Теперь тело офицера-дезертира стоило целое состояние, и Уильям Додд прекрасно понимал, что людская жадность может стать для него смертельной опасностью. Если армия Ману Баппу развалится, как развалилось несметное маратхское войско при Ассайе, ему придется спасаться бегством на широкой, открытой для кавалерии равнине.
– С ними надо бы драться в горах, – мрачно сказал он.
– Тогда нам лучше отступить в Гавилгур, – заметил Гопал.
– В Гавилгур?
– Да, сахиб, в Гавилгур. Это величайшая из маратхских крепостей. Ни одна европейская армия не возьмет эту крепость. – Увидев, что заверение не произвело на командира должного впечатления, индиец поправился: – Ни одна армия мира не возьмет Гавилгур. Он стоит на скалах, под самым небом. С его стен люди кажутся ползающими внизу вшами.
– Однако ж попасть туда все равно как-то можно. В любую крепость можно пройти.
– Да, сахиб, пройти можно. Но только путь в Гавилгур лежит через скалу и приводит к внешнему укреплению. Тот, кто пробьется через внешние стены, окажется перед глубоким рвом, за которым начинаются главные укрепления. Снова стены, пушки, узкая тропа и громадные ворота! – Гопал мечтательно вздохнул. – Я видел Гавилгур однажды, много лет назад, и тогда еще подумал, что никогда бы не пожелал себе драться с врагом, укрывшимся за этими стенами!
Додд промолчал. На склоне все еще стояла британская пехота. Одно за другим ядра взрывали землю перед неприятельской шеренгой, поднимая в воздух клубы пыли.
– Если дела сегодня пойдут плохо, – продолжал, понизив голос, Гопал, – мы отойдем в Гавилгур. Даже если британцы последуют за нами, нас им не достать. Пусть разбивают лбы о скалы. А мы сможем спокойно отдохнуть у озера. Мы будем в небе, а они внизу. И пусть дохнут, как псы.
Что ж, подумал Додд, если Гопал прав, то в Гавилгуре ему не страшны ни вся королевская конница, ни вся королевская рать. Но сначала до крепости надо добраться. А может быть, это и не понадобится, если Ману Баппу сумеет разбить красномундирников здесь. Баппу твердо верил, что ни одна пехота в мире не устоит перед его арабскими наемниками.
Далеко внизу, на равнине, два бежавших в поля батальона сипаев возвращались в строй. Момент был упущен. Еще минута-другая, и шеренга снова двинется вперед.
– Скажи пушкарям, чтобы не торопились открывать огонь, – распорядился Додд. Вся полковая артиллерия насчитывала пять легких орудий, обладавших небольшой дальнобойностью. Пушки эти стояли не перед его одетой в белые мундиры пехотой, а на правом фланге, откуда могли бить по наступающему врагу с гораздо большей эффективностью. – Пусть зарядят картечью и ждут, пока эти паршивцы подойдут поближе.
Победа была важна, но Додд уже знал, что, если судьба распорядится иначе, он уведет полк туда, где его никто и никогда не достанет.
В Гавилгур.

* * *

Британцы наконец выступили. Шеренга простиралась с запада на восток более чем на три мили. Она пересекала поля и луга, змеилась между деревьями, исчезала в низинах и появлялась на пригорках, пролегала через широкое высохшее русло реки. В центре ее шли тринадцать красномундирных пехотных батальонов, три шотландских и десять индийских. Левый фланг составляли два, а правый четыре кавалерийских полка. За регулярными частями следовали разделенные на две части конные наемники, примкнувшие к британцам исключительно ради добычи. Били барабаны, звучали волынки. Над киверами реяли, покачиваясь, флаги. И вся эта масса неуклюже катилась на север, безжалостно вытаптывая встречавшиеся по пути поля. Британские шестифунтовые пушки открыли огонь, целя по вражеской артиллерии.
Маратхские орудия били почти беспрерывно. Идя позади своей шестой роты, Шарп взял на заметку одно орудие, стоявшее на пригорке за ярким разноцветьем флагов. Он сосчитал до шестидесяти, потом еще раз до шестидесяти. Несложный подсчет показал, что за две минуты орудие выстрелило пять раз. Определить точно, сколько пушек растянулось по линии горизонта, было трудно, потому что почти все они скрывались за плотной завесой порохового дыма, однако он попытался сосчитать мелькавшие за серо-белым валом яркие вспышки. Получилось около сорока. Сорок орудий. Сорок на пять? Двести. Значит, за минуту маратхи посылали в сторону неприятеля сто ядер, и каждое ядро при хорошем прицеле могло выбить из шеренги двух человек – одного в первом ряду и одного во втором. Потом, когда расстояние сократится, ядра заменят картечью, и тогда поражающая мощь каждого залпа увеличится до дюжины человек. А пока красномундирники молча, сжав зубы, шли вперед, навстречу летящим со склона ядрам. Некоторые со свистом проносились над головами наступающих, некоторые перескакивали через шеренгу. Но маратхские бомбардиры знали дело хорошо и опускали жерла с таким расчетом, чтобы ядро ударялось с недолетом, подскакивало два или три раза и врезалось в цепь на высоте пояса или ниже. По скользящей, так называли это канониры. Если ядро падало слишком близко к пехоте, оно, срикошетив, пролетало слишком высоко. В противном случае докатывалось до шеренги, потеряв силу, и останавливалось под презрительный смех британцев. Мастерство канонира заключалось в том, чтобы выбрать требуемый угол орудия и рассчитать мощность заряда, чтобы ядро достигло цели. И тогда людей выбрасывало из строя с перебитыми костями. Шарп как раз переступил такое, перепачканное липкой кровью, по которой уже ползали мухи. Оно лежало шагах в двадцати от бедняги с выпущенными кишками.
