Доставка супер магазин Wodolei 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Я попыталась выдернуть ее, но, разумеется, не сумела. Рука лишь слабо дернулась, и штатив на колесиках ударился о край ванны.
Уитон наконец обратил на меня внимание. Во взгляде его читалась легкая досада.
– Вы получаете препарат, обеспечивающий мышечную релаксацию. Но все это легко изменить. Поэтому прошу вас – не дергайтесь.
Валиум? Старший брат моего любимого ксанакса.
– Откровенно говоря, я не рассчитывал, что вы так быстро придете в себя.
Уитон вновь потерял ко мне интерес. Он вдруг выпрямился, повернувшись в сторону от ванны. Я проследила за его взглядом и увидела зеркало. Огромное, в человеческий рост. Оно было втиснуто в проем между ванной и стеной. Таких монстров устанавливают в бальных классах... Стало быть, Уитон рисует не только нас с Талией, но и себя самого...
– Что за картину вы пишете?
– Венец творения. Я уже дал ей название – «Апофеоз».
– Я думала, венцом творения вы считаете свою «поляну» – последнее, что я запомнила перед тем, как отключилась.
Он иронично хмыкнул.
– Помилуйте, это был не мой венец творения, а его!
Я почему-то вспомнила абстрактные изображения человеческих фигур, выведенные на полу галереи и накрытые парусиной. «Нет, все это нарисовал не я. А тот, кто нарисовал, уже не жилец». Вот что сказал Уитон, переступая через бездыханное тело агента ФБР, которого сразил разрядом электрошокера.
– Это моя последняя, – произнес он.
– Что значит последняя? – переспросила я машинально.
Он ответил мне усмешкой, которую трудно... да нет, просто невозможно было бы вообразить на лице прежнего Роджера Уитона.
– Вы поняли, что я имел в виду.
– Последняя «Спящая женщина»?
– Именно. Но она будет не похожа на остальные работы серии.
– Потому что вы изобразите на ней и себя самого?
– Не только поэтому.
– А где ваши очки? – вдруг спросила я первое, что пришло в голову.
– Какие очки?
– Как какие? Ваши... бифокальные...
– Они были не мои.
– А чьи?
Он глянул на меня как на умалишенную. Затем медленно разжал губы и тоном терпеливого учителя, объясняющего прописные истины нерадивому малышу, произнес:
– Очки принадлежали Роджеру. Слабаку Роджеру. Гомосексуалисту.
Тошнота мгновенно подступила к горлу. Боже правый... Аналитики ФБР месяцами ломали голову над разгадкой личности преступника, а я, обыкновенный фотограф, ткнула пальцем в небо и... попала.
Синдром раздвоения личности... Грубое нарушение психики... Вызванное потрясением от перенесенного в детстве сексуального насилия... Я сразу вспомнила популярную лекцию, прочитанную мне, Джону, Бакстеру и Боулсу снисходительным доктором Ленцем. Вспомнила «доктора Джекилла и мистера Хайда», на которых Ленц просил не опираться... Добро пожаловать в самый страшный из кошмаров, мисс Джордан Гласс.
– Если вы не Роджер Уитон, – осторожно проговорила я, – кто же тогда?
– У меня нет имени.
– Но ведь вы должны как-то себя идентифицировать...
Опять эта ироничная усмешка.
– В детстве я прочитал одну замечательную книгу, которая называлась «Двадцать тысяч лье под водой». Я преклонялся перед капитаном Немо. А ведь Немо означает «никто». Вы в курсе?
– Да.
– Он был властелином морей и безуспешно пытался врачевать человечество, одержимое саморазрушительными идеями. Мне довелось побывать в тех же самых водах, под которыми когда-то проплывал легендарный «Наутилус». Но истина пришла ко мне гораздо раньше, чем к Немо. Человечество неизлечимо. Ему не нужна помощь. Ребенок – чистейшее из созданий – едва вступает в этот мир, а тот мгновенно обрушивается на него всей своей непосильной тяжестью. Мир коррупции и пороков, жестокости и насилия.
Уитон поджал губы и стал похож на обиженное дитя.
– Простите, боюсь, я не совсем понимаю...
– Не понимаете? Вспомните свое собственное детство. Вы были девочкой, верили в сказки... Ведь верили? А потом переживали шок всякий раз, когда по мере взросления детские иллюзии – одна за другой – разбивались о реалии окружающей жизни. Ну, помните? Оказывается, нет и не было никакой Золушки. Нет и не было никакого Санта-Клауса. Оказывается, ваш отец вовсе не рыцарь на белом коне, а живой человек со всеми своими недостатками. Да какой там рыцарь! Его нельзя назвать даже положительным героем! Он думал только о себе. И намеревался продержать вашу мать взаперти, в четырех стенах, до конца ее дней. Но это далеко не единственный его грех... Все это однажды ударило по вам. И ударило больно.
«Всегда вызывается сексуальным насилием, пережитым в детском возрасте... Всегда».
