И князь Александр Алексеевич всё своё исключительное внимание обратил на Кострицкого.
«Заставлю я тебя, так ли, сяк ли, продуться в пух и прах! Голого отпущу от себя! Мундир, саблю и кивер – и те заставлю поставить и проиграть!»
И около полуночи за отдельным столом сели играть в «фараон» князь, его племянник, Кострицкий и Романов. Последний, явившийся поневоле, вследствие усиленных просьб князя, собирался тотчас же уехать, говоря, что ему, как должностному лицу, не подобает быть на противозаконных вечерах. Князь всячески упрашивал друга остаться хотя бы только до ужина, а после ужина, когда начнётся настоящий «газарт», он будет им отпущен.
Князь предупредил Романова, а равно объяснил и племяннику, что они должны понемножку отстать от игры и он уже будет один продолжать с капитаном. Они так и поступили. «Фараон», который затем продолжал князь с капитаном, был уже, собственно, не настоящим, а совершенно изменённым. Благодаря некоторым условиям, предложенным князем и принятым Кострицким, «фараон» превратился в «Агафью», то есть в одну из самых отчаянных азартных игр.
Самоуверенный капитан почему-то считал князя Козельского человеком недалёким, наивным и был глубоко уверен, что он в этот вечер, играя с богачом, выиграет у него страшную сумму. Подозревать, что сам хозяин сел за стол именно с той же целью, хотя по другим побуждениям, он, конечно, никак не мог.
Разумеется, жадность и погубила Кострицкого. Он соглашался на всякие ставки, шибко выигрывал и проигрывал. Иногда он выигрывал сразу такую сумму, что мог бы благополучно прожить на неё беспечно года два, но не останавливался, продолжал и проигрывал снова. Если бы князь в иную минуту потребовал расчёта немедленно, то, конечно, у Кострицкого не нашлось бы нужных денег не только в кармане, но и дома в столе или сундуке.
Однако часов в одиннадцать вечера весёлый и бойкий пред тем капитан сидел за столом уже сильно бледный… Его собственная жадность и «наивность» хозяина дома, позволившего ему делать ставки на веру очень крупные, его подвели… Он зарвался далеко через край и совсем «зарезался». Отыграться уже не было возможности. Он «сидел» в семнадцати тысячах. А съездить и привезти ещё можно было не более полутора. Оставалось одно спасение. У него был дом в Москве, на Дмитровке. И этот дом был им заявлен после проигрыша семнадцатой тысячи и предложен князю на словах, вместо наличных якобы денег…
Александр Алексеевич «наивно» согласился считать дом в пятнадцать тысяч, и «Агафья» продолжалась… И через час дом остаётся за князем плюс наличные семнадцать тысяч, которых, однако, налицо не было.
Когда наступило время садиться ужинать, Кострицкий, уже мертвенно-бледный, собрался домой, но князь его не пустил.
– Что вы! Что вы! Разве можно… После ужина я вам дам отыграться! – сказал он весело.
– Не могу, князь… У меня больше ничего нет… И достать негде… – произнёс капитан сдавленным от волнения голосом.
– Пустое. Надумаем… Да стойте… Вот! Надумал… – И князь сказал капитану несколько слов на ухо… Кострицкий изумился и стоял как вкопанный.
– Разве нету? Вы же говорили, что у вас этого добра много…
– Есть… Но… Есть… Но, право, я не знаю…
– Подумайте. Обсудите всё. За ужином, – рассмеялся князь. – А там, если заблагорассудится, поезжайте и привозите… Согласен считать в сорока тысячах. И если проиграю, то доплачу вам восемь… А если выиграю, то… зависит, как и что… Может быть, удовольствуюсь этим выигрышем, а долг наличными и дом останутся за вами… Прощу.
– Как простите? – вскрикнул капитан, преобразясь.
– Да так… Что же мне вас грабить.
