— Я уже достаточно нагулялся по пристани, — ответил он так же непринужденно. — И я решил попытать счастья с Джив-Хьюзом.
— Вот и отлично, — кивнул капитан. — Отлично, Джив-Хьюз поздравляет вас, сэр. Вас и мадам ожидает незабываемое путешествие.
— Мы и не сомневаемся. Ведите же нас к свой лодке, капитан.
— С превеликой гордостью и удовольствием. Вы будете удивлены. Сюда.
Он повел их по пристани к помосту, державшемуся на сваях, источенных червями и покрытых голубовато-зелеными водорослями. Здесь было кладбище лодок, казалось, брошенных догнивать в покое.
— Вот она. Гордость Джив-Хьюза, его красавица, его радость, — капитан широким жестом указал на грязную, проржавевшую, старомодную лохань, на которой облупилась краска и торчала покрытая выбоинами труба. Превратившийся в лохмотья триколор — знак независимого владельца — свисал с флагштока. Выцветшие буквы на носу представили имя судна — «Слепая калека».
У Лизелл отпала челюсть. У нее достало духа взглянуть Гирайзу в глаза.
— У нее, конечно, краска кое-где пооблупилась и флаг истрепался, — меланхолично согласился Джив-Хьюз, — и она совсем не фешенебельная красотка, но у нее сердце истинного чемпиона, если «Калека» раскочегарится, то доставит вас целехонькими прямо в Юмо.
— Сколько она будет туда идти? Сможем ли мы обогнать «Водяную фею»?
— Обогнать «Фею»? Эта напыщенная, перегруженная, хваленая шаланда будет купаться в нашем кильватере буквально уже через несколько часов. Положитесь на мою малышку.
Лизелл набрала полные легкие воздуха и заставила себя открыть рот:
— Можно подняться на борт, капитан?
— М-м-м-да. Мадам помнит… — он многозначительно потер вместе тремя пальцами.
— Да, конечно, — ее портмоне выдало пятьсот новых рекко, которые она протянула с напускной небрежностью. Гирайз сделал то же самое, и капитан Джив-Хьюз величественным жестом пригласил их взойти на скользкий, скрипучий трап.
«Слепая калека» воняла прогорклым жиром, дешевыми сигарами и экскрементами. Последний запах служил признаком того, что помойное ведро или ночной горшок опорожняется в лучшем случае нерегулярно. Лизелл сморщила нос. Только из вежливости она не зажала ноздри. Их с Гирайзом глаза встретились. Его черная бровь поднялась. Неожиданно она почувствовала, что сейчас захихикает. С усилием она подавила неуместный смех. Здесь не над чем смеяться, сказала она себе строго. «Слепая калека» отвратительна и, может статься, не вполне здорова…
Душивший ее смех она превратила в кашель.
Чего доброго, она еще какую-нибудь ужасную болезнь подхватит на этом плавучем чумном бараке. Одним воздухом можно отравиться, пока доберешься до… до…
— Сколько дней до Юмо?
— Может, пять, а может, и все двенадцать. Зависит от погоды, от того, как река себя поведет, ну и, конечно же, от расположения Девяти блаженных племен, — спокойно ответил Джив-Хьюз.
— О, — радость ее испарилась. Пять дней на борту «Слепой калеки» представляют серьезное затруднение. А двенадцать — просто за гранью терпения.
— Слишком большой разброс по времени, — заметил Гирайз с видимым безразличием. — Как бы вы оценили нынешнее состояние реки, погоды и Блаженных племен, капитан?
— Погода благоприятная, — доложил капитан, — период весенних дождей закончился, летняя жара еще не установилась. Лучшее время для речной прогулки, и не стоит беспокоиться насчет «Калеки». Вода высокая, течение быстрое, мели затоплены. Надо умудриться сесть на мель в такое время — то, что «Водоросль» села на песок у Флунской излучины, означает, что ее капитан совершил невозможное. Что касается расположения Девяти блаженных племен, то это не так просто оценить. И думать нечего, они очень рассержены последними событиями, и если представится возможность, они, не раздумывая, выразят свое недовольство. Но таких возможностей между Ксо-Ксо и Яга-Та'ари мало, спасибо грейслендскому присутствию. Пожиратели требухи — так здесь называют дюжих сынов Империи — роятся на этом отрезке реки как неугомонные маленькие серые пчелы, и нужно отдать им должное, они держат тут все в надлежащем порядке. А вот ниже Яга-Та'ари водопады Япсиньоло заставляют все суда идти в обход, через протоки Яга-Та'ари, а их труднопроходимость бросает вызов даже грейслендской работоспособности и усердию. Вот там, где протоки узкие, а джунгли почти непроходимы, Блаженные племена и представляют силу, которую нужно принимать в расчет. Но Руп Джив-Хьюз не боится встретиться с ними лицом к лицу. Его судьба не отягощена, а звезда его восходит. Сэр, мадам, вам выпало счастье быть под защитой Джив-Хьюза.
— Очень убедительная оценка, капитан, — заметил Гирайз с очевидным одобрением. Он посмотрел на Лизелл, и в его глазах она прочитала: — Еще есть время повернуть назад.