– Оказывается, нет, не было и никогда не будет прекрасного принца, который отвезет вас в свой сказочный замок. Ну, я прав? – Я только сейчас заметила, что свою тираду Уитон произносит, не отрывая напряженного взгляда от мольберта. – А всем, кто рядился в принцев, нужно было от вас только одно. Ха, не закрывайтесь от этих воспоминаний. Их истинность неизменна. Сколько раз вы задавались вопросом: почему все они думают только о себе, почему никто из них ни разу не подумал обо мне? Они не думали о вас, не понимали вас, они были даже не в состоянии увидеть вас. Я имею в виду не вашу оболочку, а маленькую и наивную девочку, которая пряталась под ней и надеялась на лучшее. Всем хотелось использовать вас, так или иначе, а потом сбросить как балласт и тут же забыть о вашем существовании.
Уитон все больше распалялся, и я понимала, что ничего хорошего от этого ждать не приходится. Самое время менять тему разговора...
– Послушайте, вода очень горячая...
Он запнулся на полуслове и недовольно нахмурился. Но все же подошел и завернул вентиль.
– Как я сюда попала? – задала я свой следующий вопрос, когда он повернулся ко мне спиной, возвращаясь к мольберту. Между широких лопаток виднелись крупные позвонки, лесенкой восходившие вверх.
– В самом деле не помните? – усмехнулся он, вновь берясь за кисть. – А ведь вы были в сознании. Ну, напрягите свою память, а я пока закончу ваши глаза. Только Бога ради не шевелитесь!
Я действительно кое-что помнила, но урывками. Как человек, попавший в водоворот, лишь время от времени выныривает, чтобы глотнуть воздуха, и его вновь увлекает в черную бездну. Пасмурное небо, чердачное оконце, черепица и долгое падение.
– Крыша! Я помню, как вы вытащили меня на крышу!
Уитон хмыкнул.
– Но ведь там была засада ФБР.
– После гибели Леона ее сняли. Как только прозвучал тот выстрел, все они сломя голову помчались на третий этаж, чтобы лично увидеть труп поверженного врага. С крыши галереи я перебрался на крышу физической лаборатории. Это было непросто, доложу я вам. Ползти по крыше, да еще с такой поклажей.
– Как вам это удалось? Вы же нездоровы...
Уитон досадливо поморщился.
– Есть основания полагать, что болезнь отступает. Это Роджер у нас слабак. Я – другое дело.
Я снова вспомнила рассказ Ленца о частных проявлениях синдрома раздвоения личности. По его словам, в медицинской литературы был описан случай, когда одной личности требовались сердечные капли, чтобы выжить, а другая никогда не жаловалась на сердце.
– Почему вы не поступили со мной так же, как с Талией Лаво?
Уитон рисовал. Его рука даже не дрогнула.
– Сначала я хотел кое-что спросить у вас.
– Что же?
– Вы ведь близнецы с вашей сестрой. Однояйцевые. Так?
– Так.
– Я писал картину с вашей сестры.
О Боже...
– Я видела эту картину.
– Мне доводилось кое-что читать о близнецах. Я интересовался этим вопросом. И почти везде натыкался на утверждение, которое показалось мне удивительным. Я имею в виду распространенное мнение о необыкновенной степени духовной близости между близнецами, которая почти сродни телепатии. Говорят, что один близнец способен предчувствовать беду, нависшую над его собратом. Фиксировать момент его смерти, когда они в разлуке. Говорят, близнецам вовсе не обязательно открывать рот, чтобы общаться друг с другом. У вас с сестрой наблюдалось нечто похожее?
– Пожалуй, – ответила я. – Отчасти.
– Вы хотите знать, жива ваша сестра или нет? А?
Я зажмурилась, чтобы не выдать своих слез, но мне это не удалось.
Уитон снова удовлетворенно хмыкнул.
– Постойте, а разве вы не способны это почувствовать?
Я знала, что он напряженно смотрит на меня. Это именно то, что он хотел узнать. Известно ли мне что-то о судьбе Джейн на подсознательном уровне...
– Так что же... – не унимался он. – Она жива или нет?
Я открыла глаза и, как и предполагала, натолкнулась на его взгляд. Мне вдруг вспомнилась та улица в Сараево и то ужасное мгновение, когда мир померк перед моими глазами. Позже я неоднократно и небезуспешно внушала себе надежду. Потом еще этот звонок из Таиланда... Но в глубине души я знала, что Джейн уже нет на свете.
– Нет, – одними губами произнесла я.
Уитон неопределенно хмыкнул и вернулся за мольберт.
– Я права?
Он опять хмыкнул. Я не могла понять, о чем он думает.
– Почему вас так интересуют близнецы? – спросила я.
– Это очевидно. Один генетический код порождает к жизни двух разных людей. Это прямо наш с Роджером случай.
Я не знаю, что говорить дальше. Не знаю, что он хочет от меня услышать.
– Когда вы впервые явились в университетскую галерею... – задумчиво произнес он. – С этим Кайсером... Я сразу подумал: это знак. Свыше или нет – не имеет значения. Но это был знак.
– Знак чего?
– Это доказывало, что один близнец способен жить без другого.
Слова его легли на мое сердце тяжелым камнем. И хотя я уже не питала никаких иллюзий, прозвучали окончательным приговором.
