Много лет назад, еще будучи подающим большие, если не сказать блестящие надежды, аспирантом исторического факультета, он, специализируясь на истории святой инквизиции, которая наибольшего расцвета и размаха достигала в Испании, наткнулся на историю обвинения в колдовстве и казни представительницы одной из самых знатных и богатых семей страны Это показалось ему странным, не укладывающимся в логику обычных процессов святой инквизиции Азарт исследователя и так не дремавший в нем, тут разгулялся вовсю и он погрузился в ту стародавнюю трагедию умом и сердцем на долгие-долгие годы В начале исследования с ним происходили вещи замечательные, он делал находки, которые буквально потрясали ученый мир, из числа близко интересующихся темой Это было чудно, увлекательно и лишь непонятно и оттого слега, самую малость тревожно, было ему от мысли, почему за долгие годы исследования не новой в общем темы, никто не обнаружил то, что оказывалось для него лежащим на едва ли не на поверхности Тревогу он гнал или предпочитал попросту не замечать, но много и с удовольствием рассуждал вслух и про себя о везении, которое становится наградой за упорство и истине, которая является избранным Спроси его тогда кто — кем и для чего избранным, он врятли бы ответил Впрочем его и не спрашивали, предпочитая восторженно слушать и, случалось, завидовать — он был удачлив, популярен и неукротимо устремлен в будущее.
Тогда же и столь же удивительным образом к нему попали три старинные гравюры Глубокий, древний скорее старец, настоящий арбатский букинист, ( таких уж нет ныне, на смену им пришли, увы, как и в молодости, ловкие и лживые, но благообразно состарившиеся фарцовщики ), в пыльной лавчонке которого он проводил много времени, выискивая манускрипты интересующей его эпохи, позвонил ему поздно вечером и старческим своим, глуховатым голосом, слегка гнусавя, настойчиво просил приехать незамедлительно Заинтригованный, он помчался на такси, благо с Чистых прудов, на которых он тогда жил до арбатских переулков было рукой подать Старик разложил перед ним три пожелтевших, хрупких от времени листа Содержание оттиснутых на них картин с трудом можно было разобрать в свете тусклой лампы под тяжелым бронзовым абажуром — рисунок был исполнен линиями чрезвычайно тонкими, близко расположенными друг к другу, плотно покрывающими пространство бумаги.
Особенно это казалось тех фрагментов, где художник изображал толпу — головы, руки, ноги, туловища людей и коней переплелись в ней так тесно и причудливо, что сразу невозможно было определить, что и кому здесь принадлежит — все представлялось странным клубком чрезвычайно тонкого кружева Впрочем сюжет все же был ясен сразу: триптих являл взору картину средневековой казни — на первом картоне — повозка с распластавшимся на ней телом жертвы двигалась по узкой, запруженной толпой улочке, очевидно, направляясь к месту казни Вторая картина изображала саму казнь — средневековую площадь с неизменным готическим собором, в центре которой на костре пылало тело жертвы. Здесь было хорошо видно, что это женщина с пышной копной волос, возле костра изображены были несколько священнослужителей в длинных сутанах, поодаль высилась группа всадников, одетых в пышные вычурные одежды Третья гравюра показалась ему тогда самой странной, ощущение это не покидало его и потом, сколько бы не изучал он впоследствии загадочный рисунок — на нем неизвестный художник изобразил соборную площадь уже совершенно опустевшей, в том месте где только что пылал костер и возносился жуткий столб с пригвожденной к нему жертвой — теперь был заметен лишь небольшой холмик из пепла и обгоревших досок и тлеющих углей — стремилась в небо узкая струйка дыма А рядом в самом центре площади одиноко стоял человек Был он заметно худощав и как-то очень, неестественно, даже нарушая пропорции, высок, фигуру и лицо его скрывало одеяние отдаленно похожее на монашескую сутану, широкое, перехваченное в талии тонким поясом с длинными рукавами и большим капюшоном..
Гравюры эти даже по тем, советским, не знавшим еще истинных цен, временам, стоили баснословно дорого, но старый букинист первым позвал его, довольно известного, но совершенно небогатого аспиранта-историка.
Я знаю, сколько это стоит, молодой человек, — сказал ему старик своим глуховатым гнусавым голосом, — но я уже настолько стар, что имею право позволить себе роскошь Я думаю это именно то, что нужно вам, а вы именно тот, кто должен этим владеть Сейчас вы только из вежливости делаете вид, что понимаете мое старческое бормотанье, но поверьте на слово, а если Богу будет угодно, когда ни будь потом поймете — это очень редкое сочетание Так что забирайте, забирайте немедленно, пока корыстный бес не попутал меня и я не передумал Забирайте и уносите ноги Завтра принесете мне сто рублей, или сколько там наскребете по карманам. Все, теперь ступайте прочь, время позднее, мне спать пора!.
