– Почему Менгендорф и его люди это делают? Что они имеют от этого?
Лотар и Ули рассмеялись.
– Ты наивный!
– Подождите, дайте я договорю. Деньги стариков идут на нужды домов престарелых. Не в карман Менгендорфу. Следовательно, он должен искать какие-то пути, чтобы переводить деньги, предназначенные для домов престарелых, на свой личный счет. Это могла бы обнаружить бухгалтерская ревизия. Мы должны выяснить, каким образом…
– Мне все ясно! – перебила меня Катя. Она раскраснелась от волнения, казалось, она вот-вот выпустит весь свой заряд энергии. – Никки прав. Я знаю, как Менгендорф загребает деньги.
– Как?
– Грузовики!
– Какие грузовики?
– Те, что приезжают ночью. С выключенными фарами.
– Ты думаешь?
– Я уверена. Менгендорф закупает товары для домов престарелых. Как положено. Товары отпускаются фирмами под расписку. Но Менгендорф заказывает больше, чем требуется подопечным. Лишнее увозят по ночам. Уже без расписки. Таким образом, сначала товар закупают, потом реализуют. Вот откуда деньги. Бухгалтерская ревизия здесь ничего не вскроет. Попробуй докажи, действительно ли все уходит на стариков или нет. Да такая мысль просто в голову никому не придет.
В принципе я допускал такую возможность, но не верил, что на деле все обстояло именно так. Лотар скептически заметил:
– А что это за товары должны быть, чтобы овчинка выделки стоила? Или ты думаешь он проделывает эти операции на остатках горохового супа, который выдается там по четвергам?
Катя энергично взмахнула локонами.
– Ты раскинь мозгами. Дому престарелых нужна масса самых разных вещей. От мебели до карманных калькуляторов. Постельное белье, медикаменты, чистящие средства, пишущие машинки, напитки, продовольствие, разное медицинско-техническое оборудование. Все это требует бешеных денег.
– А где он реализует все это? На рынке?
– Может, у него собственный магазин? Лотар, погруженный в мысли, ковырял в носу.
– Нам нужно узнать, кто его поставщики. Какие товары отпускаются. И еще мы должны заснять ночную погрузку. Этим мы и откроем очередной номер.
Все закивали и обратили взгляды на меня.
– Нет уж, спасибо! – сказал я. – Пусть кто-нибудь другой. А я не хочу подставлять шею.
21
Марлен было пятьдесят лет, когда ее отправили в дом престарелых. Болезнь приковала ее к постели почти на четыре месяца, и она стала в тягость детям.
В доме престарелых Марлен поправилась, встала на ноги. И захотела вернуться домой. Но ее мебель уже распродали, а комнаты заняли. Марлен устраивала скандалы, бросалась с кулаками на санитаров. Ее усмиряли таблетками и уколами. Потом она пыталась бежать. Теперь она лежала в постели с катетером. У нее наступил паралич ног. Медикаментами ее организм полностью разрушили в течение нескольких месяцев. Теперь это была жалкая развалина.
Но Марлен оставалась в здравом уме. Она только спала больше, чем прежде.
– Вы должны перестать принимать таблетки, – прошептала моя мать. – Мы хотим помочь вам выйти отсюда. Но для этого вы должны встать на ноги.
Марлен покачала головой.
– Вы думаете, я не видела, что тут происходит? Я не глотаю эти таблетки. У меня целых полкило лежит в тумбочке. Пора бы уже их выбросить. Если они заметят, что я не принимаю таблетки, тогда они еще больше уколов мне будут делать.
– А сейчас сколько делают?
– Один в два дня. Я думаю, что у меня от этого отнялись ноги. Когда я устраиваю скандалы, то они тоже делают уколы. После них спишь почти целый день. Но последнее время я стараюсь себя сдерживать. Зачем мне лишние уколы. Я ведь не хочу умирать. А вы действительно можете помочь мне выйти отсюда?
– Мы хотим попробовать. Густав еще в силе. А вот Хедвиг мы уже не поставим на ноги.
– Меня тоже. Если бы мне перестали делать уколы, тогда бы еще можно было надеяться.
– Но обеих вас мы не сможем вынести. Нужно что-то придумать.
– Через окно лезть я уже не способна, – пошутила Марлен.
– Кресла-коляски, вот что мы могли бы использовать. Одну покатит Густав, вторую – я.
– Неплохая идея. Только как мы минуем сторожа? Но это еще полбеды – ворота во дворе все время закрыты, вот что, а открываются они из будки сторожа. Именно у ворот они меня тогда и поймали. Через стевы мы не перелезем. Тем более с креслами-колясками. У них в стены стеклянные шипы вмонтированы.
– Вы наверняка ходили прежде в театр?
– Да, а что?
– На Шекспира?
– И на него тоже… «Виндзорские проказницы», «Гамлет», «Ричард Второй»… или Пятый?
Мать улыбнулась. Эта женщина еще не погибла.
– Но почему вы спрашиваете?
– У Шекспира есть замечательные слова: где воля, там путь.
