.." - и еще что-то.
Дельфины-лоцманы пели песню "Вихри враждебные" и в такт ныряли на глубину,
потом выныривали, подобно мячам, если их утопить и неожиданно отпустить, и
затягивали что-то новое, видимо уже сочиненное ими, какой-то дельфиний
гам, нет - гимн, разлился вокруг:

Наши первые слова: "Люди, люди, что вы!"
Но они не вняли нам - будьте же готовы!

Вся баскетбольная команда перекидывала мяч через сетку, специально в
нее не попадая, и от этого находилась в блаженном идиотизме, что видно
было по их смеющимся рожам. Кругом царила картина хаоса и какого-то
жуткого напряжения, даже ожидания.
Хорошо, что толстые стены заглушали этот живой треск, писк, доходящий
до ультразвука, но что, если вынести наружу? Там ведь акулы и кашалоты,
касатки и спруты... бр-р. Профессор даже сжал зубы. Во всем хаосе этом,
среди всей этой культурной революции только одно существо было невозмутимо
и спокойно. Это был служитель. Он сидел, нет, он стоял, словом, он как-то
находился в пространстве и невидящими глазами смотрел вокруг.
- Что с вами? Вы сошли с ума! Идите сейчас же спать. Я побуду с ними
вместо вас, я послежу за ни...
Профессор услышал сзади позвякивание трезубца и вспомнил, что следить
уже, собственно, не за кем и, если уж кто за кем следит...
- Как вы смели оскорблять животных! Боже! Он опять забылся. Какой-то
дельфин юркнул к борту, нажал на датчик и в ту же секунду служитель
бросился на профессора, выхватил у него, оторопевшего, челюсть из рук и
растоптал ее прямо на глазах на дорожке у бассейна. Это категорически
воспрещалось, и профессор все понял. Они сделали с ним то же, что мы до
этого сделали с ними. Они вмонтировали в него... какой ужас. Да, и за
такой короткий срок исследования, и научились управлять... кошмар!
- Да? А почему же это не было кошмаром, когда все было наоборот? -
Пропищал над ухом тонкий голос, но этот голос показался профессору уже
противным. - Ну! Ответьте!
Он резко обернулся, на уровне его головы стояла морда одного из трех
китов (он, конечно, опирался на двух других).
"Так! Это совсем худо! Эдак они научатся передвигаться по суше", -
машинально подумал профессор.
- Конечно, и очень скоро, - голос принадлежал киту.
"Никогда не думал, что у такого милого животного будет такой
противный голос", - опять подумал профессор.
- Но, но! - советую не шутить, - и кит показал профессору
вмонтированный в плавник зуб акулы, - я уже сделал и довольно много
операций и, заметьте, все успешно и бескровно. Но я могу и ошибиться, -
кит мерзко захихикал, а профессор постарался не отмечать про себя ничего
лишнего, только одно напоследок: "Э, да он еще и телепат!"
- И очень недавно, - кит кашлянул и снял улыбку. А, может, и не снял,
черт его знает, только он насупился и произнес кому-то внизу: - Хватит! Он
все понял, - и тут же с треском исчез.
- Что вы хотите от меня? - выдохнул профессор.
- Я уже объяснил вам в довольно доступной форме, - сказал дельфин с
трезубцем.
- Ну, хорошо! Так, господа!
- К черту "господ", - рявкнул бассейн.
- Друзья!
- Долой дружбу ходящих по суше!
- Но как же к вам обращаться? - Профессор растерялся окончательно.
- Это уж слишком, парни, - произнес в защиту чей-то голос, по тембру,
его проводника. Все стихло.
Профессор даже с некоторой нежностью благодарно взглянул на дельфина
(недаром я его любил, когда он был животным). Но, стой! Как же он шел по
коридору, как он сидел у меня. Он же не должен мочь, не может, должен...
Профессор глянул вниз и упал... У дельфина не было ног, но у него что-то
было и на этом "чем-то" были надеты его, профессора, ботинки.
Нас загоняют спать, гасят свет везде, а в темноте находиться страшно.
Вот и идешь, и спишь. Как все-таки прекрасно, что есть коридоры - по ним
гуляют, и туалеты - в них, нет-нет, в них курят. Только там душно, но там
все время эти психи, эти проклятые психи раскрывают окна и сквозят. Я буду
жаловаться завтра. Сейчас же напишу Косыгину... эх! Погасили свет, как же
можно! Как же вам не стыдно. Ну, дайте только выздороветь. Покойной ночи.
Жгу спички и пишу. Так делал Джордано Бруно. Он и сгорел поэтому так
быстро. А я не могу, я пойду и буду спать, чтобы выжить, а уж тогда...
Я не могу спать. Нельзя спать, когда кругом в мире столько несчастья
и храпят. Боже! Как они храпят! Они! Они! Хором и в унисон, на голоса и в
терцию, и в кварту, и в черта в ступе. Они храпят, а я сижу в туалете,
хоть здесь и сквозняки. Они храпят, потому что безумны. Все безумные
храпят и хрипят, и другие звуки, словно вымаливают что-то у бога или у
главврача, а сказать ничего не могут, потому что нельзя. В десять - отбой,
и не положено разговаривать. Кем не положено? Неизвестно. Такой закон и
персонал на страже. Как заговорил, так вон из Москвы, сюда я больше не
ездок. А кому охота после отбою - вон из Москвы. Это в такую-то слякоть, в
больничной одежде. Вот и не разговаривают, и храпят, мол, господи, защити
и спаси нас, грешных, и ты, главврач, сохрани душу нашу в целости. Душа -
жилище бога, вместилище, а какое это к черту жилье, если оно все провоняло
безумием и лекарствами и еще тем, что лекарствами выгоняют.
Доктор, я не могу спать, а ведь вы приказали, вы и лекарства мне,
