..
– Не беспокойтесь, сударь. Я о них позабочусь. С этого момента я, в соответствии с инструкциями комиссара Карадича, принимаю у вас командование над силами полиции Христа в Линце. А вашу дальнейшую судьбу будет решать сам комиссар. Ступайте!
Бибер открыл было рот, чтобы возразить, но, помедлив, безмолвно захлопнул его, развернулся кругом и на прямых, негнущихся ногах двинулся прочь.
«Интересно, что сделает с Бибером Стефан Карадич, если этот болван подвернется комиссару под горячую руку?» – Матиш от удовольствия сощурился. Он от души посмеялся бы над Бибером подольше. Но нынче его терзали тревога и страх.
«Боже, ответь! Подай хоть какой-нибудь знак! Что мне теперь делать?.. Отчего так болит голова? Отчего мне так... так страшно скакать за ними в погоню? Ужас охватывает меня при одной только мысли об этом... Разве в первый раз я попадаю в переделку? И разве пристало солдату бояться смерти? Ведь не дрожали у меня колени, когда мы ходили в атаку на янычар. И когда мы стояли всего вчетвером против нескольких сот готовых взбунтоваться крестьян, я не дрожал... Отчего же сейчас меня всего колотит при одной только мысли... Словно я должен отправиться в погоню за самим Сатаной... Да хоть бы и так! Пусть я трус, если дрожу теперь как осиновый лист. Но разве это оправдание? Ведь дело даже не в капитане. Я и сам не могу, не смею теперь отступить... Отче наш! Ты же еси на небеси. Да будет воля Твоя!» – Скрипнув зубами, Матиш встал из-за стола.
– Слушай мою команду! Все, кто может еще держаться в седле, – готовиться к походу. Через три часа выступаем!
«Да, я испуган, – подумал в заключение Матиш. – Но пусть теперь дрожит от страха и тот, кто меня испугал!»

Телега, вместо того чтобы нести их прочь, подальше от Линца, стояла неподвижно. Дорогу снова преградила колонна военных, двигавшаяся по пыльной дороге им навстречу – на северо-восток. Казалось бы, откуда в этой нижнеавстрийской глубинке взяться такому отряду? Но они шли, напевая и насвистывая что-то свое, боевое. Неаполитанцы, тирольцы, австрийцы. Бравые мужчины, с открытыми, радостными лицами. Они шли на войну, словно на праздник. С ними бодро шагал капеллан в сутане, ставшей серой от бесконечной дорожной пыли. В такт их движению бил барабан.
«А ведь многие из них никогда не вернутся назад... Чему они радуются? Почему так спешат, словно идут на праздник? Неужели умирать и убивать других – это такая радость?» – подумала Ольга.
Чуть в стороне от колонны, в окружении трех конных офицеров, на породистом скакуне ехал молодой человек, видимо капитан отряда. Благородные, даже красивые черты лица. Уверенно жестикулируя, он объяснял что-то офицерам, и те согласно кивали. Кавалькада промчалась совсем радом. Капитан бросил на телегу цепкий, оценивающий взгляд, и Ольга кожей почувствовала, как напрягся сидевший рядом с ней Ахмет. Сейчас один только взмах руки, короткий приказ, и они могут оказаться в руках солдат... Нет. Проехали мимо. Капитан не нашел пользы в том, чтобы конфисковать их телегу и лошадей... Он не только на них, на всю округу, на холмы, поля и деревни смотрел так, словно сам только что их захватил. Свежий ветер трепал его выбившийся из-под шляпы со страусиными перьями локон, а глаза блестели азартом и предвкушением скорой добычи.
Дорога была свободна. Телега тронулась.
«Сатана потому и рвется сюда, что слишком многие здесь смотрят на мир вот так... Сколько лет будет этому капитану, когда война кончится? Шестьдесят? Больше? Сколько лет ему будет, если его не убьют, если он не заболеет от дурной воды и пищи, от загноившейся раны?.. Интересно, если ему оторвет ноги ядром, это его остановит? Или жажда победы и власти и тогда заставит его вести в атаку своих солдат? Помнится, я читала о генерале Торстенсоне, который, даже будучи разбит ревматизмом и ранами, провоевал до конца войны на носилках... А другой, Паппенгейм, получив в бою смертельную рану, все спрашивал ординарцев, где его враг, шведский король Густав-Адольф. И лишь узнав, что король тоже убит в этом сражении, безумец произнес: „Я счастлив" – и умер с улыбкой на устах... Теперь я понимаю, что это за люди. Интересно, хоть раз за человеческую историю, хоть кто-нибудь из развязавших войну понимал, на ЧТО обрекает себя и других?.. Греки, направляясь на штурм Трои, вряд ли собирались воевать там десять лет. И Гитлер рассчитывал исключительно на блицкриг. Сколько еще тысяч лет должно пройти, чтобы мы, наконец, осознали...»
Барабанный бой и веселая песня затихали где-то позади, а Ольга вспоминала приснившиеся ей стихи о уже идущей войне:

Чтобы душу спасти, чтобы в ад не попасть,
Вы за веру ведете войну.
Но в сердцах не Господь, а всемирная власть –
Власть призвать в этот мир Сатану.
Честолюбцы безумной отваги полны
Вновь и вновь перекраивать свет.
Миллионы погибнут под смех Сатаны,
Ради бога, которого нет.
Тридцать лет. Пол-Европы. Руины и кровь.
И пожар вы не в силах унять.
Так никто не хотел!.. Но забыта любовь.
Никому ничего не прощать!
И старик генерал, что не в силах ходить,
Вновь отряды ведет за собой.
Убивать, чтобы жить.
Выживать, чтобы мстить.
На носилках – вперед – на убой.

Лошади мчали телегу все дальше. На их пути стоял горный кряж, а дорога постепенно превращалась в хорошо утоптанную тропу. Двадцатое октября. Канун полнолуния. Они двигались на юг, в горы. Где-то на севере армия Турна осаждала Будейовицы, а другая уже входила в Моравию. В Трансильвании Бетлен Габор копил силы для удара по Вене. Венгерские и австрийские дворяне-протестанты от Братиславы до Линца были уже готовы, вслед за чешскими, моравскими и силезскими, восстать против католика Фердинанда Габсбурга. Испанцы слали на Вену все новые отряды, а из Мюнхена, во главе войск католической лиги, готовился выступить на помощь императору генерал Тилли. Лучшие люди Европы шли убивать друг друга под смех Сатаны. Ради бога, которого нет.