Марлен обнадеживающе улыбнулась. А может быть, она просто не хотела разочаровывать мою мать.
Мать изложила Густаву план побега. «Седые пантеры» узнали, что ночной сторож имеет склонность к спиртным напиткам. В особенности любит коньячок. В доме престарелых раздобыть коньяк было практически невозможно. Тут помогли «седые пантеры»: они переслали Густаву бутылку коньяка через своих людей из группы посещения. План был такой: споить ночного сторожа и тем самым усыпить его бдительность. Для полной гарантии Густав бросит в коньяк несколько таблеток снотворного.
– У нас вся надежда на «седых пантер». Без их помощи нам не обойтись. Но тут мы можем чувствовать себя спокойно. Они там уже все устроили и обо всем позаботились. Вам обеспечена и крыша над головой, и медицинское обслуживание, и помощь по хозяйству. А нам здесь нужны два кресла-коляски. Для Хедвиг и Марлен. Об этом мы должны уже позаботиться сами. Оттуда нам их никак не смогут переправить. А мы вполне можем их раздобыть здесь.
Густав кивал головой, потирая руки. Он чувствовал в себе прилив молодых сил.
– Может быть, мы воспользуемся лифтом, чтобы спустить кресла-коляски. Итак, мы попадаем на первый этаж, и, если сторож к тому времени уже будет спать, мы открываем из его будки дверь и ворота во дворе. За воротами нас ждут наши люди с грузовиком. Самое трудное для нас – это 500 метров гравийной дорожки. Нам предстоит их преодолеть с двумя креслами-колясками. Тут нам никто не поможет. Мы должны рассчитывать только на свои силы. Лишь бы добраться до ворот – там мы в безопасности. Санитарам – в случае, если они нас заметят – легче всего изловить нас именно на гравийной дорожке.
Густав Кляйн понимающе кивнул.
– Нам нужна санитарная машина или грузовик. Автомобиль, в котором бы удобно разместились два кресла-коляски. Мы преодолеваем с колясками гравийную дорожку. А там пересаживаемся в машину.
– Ты умеешь водить?
Он засмеялся.
– Мне не раз приходилось расследовать дорожные происшествия, и каких только историй я не насмотрелся, скажу тебе…
– Но водить-то ты умеешь?
– Да, но… – Он замялся, опустив глаза.
– Что?
– Я пятнадцать лет не садился за руль. В 75 лет, думал я, лучше ходить по тротуару, ездить найдется кому и без тебя…
– Ну тогда…
– Что значит «ну тогда»? Ты думаешь, я разучился водить? Никогда в жизни! При всех модных штучках-дрючках все автомобили действуют по одному принципу. Газ, сцепление, тормоз.
– Ну если так…
– С этим все ясно, – сказал Густав, потирая руки. Он входил в азарт. Риск только разжигал в нем нетерпение, он жаждал поскорее приступить к делу.
– Труднее будет угнать машину.
Мать подумала, что ослышалась.
– Что?
– Угнать машину.
Он изобразил жестом, как это делается, тихонько присвистнул и подмигнул ей.
– Н… но сможем ли мы?
– Зажигание не проблема. Вот только замок рулевого колеса…
– Но… до сих пор право было на нашей стороне. Теперь мы нарушаем закон…
– Ты боишься? Но что мы теряем? Мы и так сидим в тюрьме. И до самой смерти просидим. Пожизненное заключение, иначе не назовешь. Хотя мы никакие не преступники. Это же абсурд.
– А если мы попадемся?
– Ну, положим, пожизненный срок нам не дадут. Условное осуждение, самое большее.
– Мне становится дурно, как только я подумаю об этом.
– У меня был, так сказать, постоянный клиент. Я шесть раз выносил ему обвинительный приговор. И каждый раз за кражу со взломом и угон автомашины. На его счету в общей сложности 64 виллы и 104 автомобиля. Он и сейчас еще мне пишет. Теперь – когда он сидит в заключении, а я здесь – мы отлично понимаем друг друга. И ты знаешь, что он написал мне в последнем письме?
– Откуда же мне знать?
– Он написал мне: «Шеф, – он так всегда ко мне обращался, – шеф! Через три месяца я выхожу, и вы знаете, что меня больше всего радует? – первый взлом, который я совершу».
Мать растерянно смотрела на Густава.
– И знаешь, что я ответил? – Он ближе подошел к ней. – Желаю тебе удачи! – хихикнул он.
В душе мать не одобряла затею Густава. Все, что он говорил об угоне санитарной машины, ей представлялось не более чем милой болтовней старого человека. Она не верила в успех этого предприятия. Но она не высказала ему свои соображения, а только еще раз напомнила, что они оба должны действовать в соответствии с планом побега, разработанным «седыми пантерами».
22
Никакой радости мне от этого не было. Как вор, перелез тайком через стену. Естественно, разодрал себе ладони об осколки. Взобравшись на дерево, стал наблюдать психиатрическую клинику Менгендорфа. Хорошенькое дело! Особенно я следил за входом в подвал. Позиция для фотографирования у меня была идеальная.
