https://wodolei.ru/catalog/mebel/shkaf/yglovoj-napolnyj/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 




Олег Валентинович Суворов
Красотки кабаре



Олег Суворов
Красотки кабаре

Часть I
Венгерский чардаш

Итак, мы констатируем новый социальный факт: европейская история впервые оказывается в руках заурядного человека как такового и зависит от его решений… Заурядный человек, до сих пор всегда руководимый другими, решил сам управлять миром.
Хосе Ортега-и-Гассет «Восстание масс»

Глава 1
Эпоха неврозов

16 мая 1914 года венский «Иоганн Штраус-театр» был взбудоражен необычным происшествием. В тот вечер давали очередное представление первой оперетты Имре Кальмана «Осенние маневры». Большинство венской публики уже знало, что знаменитый маэстро, уединившись в Мариенбаде со своими либреттистами, сочиняет новую оперетту, однако и предыдущие творения гениального «короля чардаша», имевшего внешность провинциального венгерского свиноторговца, продолжали пользоваться определенной популярностью. В немалой степени это объяснялось присутствием на сцене восхитительной венгерской примадонны Жужи Форкаи.
О, что это было за зрелище, когда фрейлейн Форкаи, одетая в кивер, гусарский ментик, короткую юбку и изящные лакированные сапожки с золотыми кисточками на голенищах, исполняла коронную арию, кокетливо уперев руки в бока и ловко притопывая своими несравненно стройными ножками! От этого поистине дьявольского соблазна у большинства из набившихся в зале офицеров австрийской армии, которые жадно впивали вид стройных прелестей примадонны через стекла дрожавших в руках биноклей, кружились головы и свирепело мужское вожделение. Кто из них не мечтал услышать голос бесподобной Жужи – сочное, чуть хрипловатое контральто, произносящее «О, mein geliebt!» О, мой любимый! (нем.)

, но не со сцены, а из алькова?
Кстати, один из таких счастливцев сидел в первом ряду партера, и именно на него фрейлейн Форкаи время от времени бросала злобные взгляды. Светское общество, как, впрочем, и любое другое, члены которого располагают свободным временем, не может жить без сплетен, поэтому большая часть публики была хорошо наслышана о бурном романе венгерской примадонны и гусарского ротмистра князя Штритроттера. И вот сегодня красавец князь, словно назло своей бывшей возлюбленной, посмел явиться на спектакль в обществе невесты – очаровательной немки, графини Хаммерсфильд!
Кому были интересны надуманные и легковесные коллизии оперетты, когда перед глазами разыгрывалась настоящая драма! Еще в первом акте, когда во время выходной арии Жужа впервые заметила своего коварного возлюбленного, у нее на мгновение сорвался голос, после чего в зале возникла напряженная тишина. Все ожидали чего-то ужасного или необычного, о чем будет так приятно рассказывать в светских салонах уверенным тоном очевидца. Один из газетчиков даже привстал со своего места, готовясь бежать в редакцию и уже заранее радуясь своей удаче. Однако в тот раз все обошлось – усилием воли примадонна взяла себя в руки и продолжала петь. Но с этого момента в театре воцарилась предгрозовая атмосфера, и, даже несмотря на то что второй акт прошел достаточно заурядно, все с нетерпением ждали финала.
Князь Штритроттер, чувствуя на себе взгляды всего зала, вел себя с обычной надменностью: подчеркнуто ухаживал за своей невестой и довольно равнодушно поглядывал на сцену. А фрейлейн Форкаи в тот вечер была необыкновенно хороша собой – смуглая кожа, гневный румянец, огненные глаза, упоительно-сочные губы и длинные, разметанные, черные как смоль волосы. Муки ревности придавали ей особую привлекательность, и не один офицер облизывал пересохшие губы при мысли о том, как было бы чудно заняться утешением этой брошенной красавицы.
Незадолго до конца третьего акта, после исполнения бурного венгерского чардаша, примадонна приблизилась к краю сцены и вдруг замерла, не сводя напряженного взгляда со своего бывшего возлюбленного. Она не раскланивалась, не улыбалась, а, тяжело дыша, просто стояла и смотрела на Штритроттера, в то время как зал аплодировал, а наиболее восторженные поклонники, привстав со своих мест, кричали «браво»… Сам князь пытался делать вид, что ничего не замечает. Натянуто улыбаясь, он наклонился к маленькому ушку графини, которая глядела на свою несчастную соперницу с выражением торжествующей ненависти.
Никто не понял, откуда в руке у фрейлейн Форкаи оказался маленький дамский браунинг, никто не услышал негромких хлопков, раздавшихся со сцены, но все замерли, увидев исказившееся лицо примадонны, стрелявшей в князя и его спутницу.
Мгновение тишины – и взрыв отчаянных криков, заглушивших звуки оркестра, начавшего играть вступление к следующей арии. Графиня Хаммерсфильд успела вскочить со своего места, но, тут же потеряв сознание, упала в проходе. Князь продолжал сидеть в кресле – только голова его откинулась назад, а в самом центре прилизанного виска быстро расплывалось маленькое кровавое пятно…