Конечно прямого указания на то, что неизвестный художник изобразил в своем творении именно казнь именно той женщины не было — ни точного времени создания этой работы, ни имени автора установить не удалось, но очень много приблизительных сходств и прямых совпадений позволяли смело предполагать это Бесконечно долгими часами, сложи которые воедино — вполне могли набежать годы — он изучал изображение на старинных гравюрах и уже мог различать в сплетенном клубке тел отдельных людей и всадников, различал выражение их лиц, понимал настроение и даже, как ему казалось — отношение каждого к происходящему Простолюдины не сочувствовали несчастной и это не удивляло его, а лишь подтверждало его версию — для казни великий герцог избрал город отдаленный от наследственных земель своей жертвы. В группе всадников он безошибочно узнал Великого герцога и несколько его вассалов — портреты их сохранились до наших дней и даже во множестве, ибо в те времена существовал обычай рассылать собственные портреты, как ныне — рождественские открытки и фотографии.
Портретов несчастной княгини тоже сохранилось немало — ей восхищались и за честь считали рисовать ее многие знаменитые мастера того времени, но это не помогло ему — лицо жертвы на гравюре было плотно закрыто растрепанными длинными волосами..
Можно сказать, что за эти годы он настолько изучил уникальные свои гравюры, что ни один самый сложный и запутанный фрагмент на древних листах картона не составлял для него тайны.
Исключение были три момента Только три.
Без труда узнав Великого Герцога в группе разряженных всадников на второй гравюре, он не сразу обратил внимание на странное выражение его лица Он хорошо знал это лицо Со всех портретов на него неизменно взирал богоподобный лик, наделенный всеми неизменными по тем временам чертами царственных особ и лишенный даже намека на какие то либо эмоции или чувства На странной гравюре лицо герцога изобразила гримаса боли и даже отчаяния, он был готов поклясться, что неведомый художник посягнул и на то, что бы запечатлеть Великого герцога плачущим Это долгое время и питало, так называемую, любовную версию Он полагал, что герцог таким страшным образом покарал свою бывшую возлюбленную за измену, храня тем не менее в своей не знающей жалости и милосердия душе, прежнюю к ней любовь.
Однако неопровержимые свидетельства безумной страсти герцога к своей юной жене инфанте Изабелле, и та искренняя скорбь и раскаяние, буквально преобразившие жизнь доселе не слишком богобоязненного и милосердного вельможи, после ее безвременной кончины, не оставляли «любовной» версии права на существование.
Тем необъяснимее были эти слезы. Слезы палача вершащего свое страшное и не правое дело.
Вторая загадка подстерегала его также на центральной гравюре триптихапристально сантиметр, за сантиметром изучая ее тонкую вязь, он обнаружил на площади фигуру, которую заметить было практически невозможно Собственно не фигуру даже, а тень, от человеческой фигуры, на ступенях величественного собора Сам человек скрывался за одной из массивных колонн и только носок сапога, да тень на ступенях намекали на его присутствие Кем был он? Наличие широкополой шляпы и плаща говорили о том, что он не был простолюдином, но и к группе вельмож не посмел или не пожелал он примкнуть Что заставило его скрываться? — Он мучительно и бесконечно искал ответ на эти вопросы и не находи их.
Смысл третьей гравюры был и вовсе ему непонятен Ясно, что главной фигурой здесь был тот, кто стоял, не склонив головы перед пепелищем в центре площади. Ему и была, собственно, посвящена она Но кто был он? Возлюбленный, родственник или друг несчастной, чей пепел дымился сейчас у его ног? Но почему не было скорби в его фигуре, расправлены плечи и скрытое широким капюшоном лицо, обращено к небу? Монах, возносящий последнюю молитву над прахом? Но разве посмел бы любой из слуг Ватикана и Папы нарушить волю святой инквизиции, вынесшей свой страшный вердикт — виновной не было места в Царствии Небесном и никому не позволено было сотворить над ее прахом поминальную молитву.