– Вы благородный человек, князь, – вскрикнул снова Кострицкий. – Я решаюсь и еду сейчас. Вы не успеете поужинать, как я буду здесь.

XXIV

Уже около полуночи, когда Настасья Григорьевна спала сладким сном, в её небольшом доме раздался стук и шум. Кто-то стучал отчаянно в подъезд, потом и в ворота, а затем уже начал стучать и в окошки. Услыхавшая первою и поднявшаяся горничная приотворила окно и от страшной темноты на улице не могла увидать и различить никого, но по голосу узнала капитана Кострицкого.
– Отпирай скорей! – крикнул он.
Горничная разбудила лакея, послала отворять дверь подъезда, а сама побежала в спальню барыни.
Настасья Григорьевна, уже разбуженная шумом, сидела на постели и спросонья имела вид совершенно перепуганный.
– Пожар?! – воскликнула она при виде горничной.
– Никак нет! Митрий Михалыч стучится. Андрей уже отворяет им.
– Да что такое? Что ему нужно?
– Не знаю-с… Только в окно мне закричали: «Отпирай!» И голос такой у них отчаянный… Должно, приключилось что-нибудь.
В ту же минуту раздались по квартире скорые шаги капитана. Он вошёл в спальню, крикнул на горничную: «Пошла вон!» – и опустился в кресло около постели женщины, как если бы пробежал десять вёрст без передышки.
– Что такое?! – ахнула Настасья Григорьевна. Капитану случалось оставаться у неё ночью, но не являться так, вдруг…
Кострицкий закрыл лицо руками, потом провёл ими по голове, а потом замахал ими на женщину. Жест говорил такое, что сразу и сказать нельзя. Целое происшествие! Событие внезапное и страшное.
– Господи Иисусе Христе! – перекрестилась Малова. – Да что же это ты? Говори скорей!
– Слушай, Настенька, слушай в оба! Дело важнейшее. Дело смертельное.
– Ох, что ты!
– Смертельное, тебе говорю. Либо мне сейчас помирать, либо нет! И всё от тебя зависит.
– О, Господи!
– Да. Слушай! Был я у князя Козельского вечером! И вот по сю пору мы всё в карты дулись. Я был в страшнейшем выигрыше. До семи тысяч хватил. А там всё спустил, что было с собой и что в столе найдётся, и не удовольствовался. Дом свой предложил… И дом проиграл!
– Как дом?! – вскрикнула Малова.
– Да так!
– Да нешто это можно! Ведь на деньги играют, сам ты всегда сказывал. А нешто на дома играют?
– Ничего ты не понимаешь, глупая женщина! – воскликнул капитан. – Толком тебе говорю: всё спустил, ничего у меня нет. Часы – и те, почитай, князевы, если платить ему. И теперь мне остаётся одно – руки на себя наложить, застрелиться. Я вот так и порешил.
– С ума ты спятил?
– Нет, дело решённое! Вот сюда и приехал к тебе. И тут же вот около тебя и застрелюсь!
Кострицкий вынул из большого кармана камзола пистолет и показал его. Малова ахнула и замахала руками:
– Стой! Стой! Выстрелит! Убьёшь!
– Не бойся, тебя не убью. А сам вот сейчас тут же застрелюсь, если ты не будешь согласна меня спасти.
– Да как же?! Что я могу? У меня денег всего…
– Многое можешь! Слушай!
И Кострицкий, перебиваемый удивлёнными вопросами женщины, подробно рассказал ей, что не только можно играть на вещи и на дома, но можно ставить на карту и собак, и лошадей, и даже крепостных целыми деревнями.
– Всё нынче прошло! – прибавил капитан. – Чего-чего нынче у князя не выиграли и не проиграли.
Наконец, постепенно, чтобы сразу не перепугать чересчур Малову, капитан дошёл и до главного: солгав, конечно, он объяснил женщине, что у князя на вечере сегодня была поставлена на карту одним офицером его собственная законная жена и он отыгрался. Но так как он, Кострицкий, не женат, то отыграться на этот лад не мог. У него никого нет, даже крепостных холопов нет. И для него одно спасение. Он просил князя позволить отыграть всё проигранное, поставя на карту женщину, хотя ему и чужую, но любящую его и готовую его спасти.
