Полина и Стив не сдержали улыбок.
Лорд начинал злиться по-настоящему.
Впрочем, Стив не намерен был покорно выслушивать нотации.
— Этой «страстишке», как изволила выразиться ваша светлость, мы обязаны спасением «Титаника». Да-да, можете не таращить глаза. Именно так. У вас дурная память, это известно. Но у нас с Полли — хорошая. И мы готовы напомнить: не слетай однажды вопреки вашему желанию из Лондона в Париж, наше знаменитое детище — второй «Титаник» мог прославиться столь же печально, сколь и первый… Возможно, он не затонул, но сотни две пассажиров скончались бы в этом круизе, причем в страшных муках, как и предсказала знаменитая парижская прорицательница мадам Габи. Габриэль Лавертен.
— Еще бы ей не предсказать! Она, если мне в очередной раз не изменяет моя дурная память, собиралась отравить их каким-то изощренным образом.
— На сей раз не изменяет. Стало быть, ты готов признать: не слетай мы тогда с Полли в Париж…
— Ну, допустим. Однако в Париж из Лондона — это еще понятно. Но какие-то Тшернов… Черновцы, черт бы их побрал…
— …из Бухареста — это почти одно и то же.
— Но поенарские развалины?
— Простояли шестьсот лет и, уверяю тебя, благополучно простоят еще один день. И мрачный дух мятежного герцога никуда не улетучится, тоже можешь не сомневаться.
— Но зачем, Полли? Вы просто говорите: мне надо в Черновцы, желательно завтра. Могу я по крайней мере поинтересоваться: зачем?
— Ты не интересовался, ты вопил про перемену мест.
— Хорошо. Был не прав. Приношу извинения. И интересуюсь.
— Видите ли, Энтони, именно там, в Черновцах, все началось. И похоже, закончилось. По крайней мере на сегодняшний день.
— То есть?
— Первая «вампирская» жертва — мальчик-бродяжка, которого действительно загрыз человек физически и морально больной, — обнаружилась именно в Черновцах, вернее, в Путиле, на самой границе Украины и Румынии.
— Но ведь вы сразу же отделили это преступление от всех прочих, зачем же теперь к нему возвращаться?
— То, что я сейчас скажу, всего лишь гипотеза. Но она единственная. По крайней мере другой у меня нет. И не предвидится. Посему давайте руководствоваться этой. Итак, в начале прошлого года в Путиле совершается страшное, но вполне объяснимое и потому полностью раскрытое преступление. Преступника задерживают едва ли не на месте преступления, заключают в камеру, где он, придя окончательно в себя, сводит счеты с жизнью. Просто разбивает себе голову о бетонную стену. Страшная смерть. Разумеется, об этом пишут. Причем желтую прессу, которая на постсоветском пространстве разрослась пышным цветом и почти вытеснила с газетного рынка респектабельные издания, такая простая и понятная версия явно не устраивает. Куда привлекательнее — жуткие вампирские истории, которые и начинают вспоминаться и тиражироваться в неимоверном количестве. Дальше всех идет некто Сергей Гурский — репортер бульварной хроники. Судя по прежним публикациям, он и прежде не раз кормился на этой грядке — иными словами, слыл специалистом по паранормальным явлениям. Этот господин официальную версию о самоубийстве преступника отметает напрочь и утверждает — ни много ни мало! — что в лучших вампирских традициях упырь сбежал, без труда преодолев решетки и запоры. И бродит теперь по окрестностям. Так что спасайся кто может, пишет Гурский, вампиры просыпаются в своих могилах. Ну и в таком духе… Пишет, кстати, плохо, неубедительно, более нажимая на эмоции и обильно цитируя древние сказания. В Карпатах такие легенды и вправду в большой чести. Да и Бог бы с ними. Однако дальше… Дальше начинаются дела действительно интересные и страшные. Правда, с территории Западной Украины действие перемешается в Румынию, но расстояние это совсем небольшое — можно сказать, все происходит в одних и тех же местах. Что же происходит? Череда страшных, загадочных убийств, одно из которых — как вам известно — массовое, но все совершены одинаковым, необъяснимым образом. Каким — не стану повторяться. Нам это известно — увы! — слишком хорошо. И вот наконец, возможно, самое главное, что заставляет меня говорить о необходимости поездки в Черновцы. Последнее — по времени — убийство происходит снова именно там, в Черновицкой области, и снова на границе с Румынией. Но не это главное. Жертва на сей раз — не кто иной, как сам господин Гурский, породивший, так сказать, вампирскую версию. Это уже по-настоящему интересно.
— А как… то есть я хотел спросить, где его убили?
— На кладбище, а вернее, в склепе старинной усадьбы. Возле одной из гробниц. Открытой, кстати, и пустой, что, как вы понимаете, наталкивает на определенные выводы.