Здесь было еще нечто, что было необъяснимо и неотступно тревожило его Мастер, чьи работы чудом оказались в его власти, был, безусловно, профессионалом высочайшего класса, все линии его творения дышали гармонией, все пропорции были идеально соблюдены с учетом существовавших тогда канонов И только одинокая непонятная фигура на третьем картоне выбивалась из этой абсолютной гармонии рисунка — таинственный человек был неестественно высок, доведись ему вдруг шагнуть на ступени собора, голова его коснулась бы верхнего свода массивных его дверей И он готов был поклясться — это не было ошибкой художника.
Было еще одно, чего он даже не мог отнести к категории странностей триптиха, ибо существовало оно не на старинном картоне гравюр, заботливо упрятанных им под стекло, а в его воображении. Его упорно не оставляло ощущение, что изначально гравюр было четыре — и вот та — последняя, утраченная или скрытая от него и хранит в себе объяснение всех странностей предыдущих, а вместе с ним и разгадку всей тайны — тайны страшной смерти некогда прекрасной и великой женщины..
Был в момент его жизни, когда, казалось дрогнула пелена, отделяющая нас от вечности и кто-то, то ли растроганный его упорством и преданностью, то ли, просто, дразня, поманил его оттуда невидимой рукой, обещая скорую разгадку Но, измученный сомнениями, оказался он слаб в тот момент и едва ли не единственный раз в своей жизни струсил — пелена сомкнулась.
С той поры — словно кто-то близкий умер в его доме — запустение и едва ли не тлен каким-то необъяснимым образом поселились в нем Теперь ему казалось, что — навсегда.
Журнал был самый обыкновенный, бабский, но из дорогих и потому весьма претенциозный и с попытками наукообразных рассуждений Такой журнал не мог себе позволить опубликовать просто гороскоп или рекламный материал модного психоаналитика или гомеопата Их необходимо было погрузить в переливчатый раствор пространных рассуждений с философскими пассажами, намеками на исторические события, туманными ссылками на последние открытия неких естественных наук и ненавязчивыми поэтическими вкраплениями, преимущественно из полу забытого ныне мистического декаданса И сейчас все было именно так — врач-психотерапевт, психоаналитик, конечно же, обладатель множества дипломов, руководитель научно-исследовательского центра с длинным трудным названием давал незатейливые советы читательницам журнала, обучая их походя бороться со стрессами, приступами депрессии, бессонницей, умению « властвовать собою» и прочая, прочая, прочая… Я читала отпечатанные на отменной безумно дорогой, наверное, бумаге глупости без раздражения, но и без малейшего внимания — безвольно и бесцельно скользили глаза по глянцу страниц, пока нечто не зацепилось вдруг в глубине сознания, стремительно и резко, царапнув даже до боли Словно в праздно текущей толпе незнакомых людей на шумной улице мелькнуло вдруг не узнанное еще лицо, но ты уже знаешь точно, что с ним, с его обладателем что-то было связано в твоей жизни, и было это что-то непустячное Глаза стремительно побежали назад.
" — Бывает причиной глубочайшей депрессии, а порой и психического расстройства становится факт нанесения тяжелейшей и чаще всего незаслуженной обиды другим человеком или несколькими людьми Сама мысль о том, что после всего произошедшего он или они живут, дышат, ходят по этой планете становится настолько невыносимой, что человек готов свести счеты с жизнью, только бы перестать осознавать это Выйти из этого болезненного и чрезвычайно опасного состояния можно всего лишь двумя путями — либо простить его или их и забыть нанесенное оскорбление, либо отомстить Прощение — вкусная, заманчивая и усиленно рекламируемая всеми религиями конфетка, но чаще всего она оказывается или вовсе недоступной или совсем не такой уж сладкой, как обещается, и тогда единственно возможной и спасительной остается вторая дорога.
— Позвольте, — журналистка берущая интервью была, похоже искренне заинтригована — но тогда-то как бороться с причиной болезни Не уничтожать же, простите за безумное предположение, людей?.
— Почему бы и нет?.
— ???.
— Разумеется, не в прямом смысле Мы ведь ведем речь о состоянии психики. Вдумайтесь в то, что я сейчас сказал: человеку невыносима — МЫСЛЬ о существовании другого или других людей, значит эту МЫСЛЬ надо преобразовать.
Человек или люди, ставшие причиной столь тяжких страданий должны перестать существовать в МЫСЛЯХ моего клиента, слово пациент, как я уже, помнится, отмечал допускаю лишь в самых крайних случаях Так вот, существование человека нельзя, если мы вами, разумеется, не синдикат киллеров, прекратить, но о его существовании можно забыть, стереть файл с его именем из собственной памяти, как из памяти собственного персонального компьютера.
Журналистка была явно разочарована:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25