Никогда, ответили ее глаза. Вслух она сказала:
— Покажите нам наши каюты, капитан.
— Внизу, — дружелюбно ответил Джив-Хьюз. — Удобное расположение. Мадам нужно только довериться своему носу.
— Нам нужны отдельные каюты, — пояснила Лизелл.
— Каюты? — он задумался. — Мадам скоро поймет, что мы ведем на «Калеке» очень простую жизнь. Только у капитана в распоряжении имеется отдельная каюта. Пассажиры и команда вешают гамаки там, где им заблагорассудится.
— Но, конечно же, вы не думаете, что я буду спать с… я хочу сказать, что вы должны понимать, что это совершенно невозможно…
— Мадам может наслаждаться вечером на палубе, там много места. Лунная дорожка на воде, великолепные звезды над головой, прохладный ветерок обдувает…
— И тучи комаров на теле, и проливной дождь освежит…
— Нет, капитан, — Лизелл сложила на груди руки. — Палуба не подходит, и…
— И мадам, вне всякого сомнения, желала бы осмотреть иные варианты, — подхватил жизнерадостно капитан. — Есть машинное отделение, трюм и камбуз — масса альтернатив. Возможно, Оонуву подскажет что-нибудь мадам, он знает «Слепую калеку» как свои пять пальцев.
— Оонуву?
— Кочегар, славный малый.
— Но…
— А сейчас Джив-Хьюз должен приступить к работе. Сэр, мадам, все, что вам нужно, вы найдете внизу. Идите, позвольте нам отдать швартовы. — С этими словами капитан навис над открытым люком и, что-то крикнув по-ягарски вниз своему невидимому помощнику, развернулся и начал борьбу с трапом.
— Ты принимаешь его предложение? — Гирайз даже не пытался скрывать, что происходящее его забавляет. — Если нет, лучше решить поскорее.
— Нечего здесь решать, — отрезала она и ловко проскользнула мимо него, чтобы спуститься по трапу в кишащий тараканами камбуз. Лизелл прошла его, даже не поднимая глаз. За камбузом находился трюм, где стоял примитивный котел, над которым осуществлял контроль мускулистый, блестящий от пота ягарский юноша. Из одежды его прикрывала только набедренная повязка, на вид ему было лет около пятнадцати. Он повернулся, когда она вошла, и она поймала брошенный на нее быстрый взгляд черных глаз, горящих как угли под челкой спутанных черных волос. Оонуву — вне всякого сомнения, это был он. Лизелл попыталась вежливо улыбнуться. Ее улыбка осталась без ответа. Жадные глаза молодого кочегара сузились. Отложив лопату в сторону, он опустился на корточки и уставился на нее долгим, ничего не выражающим взглядом. Его руки задвигались по бедрам, вверх — вниз, оставляя на медного цвета коже следы черной угольной пыли. У нее неприятно засосало под ложечкой. Не нужно ей было отходить от Гирайза. Она сделала ошибку. Беспокоить Гирайза?! Я сама могу позаботиться о себе. Она повернулась и пошла прочь.
Она услышала за спиной шепот Оонуву. Она не поняла ни одного ягарского слова и чувствовала, что не хочет понимать.
Следующая дверь была открыта, за ней пряталась крошечная каморка с гамаком, кроме гамака, там был дубовый сундук, закрытый на ключ, рундук с висячим замком и стол, на котором стояла спиртовая горелка. Внутри каюты стоял густой запах марукиньюту. Нетрудно было догадаться, что это — каюта капитана. Она тут же закрыла дверь.
Пройдя вперед, к главной каюте, она обнаружила среди груды отвратительно пахнущего мусора полдюжины грязных гамаков. Ни умывальника, ни подушек, ни простыней. Негде скрыться от посторонних глаз. И никаких альтернатив. Она опустила на пол саквояж.
Неожиданный скрип испугал ее и заставил обернуться: Оонуву маячил в узком дверном проеме. Опершись о косяк, он стоял, собранный и неподвижный, с застывшим, как маска, медным лицом и не сводил с нее своих немигающих раскосых глаз.
— В чем дело? — спросила Лизелл с холодной вежливостью, за которой она скрывала свое понимание. Его лицо не изменилось, и она терялась в догадках, понимает ли он еще какой-нибудь язык, кроме ягарского.
Она повторила вопрос по-грейслендски. Никакого ответа, ни один мускул не дрогнул на его лице. Его загадочная неподвижность начинала действовать ей на нервы, но жаловаться было не на что, юноша ничего плохого не делал.
Марукиньюту так действует? Но по его глазам этого нельзя было определить, поскольку его черные зрачки полностью сливались с черной радужной оболочкой глаз.
— Уходите, — коротко приказала она, — идите назад и занимайтесь своим делом.
Он никак не отреагировал, и ее рука непроизвольно потянулась к карману, где лежал «креннисов». Коснувшись стали, рука остановилась. Наведет ли она заряженный пистолет на юношу, который не представляет открытой угрозы? Может, это у него такая манера знакомиться. Так ли это? Она смотрела в его обсидиановые глаза и терялась в догадках.
