться домой до рассвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15