— не очень-то интересовали все эти хозяйственные дела и расчеты.Выискивали прежде всего разные случаи необыкновенных героических поступков, которые, казалось, лучше всего рисуют психологию нашего рабочего человека.
Тогда еще не понимали, что подлинная героич-ность характера всегда проявляется и в будничных делах, именно будни — мерила человеческой стойкости, а поэтому, не зная обычных, в том числе и экономических, условий жизни рабочего человека, никогда не поймешь и его психологии. Впрочем, в те годы этой бедой грешили не только мы...
А сейчас, вспоминая то, что рассказывала когда-то о своей работе в Братске Валя, мы решили еще и еще раз встретиться с ней, а также и с другими мирненскими нормировщиками и поговорить об их работе.
За недостатком места мы не можем рассказать обо всех этих "людях и хоть сколько-нибудь подробно передать разговоры с ними. Но выводы из наших бесед обязаны передать.Стоимость каждого строящегося объекта финансируется государством через заказчика (в данном случае—трест «Якуталмаз») по нормам СНиПа (сметные нормы и правила). В эту стоимость (как ее называют строители — сметную) входят не только затраты труда на строительстве (в данном случае — «Ви-люйгэсстроя»), или, говоря языком политэкономии, не только живой труд, но и стоимость установленного оборудования, материалов и т. п.— труд овеществленный. Грубо говоря, строители продают заказчику готовый объект по товарной, «рыночной» цене. И заказчик сверх этой, «сниповской», сметы не имеет права заплатить им ни копейки. Все экономические
показатели стройки опять-таки рассчитываются из этих сметных норм, в частности — выработка каждого рабочего (в деньгах) и фонд зарплаты строительства.Делается это так. Предположим, что стоимость фабрики, которую предстоит строить,— 1000 условных единиц. Берется прошлогодняя выработка на одного рабочего (если же стройка только начинается — усредненная выработка по стране); предположим, она составляет 4 условных единицы. К ней прибавляется известный, запланированный на этот год процент на рост производительности труда. В сумме, к примеру, получается 5 единиц. 1000 единиц (стоимость фабрики) делится на 5. В результате — 200; двести рабочих нужны строительству для освоения плана капитальных вложений—тысячи наших условных единиц.
Далее высчитывается средняя зарплата одного рабочего. Берется тариф и к нему прибавляется северная или иная, положенная для данного района надбавка. Предположим, в сумме получается 3 единицы. Необходимое количество рабочих — 200 — умножается на среднюю зарплату — на 3, выходит: фонд зарплаты для этой стройки на год равняется 600 единицам.
Заметьте: во все эти расчеты — выработки каждого рабочего, фонда зарплаты строительства—изначально вносится стоимость не одного живого труда, но и овеществленного. И вот тут-то начинается чехарда!
Строительство — управление «Вилюйгэсстрон» — рассчитывается со своими рабочими только за затраценный ими труд —живой труд — по специально разработанным для этого расценкам и нормам (единым нормам и расценкам), утвержденным в какой-либо инстанции,— по ЕНиРу (по единым нормам и расценкам). А государство, как мы уже сказали, дает ему деньги для расчетов с рабочими — по СНиПу. Сметные нормы и расценки утверждаются во всяком случае на десятилетия. И поэтому стоит только в нынешнем году по сравнению с прошлым измениться структуре, условиям работ, как все эти стройные, казалось ,бы, расчеты фонда заработной платы летят в тартарары.
В этом году, например, по сравнению с прошлым «Ви-люйгэсстрой» должен сделать гораздо больший объем работ на створе гидростанции, в Чернышевском. В основном—за счет сокращения работ в Мухтуе.
Но ведь сметные нормы и расценки не учитывают, возишь ты материалы за сто или за двести километров, а разница-то ведь громадная! В Мухтуе кубометр леса стоит двести пятьдесят рублей (в старых деньгах), на створе — уже пятьсот — шестьсот рублей, причем разница эта в основном складывается за счет зарплаты рабочим — грузчикам, шоферам, ремонтникам. Вот и получается — по сравнению с расчетами, сделанными по прошлогодним показателям и уже утвержденным в министерстве,— огромный перерасход фонда заработной платы. Батенчука за это, естественно, бьют: нарушаешь финансовую дисциплину. А что же может сделать Батенчук, работающий вот в таких конкретных условиях?