Имперский генерал Альбрехт Вацлав Эусебиус Валленштейн прибыл в Зальцбург в полдень двадцатого октября в сопровождении дюжины отборных рейтаров и, обратившись к хозяйке трактира «Шпиль» фрау Кларе Зибель, узнал, что никаких известий и сообщений от Жозефа Вальдена она не получала вот уже более двух лет.
Впрочем, Альбрехт не очень расстроился. «Может быть, этот Вальден прибудет сюда позже. Интересно все-таки, что за средство он мне предложит? Хозяйка кабака охарактеризовала этого человека как путешественника, ученого и богослова... Кто же он такой на самом деле?»
За едой в «Шпиле», одном из лучших зальцбургских трактиров, думалось неторопливо и умиротворенно.
Мысли Валленштейна прервал подошедший к нему человек, одетый как монах-доминиканец.
– Ваша милость, я случайно услышал, разыскивает Жозефа Вальдена?
– Да. У меня к нему дело... А ты можешь помочь?
– В меру своих скромных сил, ваша милость. Извольте следовать за мной, – поклонился монах.
Альбрехт поднялся из-за стола, не допив пиво и не доев свою отбивную. Его сердце учащенно забилось: «Вот! Свершилось!» Он двинулся за монахом. Вслед за генералом поднялись из-за столов четверо рейтар его охраны.
Монах, выйдя из трактира, ни на секунду не остановился. Он уверенно направился пешком по улице, увлекая за собой Альбрехта. Однако генерал не забыл указующе махнуть рукой своим рейтарам. Когда через пару минут монах оглянулся, отворяя перед Валленштейном обитую железом дубовую дверь, он нервно вздрогнул. За спиной Альбрехта стояли четверо с ног до головы одетых в железо солдат. Еще восемь таких же гарцевали верхом чуть поодаль.
Альбрехт махнул рукой, и двое из четверых двинулись к двери, чтобы первыми войти в нее. Монах, испуганно дернувшись, захлопнул дверь у них перед носом.
– Только вас, сударь... Мне было велено пригласить только вас! – голос доминиканца заметно дрожал, но близкий к фанатичной истерике пафосный тон не оставлял сомнений в том, что прежде, чем солдаты войдут в дверь, им придется этого монаха убить.
«В конце концов, они просто не осмелятся сделать мне что-либо дурное. По крайней мере, я позабочусь об этом».
– Оцепить дом. Чтоб ни одна мышь не прошмыгнула. Если я не вернусь в течение получаса, врывайтесь и убивайте всех, кто осмелится вам сопротивляться.
– Слушаюсь, ваше превосходительство! – рявкнул лейтенант, ударив железной перчаткой по закрывающей грудь кирасе.
Дверь перед Альбрехтом распахнулась, и он вошел в полумрак покоев, отведенных зальцбургским архиепископом для Великого Инквизитора, кардинала Джеронимо Ари.

Они идут мимо, количество их неисчислимо. Наконечники длинных пик сверкают на солнце. Даже отсюда, из небольшой яблоневой рощи, в которой он на всякий случай укрылся, Ду слышал знакомые итальянские слова. Солдаты с юга. В какой-то момент Ду даже захотелось быть там, среди них, в шеренге мушкетеров...
Вдруг он заметил среди поднятой сапогами пыли знакомые фигуры. Несколько всадников в кирасах и морионах. Они разговаривали с молодым усачом – капитаном отряда. По спине Ду пробежал холодок.
– Проклятье! Как скоро… – Всадники в кирасах были людьми Пройдохи Селима. Хотя, конечно, бумаги, которые они сейчас предъявляли офицеру, наверняка в порядке. – Неужели они успеют догнать Ахмета?
Семеро всадников тем временем, отсалютовав на прощание офицерам и капитану, устремились дальше на юг.
«Наверняка они расспрашивали офицеров об Ахмете и теперь мчатся по его следам... – Колонна солдат уже скрылась за поворотом, а Ду все сидел, уставившись на дорогу. – Когда беда, нависшая над ними, столь близка и реальна, особенно тошно оставаться в стороне. – Он, наконец, поднялся с травы и вскочил на лошадь. – Для того ли я купил тебя вчера, быстроногий, чтобы снова взяться за старое?.. Я ведь по-прежнему считаю, что был прав, не поехав с Ахметом! Плохо бросать друзей, когда они в опасности. Но Ахмет спасает эту девчонку!.. Аллах, помоги мне. Надоумь, как быть. Люди Селима их убьют... Говоришь, мне самому надо было ее подстрелить, когда я все узнал? Нет, Алла, ты же всевидящий. Не можешь ты мне так сказать. Это я сам придумал. Ахмет стреляет быстрее меня, я знаю. И потом – он действительно любит ее, так что я все равно не смог бы ее убить... Почему он сам этого не сделал, когда все про нее узнал? Неужели действительно весь мир и свою бессмертную душу Ахмет готов променять на ее смазливую мордашку? Или он все-таки не все нам рассказал? Надеется на что-то?.. О милосердный и благочестивый, за какие грехи рвешь мою душу пополам?»
С пригорка, на котором рос укрывший Ду яблоневый сад, открывался прекрасный вид на долину. Всадники Пройдохи Селима двигались в сторону гор. А на севере из клубов пыли, еще не осевшей после прошедшей здесь только что колонны солдат, появилась еще одна кавалькада. Вглядевшись повнимательней, Ду снова вздрогнул – на их шляпах трепетали зеленые кокарды полиции Христа.