— Так что же в том странного? Человек бродил по кладбищам и прочим не слишком приятным местам в поисках, надо думать, материала для своих опусов и нарвался…
— На кого нарвался, Энтони?
— На маньяка или маньяков. Мы ведь приняли за рабочую версию, если я, конечно, опять что-то не напутал, наличие некой группы или секты… Словом, маньяков, возомнивших себя наследниками Дракулы.
— Эту версию приняли не мы, а румынские сыщики. Мы же пока просто не можем предложить им ничего другого. Допускаю, что в итоге мы тоже склонимся к этой версии. Но пока… Пока, скажем так, у меня не слишком лежит к ней душа.
— Вот это новость, Полли! К чему же в таком случае склоняется ваша душа?
— Она колеблется, Энтони. Что же до «маньячной» версии, на сегодняшний день у нее есть как минимум одно слабое звено. И это звено должно быть самым существенным для вас, Энтони. Ибо речь идет о вашем друге. Вернее, о его внезапной загадочной болезни и смерти. При чем здесь маньяки?
— Маньяки здесь действительно ни при чем. И, откровенно говоря, я склоняюсь к мысли о трагическом совпадении. Странном, труднообъяснимом, но все же — совпадении. Не более того.
— Возможно, вы и правы. Очень скоро я получу полные — насколько это возможно — данные об этой проклятой болезни, тогда, возможно, что-то прояснится.
— Вы заказали материалы по линии своего ведомства, Полли?
— Разумеется. Генерал Томсон держит слово. А вот мы, кстати, по отношению к нему ведем себя по-свински. Где, скажите на милость, посланцы Ахмада Камаля? Чем заняты? Неизвестно. Хотя никто, полагаю, не сомневается, что они здесь и времени зря не теряют.
— Напрасные, несправедливые упреки, Полли. Наши румынские коллеги озадачены этой проблемой, и кое-что им уже известно. По крайней мере Костас Катакаподис, тот самый единственный грек, оставшийся в живых из всей экспедиции доктора Эрхарда, недавно вернулся в Румынию и в качестве независимого, свободного туриста бродит где-то в окрестностях Поенари.
— Не густо.
— Согласен.
— И кстати, не мешало бы познакомиться с этим удачливым греком.
— Снова — согласен. Будем стараться.
— Однако, друзья мои, вернемся все же к вашим Тшерновсам. Простите, Полли, но, как я понял, вас туда влекут всего лишь два обстоятельства — смерть мальчика, случайно, судя по всему, положившая начало кровавым проделкам маньяков, и смерть репортера, опять же, судя по всему, случайно попавшего в лапы к этим же маньякам.
— Случайно?
— Что? А! Ну, в определенном смысле, конечно, не случайно. Прогулки по кладбищам… Они, знаете ли, по определению не могут довести до добра. Хотя по сути — да! — случайно.
— Стало быть, на сегодняшний день мы имеем как минимум три случайности, а вернее — случайных совпадения. Гибель маленького бродяжки случайно повлекла за собой череду страшных убийств. Почти одновременно с этим ваш друг, герцог Текский, прибыл в Румынию, после чего случайно обострилась редкая наследственная — что, кстати, еще следует установить — болезнь, о которой он, похоже, до приезда в Бухарест даже не догадывался. И наконец, человека, который своими скандальными материалами, можно сказать, спровоцировал этих самых загадочных маньяков, они же случайно и убивают — хорошо отработанным способом. Но и это еще не все. Все три престранные наши случайности так или иначе связаны со всевозможными вампирскими легендами, популярными в этих местах. И в частности, с именем главного вампира всех времен и народов — господаря Влада Третьего.
— Звучит убедительно, Полли. И ваша ирония относительно случайностей кажется более чем уместной. Однако вы сами только что оговорились: вампирские легенды исстари популярны в этих местах. Быть может, речь идет о преступлениях, никоим образом ни с какими вампирами не связанных, а местная — так сказать — традиция — приписывает все необъяснимое проделкам вампиров?
— Великолепная мысль, Тони.
— Действительно, недурственно. И что-то навевает такое, пока смутное… А, Полли?
— Возможно. Но более всего мне сейчас навевают что-то, пока тоже смутное, эти самые черновицкие «совпадения»… Так что позвольте все же покинуть вас ненадолго, к тому же паспорт у меня, как это ни странно, до сих пор российский, так что проблем на территории дружественной Украины, полагаю, не возникнет.
— У вас действительно не будет проблем на территории дружественной Украины, однако — вынужден разочаровать — отнюдь не благодаря российскому паспорту.
— Тогда — чему же?
— Удостоверению сотрудника SAS и звонку генерала Томсона соответствующим чинам в Киеве. Те давно рвутся в НАТО и готовы служить любому генералу натовской страны верой и правдой. Так-то, Полли.
— Грустно.
— Грустно. Но факт. Итак, Тони…
— Генералу Томсону, я полагаю, звонить будешь ты?