конечно, эти самые, чтобы я спал, а от них импотенция. Да-да, не убеждайте
меня, мне сказал алкоголик, а он-то знает, и сам, в конце-концов, читал в
медицинском справочнике. Доктор, отпустите меня с богом! Что я вам сделал
такого хорошего, что вам жаль со мной расстаться? Я и петь-то не умею, без
слуха, я и исколот-то весь иглами и сомнениями.
Отойдите, молю как о последней милости. Нельзя мне остаться
импотентом, меня теща выгонит и жена забьет до смерти. А? Ну, ладно!
Последний раз, самый последний. Опять вы не в руку! Это в конце-концов
свинство. А сестры они милосердия, а не свинства!
О! Боги! Боги! Зачем вы живете на Олимпе, черт вас подери, в прямом
смысле этого слова.
Говорят, в большом театре был случай. Две статистки или кассирши,
этого никто не помнит, влюбились в дирижера Фаера или Файдильмера (это не
важно, важно, что он - еврей и не стоит этого), обвязались будто бы
красными масками и упали вниз, причем в самом конце спектакля, чтобы не
нарушать действия - искусство они тоже любили. Скандал был страшный, но
публика аплодировала. Эффект, елки-палки. А публике что? Хлеба и зрелищ.
Хлеба в буфете в виде пирожных, а зрелище - вот оно, достойное подражания.
Кровавое. Заедайте его, граждане, пирожными, заедайте.
И подражатели живо нашлись. В некоем городе Омске через час после
дохождения туда слуха о происшествии в Большом, две телефонистки тут же
влюбились в начальника телефонного узла и сверглись вниз с телефонного
провода. Обе убились насмерть, но одна выжила благодаря медикам, и из
клинической смерти своей сказала, что о содеянном не жалеет, и ежели ей
оставят жизнь, то будут рецидивы. Женщины?! Одно слово - бабы! Курица не
птица, баба не человек. Баба это зло, от ней все несчастья наши и даже
наших отцов и матерей.
Почему вы никогда не отвечаете мне? Что я не человек, что ли!
Молчите! Ну молчите, молчите. Многие молчали, но ради подвига, так
сказать, за идею! Слышали, Камо, например, или масса партизан, а вы из
хамства прирожденного, и не из чистого, а из грязного хамства. Хам на хаме
в вас! Загордились? Ничего, и вас повесит кто-нибудь на могильной плите в
виде фотографии.
Отстать? Что, заговорил. Вы, мол, идете по лестнице вверх, к
выздоровлению, то есть. А наш удел - катиться дальше вниз. Шиш вам. Внизу
первое отделение, а там буйные, нам туда не надо. Но нам и наверх не надо
- там пятое отделение, женское, тоже буйное. Хотите вверх? Пожалуйста!
Только не рекомендую, оттуда никто не возвращался живым. Ах, отойти?
Пожалуйста!
Какие вы все-таки замечательные люди - заики. Тихие, отзывчивые,
никуда не спешат, а главное, чем они хуже нас, в самом деле? Ничем! Гитлер
вон вовсе не заикался, не говоря уже о Муссолини. А что из этого вышло?
Ничего! Вышло то есть кое-что грустное, но именно потому, что не были они
заиками. А будь они заиками - не произнесли бы ни одной речи во вред
международному народу..
Наши заики. Это некоторые отшельники, что ли. В хорошем, то есть,
смысле. А заикание - не порок, большое свинство. Их и лечат-то как-то
красиво... Без уколов этих, от которых бывает импотенция. Бывает, бывает.
Вот! Лечат-то их как? Выводят на улицу, строят в стройные ряды и
заставляют подходить к прохожим и спрашивать, например, вежливо: "Вы не
женаты ли?" или "Где остановка трамвая 12379?", а такого трамвая и нет
вовсе. Но это не важно, важно спросить в течение более короткого времени,
чем все остальные. У них и секундомеры щелкают, и отметки им ставят. А в
магазине спросить: "Сколько стоит колбаса?" или "А вы мне неправильно дали
сдачи!" Это, может, и неправда, но не это главное, главное спросить
покороче. Их не очень мучают, считают в минутах и оценивают по 100-бальной
системе.
- Вы, - говорят, - батенька, получили 68, а вы, - говорят, -
Митенька...
Тут они должны сказать "спасибо" и разойтись обратно в больницу. Все
получили по 100, потому что вопрос был хороший: "У вас водка есть? "
Нянечки играют в "дураки", именно - в "дураки", а не в "дурака". Как
это психи? Потому, что у нянечек входит в это понятие и немецкий дурак, и
английский, и, конечно, русский настоящий дурак, и, конечно, все эти психи
- дураки. Нянечки - прекрасные женщины. Они не бабы, они - женщины. Одна
мне сегодня сказала: "Красавчик ты наш!" Да! Я об этом уже говорил. Какой
я красавчик, у меня гены и хромосомы изуродованы ЛСД (это я прочел в
"Огоньке"). Это про них на Западе, а у меня все оттуда, с Запада - все
польские евреи. Но этого никто не знает. Все думают, что я негр. Почему,
интересно? Ведь я не черный. Наверное, из-за кудрявых волос на груди.
Конечно же, из-за волос, как я раньше не догадывался. Как все-таки приятно
делать открытия. Да! Совсем забросил я теорию нелинейных уравнений в
искривленном пространстве. Надо будет вспомнить, а сейчас для тренировки:
Ха-ха-ха-ха!
Эти идиоты играют в домино. Глупо, выигрывает тот, у кого меньше
очков. Это уж совсем чушь. А если так, так сбрасывай с себя и все. А они
думают, дураки. Психи - одно слово. Думают и стучат, стучат. Зачем
стучать? Не стучите! Слышите! Слышите! Стукачи!!! Предатели! Продажные
твари! Только не бейте меня. Нельзя бить, я еще ничего не сделал!