Однако, просидев часа два, я слез с дерева и приискал себе местечко в кустарнике. Отсюда было не так хорошо наблюдать, но дольше на дереве я оставаться не мог, потому что то и дело клевал носом. Скучнее занятия, кажется, пе придумаешь – наблюдать вход в подвал.
Я не был хорошим фотографом, но в данном случае речь шла не о каких-то сверххудожественных фотографиях. Лотар зарядил аппарат пленкой, которая, как он утверждал, настолько чувствительна, что можно снимать даже в темноте. Это было то, что нужно, – работать с осветительной вспышкой я, конечно, не хотел. У меня не было ни малейшего желания, чтобы мне дали по шее.
Я просидел в засаде всю ночь. В результате только промерз – и больше ничего. Две плитки шоколада я умял в первый же час и чай выдул.
Когда я с разодранными ладонями вернулся наутро домой, у меня было только одно желание – оттрепать себя за ухо. Я чувствовал себя полным идиотом. Просидеть целую ночь во дворе клиники – и хоть бы какой-нибудь толк. А мне, может быть, предстояло провести еще несколько таких ночей. Я же должен был в конце концов снять эти ночные фургоны, а они могли иметь отношение не только к домам престарелых.
23
В условленный час перед воротами стоял развозочный автомобиль. В нем удобно могли разместиться два кресла-коляски. Была даже подъемная платформа. За рулем сидел Франц. В прошлом водитель грузовика, за которым – как он утверждал! – не числилось ни одной аварии, а он ездил больше 40 лет. С ним – Иоганнес Штеммлер и Хильде Кууль. На всякий случай. Труде взялась приютить у себя четырех беглецов и обеспечить на первое время уход за ними.
Студент-медик 10-го семестра обещал оказать беглецам первую медицинскую помощь.
В доме престарелых давно царил покой.
Густав уже преподнес сторожу бутылку коньяка, обогащенного несколькими таблетками снотворного. Сторож расценил подарок как выражение признательности к нему старых людей, которую он якобы справедливо заслужил тем, что всегда был дружелюбен к ним. Он чувствовал себя польщенным и тотчас налил стаканчик. Он пропустил, естественно, еще не один раз.
Мать и Густав между тем пробрались к «складу запасных частей». Дверь была закрыта, но ключ, как всегда, торчал снаружи в замочной скважине.
В помещении было холодно. С потолка свисала па кабельном шнуре голая лампа. Костыли бросали на пол длинные тени. Переносные носилки. Бегунки. Пустые мешки. Две белые смирительные рубашки. Пустые бутылки. Пахло дезинфицирующими средствами. В одном углу беспорядочная масса нагроможденных друг на друга кресел-колясок. Это напоминало свалку негодных вещей.
Мать и Густав принялись разбирать эту груду в надежде найти исправную коляску. Тут были сплошь устаревшие модели. Ни одной коляски, которая приводилась бы в движение электричеством.
– Эти все сломаны. Может, у них здесь только одни негодные вещи, – прошептала мать.
Густав замотал головой.
– Нет, Иоханна. Совсем негодные они выбрасывают. Лучших у них вообще нет. Колясками здесь практически никто не пользуется. Если не можешь сам передвигаться – лежи в постели, и все. Сюда редко поступают люди, у кого была бы своя коляска. Да и те пользуются ими, только пока их навещают близкие. Потом им уже не дают пользоваться колясками, они вынуждены лежать, а коляски их исчезают.
– Куда, интересно? Здесь их, во всяком случае, нет. Модели все двадцатилетней давности.
– Может, они их продают? Электрическую коляску еще можно продать за какую-то цену. Новая она или подержанная. Больничная касса часто отказывается оплачивать такие. А в газете почти ежедневно бывают объявления. Куплю подержанное кресло-коляску. По самой высокой цене. Может быть, санитары как раз и подрабатывают на этом. Не знаю.
– Ну у нас, во всяком случае, нет времени давать объявление. Давай-ка смотри получше.
– Вот эта, кажется, подойдет.
Они с трудом откатили коляску на несколько метров. Она была тяжелая, но это еще не беда, как-нибудь они бы справились… вот только она скрипела немилосердно. Такая им явно не годилась.
– Масло, – сказал Густав. – Нужно масло.
Мать отправилась искать масло. Густав продолжал разбирать груду. Нужна была еще одна коляска. В тот момент, когда ему показалось, что он нашел подходящую, в коридоре послышались шаги. Это мог быть только санитар. Никто из стариков не ходил так энергично и быстро.
Густав не на шутку перепугался. Дверь в помещение была не плотно закрыта. Санитар уже был совсем рядом. Он увидел, что в помещении горит свет. Он распахнул дверь настежь, оглядел помещение, недовольно пробурчал, дескать, какая халатность или что-то вроде этого, потом выключил свет и запер дверь снаружи на ключ.
Густав лежал, скорчившись, между креслами-колясками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13