Глава 20

«Пусть так, – думал Цебеш. – Не Христос, а кто-то другой. Христу нечего делать в этом, забывшем о милосердии, мире. Но я верно все рассчитал. Я уже чувствую шаги того, кто идет сюда! Сегодня ночью все будет решено. И предотвратить этого никто уже не сумеет... Мир должен измениться. И он изменится. Теперь уже не остановить. Я привел в этот мир Марию, нажал все пружины, и теперь механизм может двигаться сам собой, без моего вмешательства. Он вселится в Марию в это полнолуние, или в следующее, или потом, до исхода года. Будет ли при этом проведен ритуал, в сущности, не так уж и важно. Для Него не так уж и важно. Но для меня...
Сомнения – удел малодушных! Пусть я рискую собой – не в первый раз. Пусть другими – я заслужил это право. Мне нужно провести вселение согласно ритуалу, МОЕМУ ритуалу. Тот, что войдет в этот мир, должен коснуться меня благословенным крылом. Я призвал его в мир и получу часть пришедшей с ним силы. Неисповедимы пути Господни. Что будет потом – неведомо. Придя, он может смести меня, как пушинку. А может и вознести до небес. Быть может, я увижу все, что произойдет, но буду отброшен в сторону за ненадобностью. Пусть. Для многих ученых даже такой результат – предел мечтаний.
Но сначала надо найти Марию».
– Томас!
Через несколько секунд дверь в комнату распахнулась и в нее торопливо вбежал кучер.
– Принеси мой саквояж. И убери всю мебель из зала.
– Вы в ЗАЛЕ собираетесь чертить свои знаки?
– Да... И поторопись. У нас мало времени. Пока я буду заниматься, приготовь еды, накорми и запряги коней.
– Но ваша милость! Вы больны! Вам нельзя теперь никуда ехать. Я не могу...
– Это приказ.
Томас, встретив взгляд хозяина, вздрогнул и, ничего не ответив, вышел вон.
– Проклятье! Почему все они в конце концов перестают мне подчиняться?.. Почему моя рука слушается меня беспрекословно, а мой слуга вдруг начинает перечить?
Осторожно поднявшись с постели, Цебеш накинул себе на плечи камзол и, опираясь на посох, двинулся в зал, где уже стоял в центре комнаты его саквояж.

– ...И мы решили помочь тебе. Растить ребенка без отца тяжело. Тем более двоих...
– Вы хотите мне помочь?! – удивленно и одновременно обрадованно всплеснула руками Тереза.
– Да, милочка, – ласково улыбнулся Джеронимо Ари, – мы заберем у тебя одного из двойняшек. Это уменьшит обрушившееся на твои плечи бремя и спасет невинное дитя от голодной смерти.
– Нет! – Тереза в ужасе отступила. – Вы не можете забрать у меня ребенка. Я люблю обоих. Одинаково.
– Подумай хорошенько. В одиночку тебе не прокормить двоих. Само Провидение направило нас сюда. Ты отдашь нам одного из мальчиков и получишь от меня деньги на пропитание второго ребенка.
– Так вы хотите купить у меня младенца?
При слове «купить» кардинал поморщился.
– Если хочешь, можно и так это назвать... Итак, ты согласна?
– Двадцать талеров! – выпалила Тереза, выпучив глаза. – Или убирайтесь отсюда к чертовой матери!
Скривив презрительно губы, Джеронимо достал кошелек и, отсчитав монеты в горсти, выложил их на стол. Потом он подошел к деревянной колыбельке, в которой посапывали два завернутых в какие-то лохмотья младенца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45