Если пуля поразит вас не в сердце, а, допустим, угодит в живот? Вы свалитесь с коня, а ваш полк промчится дальше, оставив вас умирать долгой и мучительной смертью в грязи и крови, да еще под холодным проливным дождем… – Эмилия говорила это каким-то странным тоном – не злорадным или насмешливым, а печально-проницательным, словно бы заранее жалея несчастного лейтенанта.
Пораженный, он застыл на месте, устремив на нее затуманенный взгляд.
– Вот я все думаю, – продолжала она, – насколько же ужасно сознавать неизбежность, но не знать момента наступления этой неизбежности. Все мы похожи на преступников, сидящих в камере смертников и ожидающих исполнения приговора. Но за что нас приговорила природа – вот что я хотела бы знать! Неужели лишь за то, что мы осмелились осознать самих себя и стали действовать свободно? – Эмилия опустила голову и заговорила тише: – Мне почему-то кажется, что сама я умру тихо и незаметно – просто однажды мне очень захочется спать… причем я буду сознавать, что спать мне никак нельзя, что я уже больше не проснусь, и тем не менее в конце концов устану бороться со сном, закрою глаза и…
– Вы верите в Бога? – глухо спросил Фихтер.
– А вы?
– Нет, скорее, что нет.
– А ведь обязаны верить!
– Почему?
– Потому, что людям вашей профессии это необходимо. Впрочем, если вы никогда не задумывались над этим, то и верить не стоит. От размышлений можно прийти к вере, но верить без размышлений и до размышлений – значит, застыть на месте…вот как вы сейчас!
Последняя фраза прозвучала не так серьезно, как предыдущие, и вывела Фихтера из оцепенения. Он осторожно приблизился и, глядя на себя в зеркало, вдруг положил обе ладони на декольтированные плечи женщины.
– Что это, лейтенант! – возмущенно-весело вскричала Эмилия, резко меняя тон и вскакивая с места. – Вы, кажется, решили начать вашу гусарскую атаку? Разве я давала вам для этого хоть какой-нибудь повод?
– Нет, но я…
– Не смейте, и немедленно убирайтесь вон!
Однако лейтенант уже успел плотно обхватить актрису за талию и теперь, прижав к туалетному столику, на котором попадали все флаконы, пытался притянуть к себе и поцеловать в губы. Она упорно отворачивалась, упираясь ему в грудь обеими руками, и тогда Фихтер удвоил усилия. В тот момент, когда Эмилия высвободила руку, чтобы залепить лейтенанту пощечину, он успел наклонить голову и уткнуться своими влажными губами в теплую и смуглую ложбинку между грудями.
– Эмилия!
– Да перестаньте же!
Напряженная борьба истощала их силы. Оба запыхались, и поэтому каждая новая фраза давалась им с заметным трудом.
– Я позову на помощь!
– Зачем? Неужели я вам настолько отвратителен?
– В данный момент – да!
– Один поцелуй – и я вас отпускаю.
– Никаких поцелуев!
– В таком случае…
– Ах так?
Увидев, что даже повторная пощечина не охладила пыл возбужденного лейтенанта, Эмилия вдруг зло сузила глаза и, как-то по-кошачьи, резко и сильно провела ногтями по его румяной щеке, оставив на ней четыре кровоточащие царапины. Почувствовав боль, Фихтер оцепенел, разжал объятия и полез в карман мундира за носовым платком.
Взглянув в зеркало и увидев свою окровавленную щеку, он изумленно присвистнул.
– Да, мой доблестный лейтенант, – с нескрываемой насмешкой заметила Эмилия, – ваша драгоценная голубая кровь пролилась в моей гримуборной… Надеюсь, что на полях сражений вы будете удачливей и сумеете этого избежать!
Прижимая платок к щеке, Фихтер взглянул в глаза Эмилии и, не увидев там ненависти, снова приободрился.
– Но получив рану, неужели я не получу и исцеления?
– Что вы имеете в виду?
– Один дружеский поцелуй…
– Ах, вы опять!
Эмилия попыталась увернуться от бросившегося на нее лейтенанта, но он снова схватил ее за талию и, прижимая к себе, ухитрился оттащить от трюмо и повалить на кушетку.
– Оставьте меня, вы отвратительны!
– А вы – прекрасны!
– Не сметь!
Последний, самый возмущенный возглас был вызван тем, что лейтенант в пылу борьбы ухитрился задрать подол платья и теперь жадно ощупывал тугие, плотно сдвинутые женские бедра, обтянутые гладкими шелковыми чулками.
– Отпустите же меня, негодяй!
Эмилия произнесла эти слова сквозь зубы и с такой ненавистью, что лейтенант начал понимать: еще немного – и он переступит ту грань, за которой никакие извинения уже будут невозможны. Но, черт возьми, как же отпустить эту невероятно соблазнительную женщину, которая чем больше злилась, тем сильнее его возбуждала?
– Стучат! Вы, грубое животное, неужели вы не слышите, что стучат?
Лейтенант вспомнил, что дверь не заперта, и на мгновение приостановил свой натиск. Какой это болван так настойчиво барабанит? Надо будет вызвать его на дуэль!