* * *

– Убит выстрелом в висок! А ведь она стреляла навскидку, почти не целясь, да еще не успев отдышаться после чардаша! Жужа выпустила три пули в графиню и лишь одну в Штритроттера – и что же? Невеста цела и невредима, а князь даже не успел понять, что случилось. Вот и говорите мне после этого, что никакой судьбы не существует. Нет, господа, каждому из нас суждена своя пуля, а потому даже человек, впервые взявший в руки пистолет, способен ухлопать на дуэли лучшего стрелка Вены.
– Мне кажется, капитан, что вы преувеличиваете роль случая. Во всяком случае, я бы предпочел стреляться с человеком, впервые увидевшим пистолет перед дуэлью, чем с лучшим стрелком Вены. Да и вы, при всей вашей храбрости, наверняка сделали бы подобный выбор…
– Кстати, а кто знает, что произошло дальше с нашей очаровательной Жужей? Бедняжка арестована?
– Да, и я сам видел, как ее увозили жандармы. Говорят, что она была совершенно невменяема и начала заговариваться. По слухам, ее согласился осмотреть знаменитый доктор Фрейд. Увы, господа, мы живем в эпоху неврозов…
Убийство в театре практически не повлияло на обычное времяпрепровождение офицеров лейб-гвардии гусарского полка имени императрицы Марии Терезии. Спустя час после происшествия они уже собрались в банкетном зале своего излюбленного кафе «У Густава» и теперь бурно обменивались впечатлениями. Естественно, что при этом лихо сносились золотистые головы многочисленных бутылок токайского и шампанского, а дым от сигар окутывал помещение, словно пороховой дым – обороняющийся редут. Князя Штритроттера в полку не любили – он был глуп и высокомерен, но при этом пользовался известным успехом у дам, и именно последнее обстоятельство вызывало максимальную неприязнь сослуживцев. Поэтому главным предметом обсуждения была судьба блистательной и несчастной Жужи Форкаи.
– Кстати, о Фрейде, – заметил юный корнет Хартвиг, большой знаток всех венских анекдотов. – Вы слышали, господа, какой замечательный случай произошел недавно в среде наших ученых венских психиатров?
– Рассказывайте, корнет, разумеется, что, кроме вас, об этом еще никто не знает, – усмехнулся майор Шмидт.
– В таком случае прошу внимания. Итак, доктор Брейер лечил молодую и весьма интересную особу по имени Анна. Я не силен в медицине, но говорят, что эта двадцатилетняя дама, которая, кстати, является супругой директора «Иоганн Штраус-театра», хотя по возрасту годится ему в дочери, страдала от различных нарушений истерической природы, наподобие нарушения зрения, слуха и речи, судорог, нервного кашля, ну, и чего-то там еще. Доктор Брейер наведывался к ней каждый вечер и, вводя в гипнотическое состояние, заставлял рассказывать свои галлюцинации. Однажды все болезненные симптомы полностью исчезли, и доктор решил, что его лечение возымело успех. И вдруг его срочно вызывают к той же больной. Войдя в дом, он застал Анну в ужасном состоянии – она была невменяема и, лежа в постели, корчилась от спазмов в области живота. Муж и вся домашняя челядь суетились вокруг, не зная, что делать. Брейер наклоняется к больной, которая его не узнает, и ласково интересуется, что с ней такое творится…
Корнет выдержал эффектную паузу, а затем ехидно добавил, мастерски сымитировав женский голос:
– «Это рождается ребенок от доктора Брейера», – отвечала она. А теперь представьте себе положение самого доктора, почтенного отца семейства, который выслушал подобное признание, находясь в обществе ее мужа! Беднягу Брейера обуял ужас, и он предпочел спастись бегством. Тем не менее на следующий день, когда Анна оправилась и пришла в сознание, за ним снова послали. Однако Брейер отказался прийти на вызов. Вместо этого он передал свою пациентку доктору Фрейду и даже выписал направление. А знаете ли, какие методы лечения рекомендовал уважаемый доктор Брейер в направлении, написанном по-латыни?
– Какие же? – спросил кто-то из офицеров.
И Хартвиг, дожидавшийся этого вопроса, тут же ответил:
– А такие, что любой из нас мог бы выступить в качестве лечебного средства. «Повторяющиеся дозы нормального пениса»!
Грянул такой хохот, что даже висевшая на стене картина, изображавшая нарядную публику, гуляющую в венском парке Пратер, слегка покосилась.
Но Хартвиг не унимался. Дождавшись, когда станет чуть тише, он взмахнул рукой и добавил:
– Но и это еще не все, господа. Самое пикантное в этой истории состоит в том, что муж бедной больной оказался импотентом, чего доктор Брейер, разумеется, не знал…
Теперь это уже был даже не хохот, а стон. Майор Шмидт, не в состоянии вымолвить ни слова, ожесточенно мотал головой, смахивая слезы и хлопая по плечу корнета, а остальные офицеры, проливая на себя шампанское, извивались в креслах и на диванах. Не смеялся лишь один лейтенант – бледный, красивый и аккуратный, – который до этого времени спокойно сидел в углу. Всеобщее веселье заставило его очнуться от задумчивости, и теперь он недоуменно обводил взглядом изнемогавших от смеха товарищей.
– О чем задумались, Фихтер?
Лейтенант растерянно пожал плечами, но, видя, что все ожидают его ответа, неуверенно пробормотал, словно бы размышляя вслух:
– Интересно, кем теперь заменят фрейлейн Форкаи?