Или другой пример. В прошлом году в Мирном в основном ставили сборные, изготовленные где-то в другом месте дома. В этом году большую часть материалов для жилищного строительства «Вилюйгэс-строй» изготавливает на месте. Причем, если учесть, что базы строительной индустрии в Мирном нет и материалы приходится изготавливать самыми примитивными способами (а ведь опять-таки: в сметах, в СНиПе, не предусмотрены такие примитивные способы; там все расчеты исходят из того, что материалы изготавливаются на некоем абстрактном «усредненном» предприятии), если учесть все это, то получается: «Вилюйгэсстрой» в этом году заранее, по не зависящим от него обстоятельствам был обречен на убытки, главным образом — за счет перерасхода фонда заработной платы. Убытки составят к концу года несколько миллионов рублей... Правда, Батенчук мог предвидеть все это в прошлом году, и тогда у него выход был: он должен был организовать работу стройки так, чтобы выработка на каждого рабочего была как можно... меньшей. Парадокс! Но тогда бы фонд зарплаты строительству дали больший, и в этом году у него не было бы убытков.
Но Батенчук,— и в этом сказалась его «неопытность» как начальника строительства,— хотел в первом же году своей работы в Мирном отличиться и дал большую выработку.
Теперь Батенчук стал «умнее». Стремится к тому, чтобы как-то занизить эту выработку, решив: пусть стройка будет убыточна, но надо хотя бы спасти положение на будущий год. Поэтому сейчас большие силы стройки брошены на работы, которые хоть и необязательны в этом году, но дают малую выработку...
И еще одно обстоятельство. Из-за этих ножниц (стройка расплачивается с государством по одним нормам и расценкам, а с рабочими по другим, никак не сопоставимым с первыми) даже сами рабочие порой материально не заинтересованы в механизации труда. Взять к примеру те же штукатурные работы. Во всех нормах на ручной, немеханизированный труд припуски на различные случайные обстоятельства всегда больше, чем при работе с механизмами. Если штукатурить с помощью растворонасоса, то производительность рабочего рассчитать просто — исходя из мощности растворонасоса. Если же рабочий трудится с мастерком и окоренком, то попробуй здесь высчитай точно, сколько оштукатурит он за день! И поэтому во втором случае штукатур всегда надеется дать относительно большую производительность труда (в процентах), перевыполнить план, а стало быть, и получить большую зарплату. Тогда как в первом случае он, как правило, зарабатывает тариф — и только.
Где же выход? Ведь строить надо быстрее, надо все больше механизировать работы!.. Практически строители находят этот выход.
На строительстве линии электропередачи Иркутск— Братск мы столкнулись с таким случаем. На железнодорожной станции такелажники грузили на «МАЗы» металлические опоры, потом сопровождали машины на линию электропередач и там разгружали. И вот один из такелажников при нас попросил мастера:
— Ты уж мне за время в пути не плати, не надо.
— Почему?
— Так я и так тысяч восемь заработаю, больше-то вы мне все равно не заплатите...
Выяснилось, что по справочнику единых норм и расценок на такелажные работы, утвержденному Госстроем СССР, за погрузку каждой тонны металла платят рабочему что-то около 5 рублей, и этого — в нормальных условиях — вполне достаточно. Но по справочнику, утвержденному Министерством строительства электростанций, которым и пользовались здесь, на Братской ГЭС, за ту же тонну полагается платить 45 рублей!
Ох уж эти ЕНиРы! Справочников по ним насчитывается не меньше четырех десятков, и у каждого ведомства они разные. По справочнику Госстроя, например, пробурить колодец для сваи — в определенных условиях стоит 5 рублей, по справочнику Министерства строительства электростанций — в тех же условиях—15 рублей, а Министерство сельского хозяйства дает третью цену — 21 рубль. Мы понимаем, каждое министерство ведет работы в разных условиях, но не должны же быть такие отклонения!
И практически все эти ЕНиРы служат нормировщикам лишь подспорьем — для того, чтобы формально правильно составить отчетность, чтобы оправдаться перед вышестоящими властями в произведенных расходах. При таком порядке фактическая зарплата рабочего порой строится по субъективной воле начальника строительства или рядового нормировщика.
Мы хорошо представляем себе разговор Батенчука с начальником отдела труда и зарплаты строительства. Скажем, так:
Батенчук. Опять пришла телеграмма из министерства. Ругают за перерасход фонда зарплаты, требуют прекратить прием новых рабочих...
Начальник ОТЗ. Пусть ругают. Рабочие нам нужны, будем и впредь принимать. Платить им меньше десяти рублей в день мы тоже не можем, не все же энтузиасты.
Батенчук. Но ведь отвечать-то мне, а не рабочим!
Начальник ОТЗ. А мы докажем министерству, что выработка в этом году у нас запланирована неправильная. Убытки? Поедем в конце года в Москву на финансовую комиссию и докажем, что убытки были неизбежны. Спишут — и все тут. Ну, не получим премии за экономию,— черта ли в ней! На зарплату проживем.