– Теснее строй! Сомкнуть ряды! – кричали сержанты, и замыкающие капралы тянули солдат, заполняя бреши.
Британские пушки тоже посылали ядра в сторону неприятеля, и они исчезали в дыму, не нанося маратхам видимого вреда. Видя, что расстояние слишком велико, артиллерии приказали выдвинуться дальше. Орудия пристегнули к передкам, быки снова натянули постромки, и шестифунтовики поползли вверх по склону.
– Как кегли, да? – Рядом с Шарпом возник прапорщик Венейблс. Родерику Венейблсу было пятнадцать, и он состоял в седьмой роте. До появления Шарпа юноша был самым молодым офицером, а теперь добровольно исполнял обязанности наставника, подсказывая новичку, как должен вести себя офицер. – Бьют по нам, как по кеглям, верно, Ричард?
Прежде чем Шарп успел ответить, с полдюжины шедших правее солдат бросились врассыпную перед ударившимся о землю и срикошетившим в них ядром. Неприятельский подарок, никого не задев, пролетел в брешь. Горцы рассмеялись, а сержант Колкхаун дал команду сомкнуть строй.
– Тебе разве не надо быть на левом фланге роты? – спросил Шарп.
– Эх, Ричард, рассуждаешь как сержант. Никак не отделаешься от старых привычек. Свиным Ушкам наплевать, где я нахожусь. – Свиными Ушками прозвали капитана Ломакса. Причина заключалась не в какой-то физиологической особенности его собственных ушей, а в необыкновенном пристрастии, питаемом капитаном к поджаренным до хрустящей корочки свиным ушкам. Ломакс был спокойный и добродушный человек, что в выгодную сторону отличало его от строгого приверженца дисциплины Уркхарта, требовавшего от подчиненных буквального исполнения всех имеющихся регуляций. – К тому же делать все равно нечего. Парни и без меня отлично справляются.
– Да, быть в прапорщиках – только время зря терять, – заметил Шарп.
– Чепуха! Прапорщик – это будущий полковник. Наша с тобой обязанность, Ричард, служить украшением роты и прожить достаточно долго, чтобы успеть получить повышение! А пользы от нас никто и не ждет. Боже, кто только такое мог придумать, чтобы требовать от младшего офицера какой-то пользы! Не бывало такого и не будет! – Венейблс громко хохотнул. Шумный, самодовольный, наглый и тщеславный, он был, однако, одним из немногих офицеров 74-го батальона, кто держался с новичком на равных. – Слышал новость? В Мадрас прибыло пополнение.
– Уркхарт мне уже сказал.
– Свежатинка. Так что самым молодым тебе быть недолго.
Шарп покачал головой.
– Это ведь будет зависеть от того, когда они подписались, верно?
– Пожалуй, что так. Да, наверно, ты прав. А им ведь еще надо было доплыть сюда из Англии, а? Похоже, ты все равно останешься нашим младшеньким. Сочувствую, старина. Не везет, так не везет.
Старина? А что, так оно и есть. Он и впрямь уже не молод. Лет, наверно, на десять старше Венейблса. Точно Шарп не знал, потому что прежде всего никто не удосужился поинтересоваться, сколько ж ему лет. Прапорщики – люди молодые, почти юнцы, а Шарп уже мужчина.
– Ух, ты! – восхищенно воскликнул Венейблс, и Шарп, повернув голову, успел увидеть, как ядро ударилось о край ирригационного канала и срикошетило вертикально вверх, сопровождаемое фонтаном земли. – Свиные Ушки рассказывал, что видел однажды, как два ядра столкнулись прямо в воздухе. Ну, может, не видел, но слышал точно. Говорит, выскочили, врезались... бум! И сплющились.
– Должны были расколоться, – заметил Шарп.
– Свиные Ушки говорит, что не раскололись, – стоял на своем Венейблс. – Говорит, сплющились. – Впереди разорвался снаряд. Железные осколки с шелестом разлетелись по сторонам. Никого не задело, и солдаты переступили дымящиеся куски. Венейблс нагнулся, подобрал один и тут же выронил – горячий. – Хочу оставить на память, – объяснил он, наклоняясь еще раз и засовывая осколок в ранец. – Отправлю домой, сестре. Интересно, почему наши пушки не стреляют?
– Далековато, – сказал Шарп.