— Разумеется. Ты в это время займешься воздушным коридором и всем, что связано с твоим замечательным «Falcon», не правда ли?
— Чем же еще? Неужели ты думаешь, что я позволю Полли лететь в эти чертовы Шерновсы обычным рейсом? Представляю, что это за удовольствие!
Вопрос, таким образом, был решен принципиально. Оставались детали.
Они занимали Полину менее всего.
"Как странно, — подумала она вдруг, внезапно отключившись от беседы двух джентльменов. — Неожиданно и странно приходится возвращаться на родину. — И тут же, спохватившись, добавила:
— Бывшую, увы…"
Подземные сны Костаса Катакаподиса

Он проснулся неожиданно легко. Как не просыпался уже давно — разве что в раннем детстве, когда вместе с пробуждением приходит неожиданное ощущение радости.
И еще — совершенная уверенность в том, что впереди ожидают исключительно счастливые времена и вообще все в жизни будет хорошо. А жизнь сама по себе прекрасна. Глупое, наивное ощущение. Бесконечно далекое от истины.
Простительное, пожалуй, только в раннем детстве.
И тем не менее…
Он проснулся в радости, несмотря на то что в первые же минуты после пробуждения все понял и вспомнил все.
Ощутил приятную сухую прохладу подземелья.
Определенно знал, еще не разомкнув век, что вокруг, как и прежде, — мрак.
Но… не почувствовал ни уныния, ни страха.
«Здесь что-то не так, что-то такое в атмосфере, вроде наркотика», — подумал Костас.
И немедленно вспомнил очередную историю, рассказанную как-то у костра покойным доктором Эрхардом.
Вернее, бессвязные, обрывочные отголоски той истории.
Мысленно выругал себя за то, что никогда всерьез не относился к бесконечным ученым спорам.
Что-то ведь говорилось тогда про целебные свойства здешних мест. Необычные, малоизученные, но чрезвычайно сильные.
— Не ощущаю на себе ничего такого. Вообще ничего не ощущаю, — ответил он тогда с неизменной легкой иронией, совершенно намеренной, дабы раззадорить профессора и его прилежную паству. Это он любил.
В эту минуту — именно в эту, как только вспомнилось это далекое уже, иронично-дурацкое: «не ощущаю», — он ощутил.
Остро и так отчетливо, что не оставалось места сомнениям.
Ощутил чужое, постороннее присутствие.
Близко, совсем рядом.
И веки, смеженные до той поры, едва ли не сами собой немедленно широко распахнулись.
И он увидел — хотя это было странно и почти невозможно, — ибо вокруг действительно царила тьма.
Увидел отчетливо, как если бы светило солнце.
Но не удивился.
И — что еще более удивительно — не испугался.
Некто действительно был совсем рядом.
Небрежно облокотившись, он почти полусидел на каменном остове распахнутой гробницы.
Был невысок, но крепко сложен и, пожалуй что, строен.
Красивым нельзя было назвать худощавое лицо.
Но крупные его черты: впалые щеки, резко очерченные скулы и такой же, выдающийся вперед подбородок — рождали ощущение огромной внутренней силы, могущества и власти, данной их обладателю от рождения.
Все было заметным и впечатляющим на этом лице — орлиный нос с большими, чуткими, как у зверя, ноздрями, огромные, навыкате, глаза, ярко-зеленые в обрамлении длинных пушистых ресниц, густые, сросшиеся у переносицы брови.
Пышные черные усы почти скрывали рот, но и сквозь них можно было разглядеть яркие чувственные губы, плотно сжатые. Нижняя губа к тому же заметно оттопыривалась вниз, выдавая натуру упрямую, жестокую, а возможно, капризную.
Черные как смоль густые волосы свободно падали на широкие плечи, почти скрывая короткую «бычью» шею — верный признак того, что незнакомец с детства не чужд был искусствам боевых единоборств.
Впрочем, к чему фальшивые реверансы — о каком «незнакомце» могла идти речь?
Человек — а вернее, образ того, кто, невидимый во мраке и тем не менее различимый до мельчайших деталей, разглядывал теперь Костаса внимательно и немного насмешливо, — был тому хорошо известен.
Правда, имя его Костас не решался произнести даже мысленно.
Зато вспомнилась вдруг глупая шутка про визитную карточку, которую собирался спросить при встрече.
Хорошо было шутить там, на яхте, за тысячу верст отсюда.
Сейчас молчал Костас.
И тогда Он заговорил:
— Смерть, похоже, обходит тебя стороной, а, православный?
— Похоже на то.
— Да. Сначала тебя не убили там, наверху. Что странно. Потом ты каким-то чудом не свернул шею, когда пожаловал сюда, ко мне в гости. Теперь — выходит — и мне не пристало лишать тебя жизни. Принять надо, как подобает, если уж так любит тебя судьба.
— Я в твоей власти.
— И конечно же, знаешь, кто я?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50