Глава 2
Мазохизм и психология толпы

«Дело поэзии – ставить вопросы, дело прозы – отвечать на них… Точность выбора и попадания – вот отличительный признак любого талантливого произведения, точность выбора эпизодов, интонаций, характеров…
Высший критерий удачности стихотворения или прозаического эпизода – его узнаваемость, простота и естественность. Кажется, что мы не сочинили все это, а просто списали откуда-то, где оно уже существовало в готовом виде… Поэтому великие произведения искусства рождаются, посредственные – вымучиваются и конструируются…
Писатели в чем-то сродни куртизанкам и артистам: то, что для потребителей их искусства является развлечением, для них самих – тяжелый труд…»
Дописав эту фразу до конца, двадцатипятилетний петербургский литератор Сергей Николаевич Вульф, повинуясь старой привычке помечать все свои заметки, поставил дату: «18 мая 1914 года», после чего отложил перо и задумался. Миновал ровно год с того момента, как он покинул Россию. Все это время он путешествовал в поисках впечатлений и «вдохновений»: сначала по Востоку – Персия, Турция, Египет, потом по Европе – Греция, Италия и Франция. И вот теперь, наконец, оказался в Вене, где и жил уже второй месяц, снимая номер в гостинице «Курфюрст» на Рингштрассе и приводя в порядок свои путевые заметки и размышления.
Большую часть времени Вульф проводил в знаменитых венских кафе, читая свежие газеты и внимательно прислушиваясь к разговорам посетителей. Эти своеобразные кафе были отличительной чертой старой Вены, центрами ее интеллектуальной жизни, где можно было проводить время с утра до вечера. Постоянные посетители получали здесь почту, писали письма, играли в карты или без конца спорили. А спорить было о чем, ибо каждое приличное кафе выписывало не только венские, но и немецкие, английские, французские, итальянские и американские газеты, не говоря уже о крупнейших литературно-художественных журналах мира, таких, как «Меркюр де Франс», «Нойе рундшау», «Студио» или «Берлингтон-мэгэзин».
Новости мира, скандалы, премьеры, аннотации – все это немедленно становилось предметом самого заинтересованного обсуждения. Из споров и разговоров посетителей кафе сторонний наблюдатель, которым и являлся Вульф, мог извлечь для себя немало любопытного. Старинная, семисотлетняя империя Габсбургов, самая внушительная империя Европы, располагавшаяся в самом ее центре и объединявшая в своих границах представителей двенадцати основных национальностей, мучилась обострением очень зловредной болезни – национального вопроса. Это было неудивительно, поскольку почти половину населения Австро-Венгерской империи составляли славяне. Постоянные конфликты между представителями различных национальных партий нередко блокировали работу австрийского парламента, заседавшего в одном из великолепных венских дворцов. Впрочем, эти конфликты еще не отличались злобой или бескомпромиссным желанием уничтожить противника, а сами партийные деятели, гневно обличая друг друга в стенах парламента, затем переходили на «ты» и вместе отправлялись в те же кафе, чтобы выпить светлого австрийского пива.
В своем нынешнем виде Австро-Венгерская империя была создана в 1867 году, когда императору Францу Иосифу I удалось добиться союза Австрийской империи и Венгерского королевства. Поскольку граница между Австрией и Венгрией проходила по реке Литава, австрийская часть империи называлась Цислейтания, венгерская – Транслейтания. Самый старый монарх Европы император Франц Иосиф I взошел на престол еще в далеком 1848 году, когда ему было всего 18 лет, и теперь, спустя 65 лет, казался вечным. Проиграв все войны, которые его империя вела против России, Франции и Италии, он тем не менее пользовался определенным уважением среди пестрого населения своей огромной империи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41


А-П

П-Я