Батенчук (вздыхает). Ну что ж, давай так...
Но где же действительный выход из положения?..
Мы не экономисты, мы просто делимся с читателем своими впечатлениями и соображениями, вызванными опытом наших поездок по некоторым стройкам. Нам, как журналистам, хотелось бы поставить этот вопрос. Может быть, вся суть в том, чтобы сделать более точными, более практичными, приспособленными к конкретному разнообразию условий справочники ЕНиРа? А может быть, следует подумать над тем, чтобы привести к общим знаменателям нормы и расценки, по которым стройка рассчитывается с государством (сниповские), и те, по которым она расплачивается с рабочими (енировские)? Сделать так, чтобы принцип материальной заинтересованности более тесно был увязан с механизацией строительства, чтобы не было ножниц между степенью механизации и фон-
дом заработной платы. Не ликвидируются ли при решении всех этих вопросов перерасходы фонда заработной платы на стройках?
Мы ждали Ивана Сергеевича Ладейщикова, он только что вернулся в Мирный с охоты. В нашей комнате стоял промозглый холод. Рамы за лето рассохлись и никак не хотели плотно закрываться, при--чем в одной из них не было стекла, его выбило взрывной волной. На полу, в лихом шаманьем танце, кружилась невесть откуда залетевшая пушинка, точно такая же, какие роняют по весне среднерусские тополя.
— Нехама, делай ночь! — крикнул один из. нас знаменитую бабелевскую фразу и, содрав с кровати одеяло, завесил окно. Мы включили свет и почему-то уж очень пристально обвели глазами наше жилище. У нас, видимо, начинался припадок клаустрофобии. Последнее время мы старались как можно реже бывать в своем «номере».
Дверь отворилась.
— Простите, но я по-свойски, без стука.
На пороге стоял невысокий, плотно сбитый человек в недорогом, но ладно сшитом и аккуратно выглаженном синем костюме. В глаза нам сразу же бросилось молодое, чисто выбритое лицо с покатым большим лбом, чуть раскосые желтые глаза, упрямый подбородок. Что-то было в этом лице простое и вместе с тем строгое, решительное, подчиняющее себе.
— Иван Сергеевич?
— Ладейщиков.— Он протянул белую, но крепкую и суховатую руку.
— Садитесь, у нас и кресло для гостей есть. — Кресло действительно было. Большое, мягкое, с красной обшивкой. Для себя мы в шутку решили, что на нем в свое время восседал грозный якутский князь.
— Кресла не надо,— улыбнулся Иван Сергеевич. Улыбка у него скупая, строгая, но освещающая каким-то уж очень добрым светом все его открытое лицо. — Я, если не возражаете, на кровать сяду. Время у меня, — он мельком глянул, отогнув рукав, на часы,— два часа. Улетаю в Якутск за новым назначением, так что давайте сразу же о деле. Как говорят, без обоюдной разведки.
И то ли оттого, что держался Иван Сергеевич непринужденно, открыто, попросту, то ли оттого, что весь его вид располагал к откровениям, мы решили — действительно, не надо терять время на никому ненужные деликатности и окольные фразы.
— Скажите, Иван Сергеевич, необходим был «айхальский подвиг»?
Ладейщиков на мгновение задумался. Легонько провел белыми нервными пальцами по залысинке у виска.
— Я твердо уверен: чем быстрей мы откажемся от практики штурма в строительстве, от показного благополучия, тем больше принесем пользы государству, и главное — добра нашему человеку. С начала тридцатых годов мы очень часто строим сперва заводы и фабрики, а потом уже жилые поселки, клубы, школы, детские сады и больницы. Раньше, может быть, практика эта была и необходима. Слишком велик был про-
мышленный голод. Проще было те алмазы, которые добыты на Айхале, взять в этом году в Мирном, бросив все средства на расширение местных, мирненских, мощностей? Наладить ритмичную добычу на драгах, ввести в строй (полностью) фабрику номер пять. Ведь айхальский полуфабрикат приходится сейчас возить в Мирный и тут окончательно «доводить» его. Дело это нелегкое. Мое мнение и тогда и сейчас было определенное — строить Айхал по-новому. Подготовить жилье, вести работу строго по плану, создавая фабрику, рудник. И не допускать того критического положения, которое имело место летом на строительстве Мирного. Но, к сожалению, мне не удалось доказать правильность такого мнения, хотя я и был не одинок. К тому же совнархоз и обком заняли противную нашему мнению позицию.
— А что совнархоз? Какая роль его во всей «айхальской истории»?
— Якутский совнархоз до сих пор ведет неправильную политику по отношению к «Вилюйгэсстрою».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13