Старый барабанщик, старый барабанщик,
Старый барабанщик крепко спал.
Новый... Новый... Новый...
Настучал.
Тот проснулся, перевернулся
и три года потерял.
А новый барабанщик, новый барабанщик
Барабан его забрал.

Это просто так. Я вообще не поэт, я... Кто я? Зачем я? Жизнь, какая
же ты все-таки сволочь!
Поговорим теперь о пресловутом, недостающем звене. Люди! Чего вам не
достает, кого недостает вам, люди. Вам недостает питекантропов? Вы пишете
громадные исследования и теряетесь в догадках. А между тем ответ - вот он.
Слушайте же и успокойтесь, и раз и навсегда забудьте о звене.
Жили-были питекантропы, родами или гуртами, попарно ли, моногамно ли,
только были у них свои любви и печали, и делили они их между собой
поровну, будьте уверены. И однажды взглянули они вокруг себя, тьма кругом
тьмущая, только что кончилась мезозойская эра и не начинается еще
третичный период, и никакого просвета впереди. Эдакое междувластие. Встали
они на две конечности и воскликнули: "У-а"! Большего они еще, к сожалению,
не могли и все. Воскликнули они свое горькое "у-а" и ушли в горы. Тактика
известная - Мао-Цзедун уходил в горы, и Кастро, но те вернулись, а
питекантропы - нет. Летом были скачки и культурные революции, сафари и
охота с Раулем в Беловежской пуще на привязанных зубров и привязанных же
фазанов, а у питекантропов не было этого, как не было дружбы народов и
великого китайского противостояния. Питекантропы ушли в горы и осели там
плотно, настолько плотно, что сами этими горами стали и спрессовались с
ними. Потом народились новые обезьяны и новые питекантропы, послушные зову
предков, сказали свое "у-а" и ушли в горы, и спрессовались, потом новые и
так далее. Так что дальше питекантропов история человечества не пошла. Все
осталось так же, только горы, скорее всего Гималаи, свидетельствуют об
этом и растут на глазах, потому что на них спрессовались питекантропы.
А мы? Откуда мы? А мы - марсиане, конечно, и нечего строить робкие
гипотезы и исподтишка подъелдыкивать Дарвина. Дурак он, Дарвин. Но он не
виноват в том. Тогда был капитализм.
Так зачем, вам, люди, это недостающее звено. Бросьте доставать
недоставаемое, а доставайте лучше звезды для своих любимых и сыр
голландский. Говорят, его нет, - мы этого не знаем. Есть или нет. Вот в
чем вопрос!
Сегодня произошел возмутительный случай, который потряс меня с
фундамента до основания, подобно Ашхабадскому землетрясению в 48 году и
Ташкентскому в 66-67 году. Один выздоравливающий больной написал главному
врачу заявление. Вот его текст. Привожу дословно и построчно:

"Я, нижеподписавшийся, Соловейчик Самуил Яковлевич, армянин по
национальности, а если хотите, и не армянин, возраста - 43 лет, 10 из
которых я отдал вам, уважаемый друг, торжественно и в присутствии понятых
заявляю, что:
1) Давление мое колеблется всегда в одних и тех же пределах - 1230...
1240 кв. км в сек;
2) пульс мой - 3... 3,5 "персек" в час;
3) РОЭ - 12 мегагерц в раунд;
4) моча всегда фиолетовая;
5) претензий нет.
В связи со всем написанным, считаю себя, наконец, здоровым и
абсолютно, слышите, абсолютно нормальным. Прошу отпустить меня на поруки
моих домочадцев, выписанных вами вчера из этой же больницы, (вы ведь ни
разу не давали нам увидеться), и горячо любимых мною, надеюсь, взаимно.
1 2 3 4