И Кострицкий прибавил:
– Спаси меня, Настенька! Дозволь отыграться на тебе.
Женщина слушала и глядела, выпуча глаза, и хотя сон её от перепуга совершенно прошёл, тем не менее она чувствовала, что сидит в каком-то сне наяву. Она не сразу поняла и заставила Кострицкого снова повторить то же и снова объяснить всё. Наконец она поняла и заплакала.
– Чего же ты?
– Как чего? Страшно, Митенька.
– Да чего же страшно-то?
– Не знаю…
– Ну, как хочешь! Это одно спасение! Коли тебе меня не жаль, то Бог с тобой! Стало быть, больше ничего не остаётся…
Капитан снова взял пистолет в руки и стал осматривать его.
– Стой! Стой! – закричала Настасья Григорьевна.
И она выскочила из постели и ухватила его со всей силой за руки.
– Говори, Как быть? Что надо делать?
– Одеваться и ехать.
– Как одеваться?!
– Да так! И ехать со мной!
– Куда? – с ужасом вскрикнула женщина.
– К князю!
– Как к князю? Когда?
– Сейчас вот! Одевайся, и поедем!
– Да зачем?
– А затем, чтобы он тебя видел. Он без этого не согласен. Но я знаю, что, повидав тебя, он согласится. Ведь это только, конечно, к примеру, Настенька. Пойми! Проиграть я не могу. Приедешь, князь на тебя посмотрит… Ну, посидишь в гостиной… А я поставлю тебя на карту и отыграю свои тридцать тысяч.
– Как же то есть на карту? На стол лезть?
– Да нет, глупая! Уж ты одевайся, и поедем.
Настасья Григорьевна, не только перепуганная, но совершенно как бы очумелая, начала одеваться. Изредка она останавливалась, всхлипывала и говорила покорно:
– Митенька! Помилуй! Что же это такое?
Но Кострицкий в ответ брал в руки пистолет и поднимал его к виску.

XXV

Через четверть часа капитан и Малова сидели уже в его карете и среди ночи быстро двигались по переулкам. Когда они въехали во двор дома князя и Малова увидела длинный ряд ярко освещённых окон, на неё напал такой страх, что она готова была выскочить из экипажа и броситься бежать. Кострицкий предвидел это и был настороже.
– Ничего, ничего, не бойся! Всё это пустое! Ты и не увидишь никого. Только, говорю, посидишь в гостиной.
Капитан и его подруга поднялись по парадной лестнице. Люди в швейцарской не обратили на женщину никакого внимания. Не то видали они, служа у чудодея-князя. И теперь даже они отлично знали, зачем является среди ночи незнакомая им барынька.
Капитан провёл женщину в гостиную, усадил, а сам пошёл в залу, откуда доносились десятки весёлых голосов. Малова настолько оробела, что сидела, как кукла, как бы ничего не сознавая и не понимая. Долго ли она просидела, ей было даже невозможно сообразить, настолько всё путалось в голове. Но, наконец, двери отворились, появился её «Митенька», а за ним высокая фигура пожилого человека.
Малова догадалась, что это сам князь, и невольно поднялась с кресла.
– Здравствуйте! Очень рад с вами познакомиться! – выговорил князь любезно. – Вы решаетесь помочь капитану в беде?
Малова молчала.
– Отвечайте же, сударыня!
– Отвечай, Настенька! Князю нужно это знать. Скажи, добровольно ли ты согласна.
– Добровольно! – через силу и еле слышно произнесла женщина.
– Вам известно, что убудет, если капитан проиграет?