Свисток положил конец непонятной ситуации. «Слепая калека» покидала порт.
— Возвращайся к своей работе, — для убедительности Лизелл включила жестикуляцию. Оонуву изучал ее еще с минуту, тянувшуюся бесконечно долго, затем удалился так же бесшумно, как и появился.
Облегченно вздохнув, она секунду постояла неподвижно, после чего подошла к бортовому иллюминатору и уставилась в него ничего не видящим взглядом. Ее мысли перенеслись в ближайшее будущее: как она будет спать, есть, мыться, одеваться и раздеваться на борту «Слепой калеки» в течение последующих пяти или более дней. Все как-то неудобно. Неловко. Небезопасно. Невыносимо.
Но поражение будет еще невыносимее. И невыносимее всего будут нотации Гирайза, которые она услышит от него, решись сейчас повернуть назад. Она уже выбрала себе гамак и собиралась немного отдохнуть в нем.
XIV
Ксо-Ксо становился все дальше и дальше. Густой лес теснился по берегам Яги. Лизелл вышла на палубу и встала у борта, удивляясь безудержному буйству зелени, невообразимо экзотическим фиолетовым цветам и совершенно невероятным птицам. Все это было здесь в таком роскошном изобилии, какого она и представить себе не могла, но это зрелище ее не радовало. Воздух — знойный, влажный, насыщенный гнилостными испарениями — оседал в легких свинцовой тяжестью. Она млела от жары, голова была тяжелой, а тело обливалось потом. Странно, но эта жара совершенно не мешала бесчисленным летающим насекомым, жужжащим вокруг лодки. Пчелы, слепни, какие-то неизвестные твари с зеленой головкой и алыми крылышками, которые пищали довольно приятно, но кусались мучительно. Крылатые легионы — непобедимые и ненасытные.
Просто возмутительно, но казалось, что эти маленькие монстры совсем не трогают капитана. Джив-Хьюз — с непокрытой головой, рукава туники и штанины закатаны — стоит на своем мостике, неуязвимый для напастей. Ну а Оонуву двигается повсюду как тень, почти голый, в одной набедренной повязке, и ему хоть бы хны. И Гирайз в'Ализанте — всем довольный человек — держит в руке трубку верескового корня, окутывая себя клубами дыма хорошего дорогого табака, отгоняя насекомых, А она — женщина, да еще и светлокожая…
Укушенная еще одной краснокрылой тварью, Лизелл с запозданием шлепнула себя. Нечестно. Может быть, ей попросить у Гирайза на время трубку? Она могла бы курить ее и одновременно чистить пистолет. А может, сигареты попробовать? Их, наверное, можно будет купить или выменять, когда «Слепая калека» сделает свою первую остановку. Некоторые женщины ведь курят — эксцентричные дамы, занимающие видное положение в обществе, слишком богатые и влиятельные, чтобы считаться с общественным мнением, — известные актрисы, натурщицы знаменитых художников, богема, дамы полусвета. В ее сознании всплыла фигура грандлендлорда Торвида Сторнзофа и его именные черные сигареты. Нет, курить она не будет.
Подбородок зачесался. Ее рука поднялась к свежему волдырю, и она со злостью потерла его.
— Не расчесывайте, — посоветовал голос за ее спиной.
В нос ударил острый запах марукиньюту, она повернулась к Джив-Хьюзу.
— Расчесывание активизирует яд насекомого, разносит его по коже и усиливает раздражение. После этого ранка начинает быстро гноиться. В нашем климате — это очень серьезная неприятность. Иногда смертельная. М-м-м-да. Руп Джив-Хьюз не раз видел такое, — с наслаждением продолжал капитан. — Бедняга страдает, лицо бледнеет, искажается до неузнаваемости, покрывается гнойниками. Каждый гнойник — величиной с виноградину, кожа на нем вздута, натянута как на барабане и блестит, а вокруг сине-багровое пятно. Потом гнойник прорывается, и его содержимое разъедающими струйками растекается по лицу. Боль при этом мучительная, вид ужасный, вонь — близко не подходи. Многие умирают, а те, которые выживают, обезображены: лицо все в рытвинах и глубоких шрамах. Джив-Хьюз не хочет, чтобы такая судьба постигла прекрасное лицо мадам, и поэтому очень искренне желает, чтобы она не расчесывала свои укусы.
— Она не будет, — взвизгнула Лизелл и, повернувшись, бросилась к трапу.
— Марукиньюту, — посоветовал капитан, — сильный запах марукиньюту отпугивает этих паразитов. Они не могут его терпеть. Джив-Хьюз не представляет почему, но зато знает, что так можно сделаться для них невкусным, то же самое он советует своим пассажирам. Примите хорошую дозу, мадам, в противном случае — муки, инфекция, вязкий гной, струящаяся кровь, омертвение лица, тошнотворная вонь разлагающейся плоти, неизбежные черви…
Зажав рот рукой, Лизелл пустилась наутек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95