– Да отпустите же меня, – воспользовавшись замешательством Фихтера, повторила Эмилия и, с силой толкнув его в грудь, выпрямилась и села. – Войдите, – через мгновение, которого хватило как раз на то, чтобы одернуть задравшееся платье, крикнула она.
Увидев вошедшего, рассвирепевший было лейтенант сообразил, что вызов на дуэль отменяется, поскольку этим «болваном» оказался комиссар Вондрачек.

Глава 14
Предложение

– У вас, как я вижу, проблемы с поклонниками? – невозмутимо поинтересовался комиссар Вондрачек после того, как лейтенант Фихтер, пряча глаза и глухо чертыхаясь, поднял с пола носовой платок, прикрыл им исцарапанную щеку и наконец убрался восвояси.
– Вовсе нет, с чего вы взяли? – не менее невозмутимо ответила фрейлейн Лукач. – Просто лейтенант случайно оцарапался шипами роз из собственного букета.
– Прискорбный случай. Давненько я хотел с вами побеседовать. Кстати, вы курите?
Комиссар Вондрачек сначала достал портсигар и лишь потом спохватился, что предлагать даме сигару – а комиссар курил именно сигары – не принято. Впрочем, фрейлейн Лукач отрицательно покачала головой.
– Не курю. Присаживайтесь.
– Спасибо. Между прочим, фрейлейн, я надеюсь, простит мне мою невольную наблюдательность, но, насколько я успел заметить, вы тоже любите белые чулки с розовыми подвязками?
– Ну и что? – зло усмехнулась Эмилия. – Вы хотите сказать, что я могла задушить бедную Берту собственным чулком?
– О нет, ни в коем случае! – Вондрачек оглядел комнату, а Эмилия, заметив его взгляд, подняла стул, опрокинутый во время борьбы с лейтенантом. – Кстати, хотел сообщить вам одну новость… господин Фальва мертв.
Фрейлейн Лукач равнодушно пожала плечами, но все же полюбопытствовала:
– Как это случилось?
– Он был найден повесившимся… или повешенным, в номере гостиницы, куда переехал совсем недавно. Эта гостиница находится в районе Аугартен. Вы не слишком опечалены?
– Совсем не опечалена.
– Но, насколько я знаю, между вами существовали определенные отношения…
– Которые, к счастью, недавно были прерваны, и теперь уже навсегда!
Услышав это, Вондрачек полез в карман пиджака.
– А что вы скажете по поводу вот этого медальона?
Чтобы передать его фрейлейн Лукач, ему пришлось подняться с кресла и подойти поближе. Она бегло осмотрела медальон, но выражение ее красивого лица по-прежнему оставалось спокойным..
– Да, я его видела. Это медальон Фальвы. Однажды он даже хотел мне его подарить, но я отказалась – терпеть не могу змей!
– А вы не знаете, что означает эта странная эмблема?
– Понятия не имею.
– У него были враги?
– О да! И его главным врагом была я!
После такого исчерпывающего ответа Вондрачек вздохнул и подумал о том, насколько же проще допрашивать мужчин.
– А фрейлейн Тымковец?
– Что?
– В каких отношениях она была с господином Фальвой?
– Она ненавидела его не менее сильно, чем я.
– А у него были основания платить ей тем же?
– Не знаю… вероятно.
Комиссар курил, краем глаза посматривал на фрейлейн Лукач, которая, отвернувшись к трюмо, начала припудриваться, и обдумывал следующий вопрос.
– Кстати, ваш русский знакомый господин Вульф однажды упомянул о письме, которое вы получили от вашей подруги накануне ее убийства.
Эмилия оторвалась от своего занятия и полезла в ридикюль, лежавший на туалетном столике.
– Пожалуйста, вот оно.
Комиссар, снова привстав с кресла, жадно схватил письмо и немедленно углубился в чтение. Впрочем, там было всего несколько строк, написанных небрежным, торопливым почерком:
«Милая Эмилия! Я оказалась в очень неприятной и запутанной ситуации, когда мне может срочно понадобиться твоя помощь. Достаточно сказать, что моей жизни угрожает опасность. Все подробности при встрече. Умоляю, приезжай не позднее завтрашнего дня в Кальтенбрюндльберг, и постарайся сделать это до полудня. Гостиница называется „Майстринг“. Целую, твоя Берта».
– А конверт? – поинтересовался Вондрачек, внимательно прочитав письмо два раза подряд.
– Конверт? – удивилась Эмилия. – Зачем вам конверт? Кажется, я его выбросила. Впрочем… – Она снова углубилась в ридикюль и через несколько секунд издала радостное восклицание: – А, вот же он!