До неприятельских орудий оставалось еще с полмили, и, хотя шестифунтовики могли бить с такого расстояния, пушкари, видимо, решили подойти поближе, чтобы уже не промахнуться. Сблизиться с врагом – так всегда говорил полковник Маккандлесс. В этом секрет победы в сражении. Сближайся, а потом убивай. В седьмую роту угодило ядро. Земли оно коснулось только раз, летело быстро, так что уклониться никто не успел. Двоих как будто вырвало из строя, и они отлетели, разбрызгивая кровь.
– Боже, – прошептал, бледнея, Венейблс. – Боже. – Тела вмяло друг в друга, из кровавого месива торчали переломанные кости, выплывали внутренности. Шедший замыкающим капрал остановился, чтобы вытащить из-под жуткой кашицы ранцы и сумки. – Вот и еще два имени на паперти. Кто они, капрал?
– Братья Макфаддены, сэр. – Капралу пришлось кричать, чтобы перекрыть шум канонады.
– Бедняги. Впрочем, шестеро еще осталось. Плодовитая дама, Рози Макфадден.
Шарп впервые слышал слово «плодовитый», но хотя точного его значения не знал, спрашивать Венейблса не стал. Парень, при всей его беззаботности и самоуверенности, сильно побледнел – вид изуродованных человеческих тел подверг серьезному испытанию крепость его желудка. В сражении он участвовал впервые – во время битвы под Ассайе отдыхал в обозе с малабарской чесоткой. Прапорщик постоянно уверял, что вид крови ему не страшен, поскольку с малых лет помогал отцу, эдинбургскому хирургу, но сейчас отвернулся и отошел в сторону. Его вырвало. Шарп даже не оглянулся, но несколько солдат вытянули шею.
– Смотреть вперед! – рявкнул он.
Колкхаун бросил на него недовольный взгляд. Сержант полагал, что приказы в роте имеют право отдавать только два человека: он сам и капитан.
Через несколько секунд Венейблс догнал шеренгу.
– Наверное, съел что-то.
– В Индии такое случается, – посочувствовал Шарп.
– Но не с тобой.
– Со мной нет... пока. – Он вдруг пожалел, что на плече не висит мушкет, к деревянному ложу которого прикасались, чтобы не спугнуть удачу.
К ним подъехал Уркхарт.
– Вернитесь к роте, мистер Венейблс.
Прапорщик послушно вернулся на место, а капитан на правый фланг. Шарпу он даже не кивнул, как будто того и не было. Перед шеренгой проскакал майор Суинтон, командовавший батальоном в отсутствие полковника Уоллеса, стоявшего во главе всей бригады. Копыта глухо простучали по сухой, спекшейся земле.
– Все в порядке? – крикнул он Уркхарту.
– Все хорошо.
– Молодцом! – Суинтон умчался дальше.
Вражеская канонада звучала беспрерывно, как бесконечный, неумолчный гром. От нее закладывало уши, в ней почти тонули пронзительные завывания волынок. Фонтан земли ударил вдруг слева, и Шарп, повернув голову, увидел в конце шеренги разбросанные тела. Там была деревня. И как же это его угораздило, черт возьми, пройти мимо деревни и заметить? Деревушка была небольшая – кучка сбившихся вместе лачуг с крытыми тростником крышами и крохотными наделами, защищенными кактусовыми изгородями. И все равно непонятно: как можно не заметить такое? Люди словно вымерли. Очевидно, крестьянам хватило ума сообразить, что солдаты на полях просто так не появляются. Собрали пожитки, горшки да сковородки и ушли в лес. В одну хибару угодило ядро; тростник разметало, ветхие балки треснули, и крыша безнадежно просела.
Шарп посмотрел в другую сторону. Вдалеке появилась вражеская кавалерия, и тут же наперерез ей выдвинулись всадники в синих с желтым мундирах – драгуны 19-го полка. На обнаженных клинках играли лучи послеполуденного солнца. Где-то призывно пропела труба – или это ему только показалось? В ушах гремело, точно в кузнице. Всадники скрылись за деревьями. Вверху просвистело ядро, слева бухнул снаряд, стрелковая рота 74-го завернула фланг, пропуская артиллерийский расчет. Британские пушки вышли наконец далеко вперед и заняли позиции. Возле орудий началась обычная суета: заложить мешки с порохом, утрамбовать, забить ядро, отступить... Вдоль поля захлопало, затрещало. Пушки заволокло дымом. В воздухе распространился отвратительный запах протухших яиц.
Барабаны все били и били, отмеряя долгий марш на север. На какое-то время сражение свелось к состязанию пушкарей: слабые британские шестифунтовики метали ядра в скрытого дымом врага; маратхские громадины решетили наступающую красномундирную цепь. Пот струился по животу, щипал глаза и капал с носа. У лица жужжали надоедливо мухи. Шарп вытащил саблю. Рукоятка оказалась скользкой, и он вытер ее и ладонь правой руки о полу мундира. Вдруг захотелось отлить, но времени, чтобы остановиться и расстегнуть пуговицы, не было.
1 2 3 4 5 6 7 8