– Нет-с…
– Как нет?! – воскликнул Кострицкий. – Я же тебе два часа пояснял! Но ведь это не наверно… Вот и князь скажет! По всей видимости, я выиграю. Говори, что тебе всё известно и что ты согласна.
Наступило молчание.
– Говори же, Настенька. А то я сейчас же, вот тут, исполню то, о чём я тебе сказывал. Знаешь, что тут у меня в камзоле… Говори, согласна?
– Согласна! – пролепетала Малова.
– Ну-с, в таком случае позвольте мне получше вас разглядеть! Хоть я вижу, что вы очень привлекательны, но всё-таки это дело серьёзное и зря поступать нельзя! – усмехаясь, выговорил князь серьёзным голосом, но видно было, что он сдерживает смех при виде перепуганной женщины.
Князь взял канделябр о четырёх свечах и приблизился к Маловой, которая, хотя и глядела дикими глазами, была всё-таки красива.
– Вы прелестны, сударыня! – сказал князь. – По справедливости, вы могли идти за пятьдесят тысяч… Но вот что неладно…
Князь подумал немного и выговорил, сдерживаясь от смеха:
– Вот что, любезный мой Дмитрий Михайлович. Я опасаюсь всё-таки, нет ли недоразумения. Хорошо ли вы объяснили госпоже Маловой, в чём дело заключается.
– Совершенно, князь, совершенно.
– Я должен вам заметить, что если бы сия дама была вашей законной супругой, то и речи бы не было о вашем праве играть на неё… Но ведь она вам чужая и ваша только сердечная подруга…
– Да-с. Но она согласна спасти меня, – горячо заявил Кострицкий. – Это наше обоюдное согласие…
В эту минуту в доме раздались крики десятков голосов и хлопанье в ладоши. Малова прислушалась и стояла уже совсем перепуганная.
– Успокойтесь, сударыня. В зале некая красавица восхищает моих гостей своими танцами, – объяснил князь и продолжал, обратясь к капитану: – Знает ли хорошо госпожа Малова, что именно с нею приключится в случае вашего нового проигрыша?
– Конечно-с. Конечно-с! – воскликнул Кострицкий.
Но князь подозрительно поглядел на него и обратился прямо к Настасье Григорьевне:
– Известно ли вам, сударыня, что в случае проигрыша капитана вы станете… Как бы это вам выразить поделикатнее… Его права перейдут ко мне, и ваши добровольные обязательства к нему станут обязанностями ко мне. Поняли?
– Поняла, – бессмысленно произнесла Малова.
– Боюсь, что нет, – отозвался князь.
И он прибавил вразумительно:
– Если я выиграю, то вы останетесь здесь, в моём доме, и будете моей подругой, пока я того пожелаю или пока я вас не проиграю кому другому. Понятно это вам вполне?
Настасья Григорьевна достала платок из кармана, высморкалась и начала утирать слёзы на глазах.
Князь развёл руками и, обратясь к Кострицкому, проговорил нерешительно:
– Уж я, право, не знаю, капитан…
– Так ты моей смерти хочешь! – вскрикнул этот, обращаясь к женщине. – Хорошо. Поезжай домой и реви там. А завтра приезжай ко мне служить по мне панихиду…
– Что вы! Что вы! Я же согласна. На всё согласна! – отчаянно отозвалась Малова, и, обратясь к князю, она уже выговорила громко и твёрдо: – Я всё понимаю, князь, как должно… И я согласна. Авось, Бог даст, я вам не достанусь.
– Чувствительно вас благодарю за любезные ваши слова! – ответил князь, кланяясь и добродушно смеясь. – Ну-с, обождите здесь судьбу свою. Мы пойдём с капитаном тягаться, чья возьмёт.
Между тем, пока капитан чудил, а гости ужинали, князь решил угостить всех на особый лад. Показать всем свою молдашку и заставить её протанцевать.
Теперь Земфира была уже в зале, в фантазийном костюме, и уже протанцевала два танца, приводя в восторг всех присутствующих и красотой своей, и грацией движений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114