Получив конверт в руки и внимательно исследовав почтовые штемпели, комиссар понял, что ко всем прежним загадкам добавилась еще одна. Письмо было отправлено за день до убийства, но не из Кальтенбрюндльберга, а из венского района Фаворитен. Это было весьма странно, ибо комиссар уже знал, что Берта Тымковец сняла номер в гостинице «Майстринг» за два дня до того, как подруга обнаружила ее исчезновение. Если бы не это обстоятельство, то логично было бы предположить следующее: фрейлейн Тымковец угрожает опасность, она срочно покидает ту квартиру, которую снимала на окраине Вены у фрау Попелеску, после чего скрывается в Кальтенбрюндльберге и уже оттуда посылает письмо своей подруге, прося ее немедленно приехать. Однако если она сама была в Вене и опустила письмо в почтовый ящик района Фаворитен, то почему не заехала к подруге, которая жила неподалеку? Что же получается – прожив пять дней в Кальтенбрюндльберге, исчезнувшая фрейлейн Тымковец пишет отчаянное письмо о помощи и едет в Вену, чтобы отправить его оттуда? Кстати, интересно бы узнать – какой помощи она ожидала от своей подруги?
– Вы задумались, комиссар? – Эмилия, отвернувшись от зеркала, внимательно смотрела на Вондрачека. – Вам что-то дало это письмо?
– Скажите, фрейлейн, – задумчиво начал Вонд-рачек, – вам известен круг знакомств вашей подруги? Я имею в виду – любовники, поклонники, другие подруги, родственники?
– Любовников она от меня скрывала, – сразу же ответила Эмилия, – и именно поэтому сняла комнату у мадам Попелеску, хотя первое время после приезда в Вену мы жили вместе… Других подруг у нее не водилось, а что касается родственников, то у Берты имелся лишь дядя – владелец хутора под Дебреценом. Но я даже не знаю, жив он или уже умер.
– Но неужели вы никогда и нигде не были вместе? – продолжал допытываться Вондрачек. – Неужели она ни о ком не рассказывала? Возможно, вы куда-нибудь заезжали, с кем-то встречались… Да вот, кстати, в том же районе Фаворитен?
Эмилия наморщила лоб.
– Постойте, я не очень уверена… улица Грабен расположена в этом районе?
– Да, – мгновенно насторожился комиссар. – И что дальше?
– Однажды мы катались по городу в открытой коляске, и вдруг Берта заявила мне, что у нее есть срочное дело. Я удивилась, тем более что мы собирались вместе поужинать, начала расспрашивать, но она как-то сразу заторопилась и принялась подгонять кучера. Мы остановились на улице Грабен напротив одного красивого особняка… Кажется, он был белого… нет, светло-желтого цвета. Берта простилась, вышла из коляски и сразу же забежала в подъезд.
– Вы сможете его показать?
– Да, пожалуй, смогу. Но неужели это так важно?
– Не знаю, – честно признался комиссар. – Но я просто обязан проверить все возможные варианты, чтобы узнать, кто же убил вашу подругу.
– В таком случае мы можем отправиться прямо сейчас, – предложила Эмилия, – я все равно уже собиралась ехать домой, и это как раз по пути…
Встав и предложив ей руку, комиссар невольно усмехнулся и даже мысленно подкрутил несуществующие усы. Он понимал, что фрейлейн Лукач опасается новых атак со стороны лейтенанта, который может устроить засаду где-нибудь у подъезда, для чего и решила взять комиссара в качестве надежного прикрытия.
Однако Фихтера и след простыл. Рука об руку они проследовали по коридорам театра, вышли с черного хода и очутились на улице. Комиссар подозвал фиакр, галантно помог своей спутнице подняться в карету, после чего приказал кучеру ехать на улицу Грабен.
Несмотря на поздний вечер, фрейлейн Лукач смогла узнать тот подъезд даже в свете уличных фонарей.
– Вы уверены? – на всякий случай поинтересовался комиссар и, получив утвердительный ответ, вылез из фиакра. – В таком случае благодарю вас, фрейлейн. – Он поцеловал руку в тонкой лайковой перчатке. – И счастливого пути!
Подъехав к своему дому и увидев одинокий мужской силуэт, который метнулся навстречу фиакру, Эмилия с досадой закусила нижнюю губу, решив, что неугомонный лейтенант продолжает свое преследование. Но как только незнакомец попал в свет фонаря, висевшего на боку фиакра, она сразу узнала Сергея Вульфа. Ее русский поклонник был явно взволнован – недаром же его глаза светились таким странным блеском, но что это было – вожделение, страсть, надежда?
Вульф открыл дверцу кареты, вежливо поздоровался и предложил Эмилии руку.
– Как я рад, что вы одна! – не удержавшись, заметил он.
– Почему?
– У меня к вам очень серьезный разговор.
Эмилия слабо улыбнулась и, опираясь на его руку, вышла из фиакра.
– Ну что ж, в таком случае пройдемте ко мне, хотя должна вас предупредить, что я устала после спектакля и, кроме того, у меня сегодня уже было два серьезных разговора…
– Я не знал, – растерянно пробормотал Сергей. – Тогда, может быть…
– Нет, нет, не будем откладывать. Идемте.
Пока Вульф расплачивался с кучером, Эмилия нажала кнопку дверного звонка. Горничная, дожидавшаяся своей хозяйки, открыла почти сразу. Актриса сама проводила своего гостя в гостиную, после чего приказала горничной удалиться и закрыть за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41