– Так она мертва?
– Да, – буднично ответил он. – Но вам не стоит так уж расстраиваться. Ей сейчас лучше, чем было.
– Что?!
– Вы же видели мои картины. Моих «Спящих женщин». Неужели так ничего и не постигли?
– Что я должна была постичь?!
– Смысл. То, что я хотел сказать этой серией.
– Нет, я не понимаю, что вы хотели сказать. Не понимаю...
Уитон даже опустил кисть – настолько был поражен моей тупостью.
– Я не женщин писал, а Избавление. Из-бав-ле-ние.
– Избавление? – растерялась я. Известие о гибели Джейн опутало мои мысли. Я продолжала разговор по инерции, лишь бы не думать об этом. – Избавление от чего?
Он снова смотрел на меня глазами терпеливого учителя, которому выпало просвещать тупоголового оболтуса.
– Ну как же... Избавление от уготованной им печальной доли.
– О чем вы говорите? Я не понимаю! Какая печальная доля могла быть уготована Джейн?
– Женская доля. Это крест, который вы вынуждены нести. Это приговор – быть женщиной.
Минуту назад мое сердце было исполнено одной лишь скорби. Теперь же мне хотелось узнать, что означает весь этот бред.
– Вы меня простите, но я не понимаю...
– Отлично понимаете. Вы всю жизнь потратили на то, чтобы казаться мужчиной и быть свободной. Ваша профессия – тяжкая, мужская. Вы счастливо избежали брака, не пожелали связать себя детьми. Но все это видимость. В конечном итоге вы все равно остаетесь женщиной и у вас нет выбора. В глубине души вы чувствуете это, не так ли? Из года в год, каждый месяц вас охватывает неодолимое желание быть оплодотворенной. И чем ближе критический возраст, тем сильнее желание воспроизвести себе подобных. Ваша матка вопиет о своей пустоте. Вы ведь позволили Кайсеру овладеть вами? Когда вы вернулись ко мне вместе с ним, я прочитал это в ваших в глазах. Помните? Вы пришли ко мне домой, туда, на Одюбон-плейс.
Значит, сейчас мы где-то в другом месте. Ну конечно... Будь иначе, я обязательно услышала бы треньканье трамвая на Сен-Шарль...
– Вы хотите сказать, что, убивая женщин, тем самым избавляете их от страданий?
– Именно! Жизнь женщины подобна жизни раба. Джона Леннона помните? Он говорил то же самое: «Женщина – негр Вселенной». От колыбели до могилы она обречена быть вещью, которую мужчины используют. Без конца. Впрочем, нет, не до могилы. До тех пор пока еще сохраняет товарный вид. Пока дети, супружеская жизнь и быт не превратят ее в согбенную старуху. Я... Э, да что говорить!
Он раздраженно махнул рукой, словно устав объяснять очевидные истины, и вернулся к картине.
В голове моей звучали голоса. Несколько голосов. Марсель де Бек вновь повторял, что на Западе принято до конца противостоять смерти, а на Востоке ее принимают с распростертыми объятиями. И именно этот подтекст он увидел в серии «Спящие женщины». Именно это сделало его почитателем таланта неизвестного художника. Джон вновь говорил о том, что все серийные убийства являются убийствами на сексуальной почве. Доктор Ленц напоминал, что мать Уитона бросила дом и детей, когда Роджер был подростком. Подробности, к сожалению, выяснить так и не удалось. Ленц пытался расспрашивать об этом Уитона, но тот не пожелал откровенничать.
И у меня вдруг мелькнула догадка. Картины, убийства, похищения – первопричиной была его мать. Мне мучительно хотелось задать ему этот вопрос, но я решила прежде убедиться, что Уитон не убьет меня вместо ответа.
– Так, теперь мне кое-что становится понятным. – Я взглянула на него, а он смотрел на Талию, и кисть его по-прежнему быстро и уверенно порхала над холстом. Господи, неужели он всерьез полагает, что, доведя Талию до состояния полутрупа, избавил ее от страданий? – Но вы сказали, что последняя картина будет не похожа на остальные. Какой же смысл сокрыт в ней?
Он чуть склонил голову набок, очевидно, сверяя нарисованную Талию с реальной.
– Тот же самый. Только в отношении меня. Эта картина ознаменует собой мое собственное избавление.
– От чего?
– От необходимости делить одно тело и мозг с другим человеком.
– Вы хотите избавиться от Роджера?
– Да. – Он вдруг тонко улыбнулся. – Впрочем, считайте, что я уже от него избавился. Роджер умер.
Роджер умер?! Что он имеет в виду?
– Как это случилось?
– Я сбросил его, как змея сбрасывает старую кожу. Это было непросто. На удивление. Но я должен был это сделать, и я это сделал. Он хотел меня убить.
К хору, звучавшему в моей голове, добавился голос Фрэнка Смита, который вновь вспоминал, как Роджер Уитон пытался сделать его своим убийцей.
– Роджер обратился за помощью к Фрэнку, не так ли?
Уитон бросил на меня цепкий взгляд, словно пытался оценить, как много мне известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64


А-П

П-Я