Успокойся!
Мать. Иржи, ты ушел от меня, ты разбился!
Отец. Ты должна мужественно перенести эту потерю, душенька. Ты же видишь, он погиб, как герой. Это была прекрасная смерть.
Мать (словно окаменелая). Прекрасная смерть... Вот ты и добился, Рихард! Добился!
Иржи. Но ведь никто не виноват, мама! Я попробовал сделать одну штуку... Ну, а мотор подкачал. Я, собственно, сам не понимаю, как это произошло.
Мать. Мой Иржи... (Рыдая падает в кресло.)
Ондра. Не трогай ее. Пусть выплачется. (Становится возле нее.)
Отец (отводит Иржи в сторону). А что ты хотел испытать, Иржи?
Иржи. Поставить рекорд высоты, папа. С грузом. Полторы тонны.
Отец. А это имеет значение - такой рекорд?
Иржи. Конечно, папа. Например, в случае войны: держаться предельной высоты с максимальным грузом бомб.
Отец. Верно. Это не пустяк.
Иржи. Или просто для воздушного транспорта: ведь там, на такой высоте, уже нет ни ветра, ни туч. Это могло бы иметь огромное значение.
Отец. Ну, а до какой высоты ты поднялся?
И р ж и. Немного больше двенадцати тысяч метров. И тут у меня вдруг начал шалить мотор...
Отец. Это рекорд?
Иржи. Да, папа. По данной категории - мировой рекорд.
Отец. Прекрасно. Я очень рад, мой мальчик,
Иржи. Вот только... когда я рухнул на землю, получилась страшная каша. Наверно, альтиметр разбился. А жаль.
Отец. Почему?
Иржи. Теперь нельзя установить, что я достиг такой высоты.
Отец. Это неважно, Иржи. Лишь бы ты ее действительно достиг.
Иржи. Да ведь никто не узнает!
Отец. Но это сделано - вот что самое главное. А кто бы мог подумать! Такой всегда был шалун... Ну, поздравляю тебя, мой мальчик.
Мать (стонет). Иржи... Иржи.
Ондра. Мамочка, успокойся...
Отец. Не плачь, душенька. Игра была стоящая. Ну, право же, не надо плакать. У тебя будет еще столько хлопот с похоронами.
Иржи. Только не смотри на меня, мамочка, когда меня принесут, хорошо? То, что принесут, это... уже не я. Я - это тот, каким я был... и таким я навсегда останусь для тебя, не правда ли?
Мать. Почему ты не сказал мне, что хочешь подняться так высоко. Я бы тебя не пустила...
Иржи. Ну, что ты, мама! Я должен был сделать это.
Мать. И как это пришло тебе на ум, Иржи! Зачем тебе понадобился этот рекорд?
Иржи. Видишь ли, когда у тебя такая хорошая машина... Да нет, мамочка, ты этого не понимаешь! Ну, просто... так и тянет... Машина сама несет тебя ввысь...
Стук в дверь.
Отец (гасит лампу на столике перед своим портретом).
В комнате почти полная тьма.
Не терзай себя, милая!
Мать. Мой Иржи! Такой стройный, -красивый мальчик! Ради чего... ради чего...
Иржи (все более и более понижая голос). Ты этого не понимаешь, мамочка, ты не можешь это понять...
Стук в дверь.
Ондра (шепотом). Успокойся, мама. Будь стойкой.
Отец (шепотом). Прощай, моя милая.
Стук.
Мать (встает). Да!
Дверь открывается; в комнату освещенный врывающимся ярким дневным светом, на пороге, стоит К о р н е л ь.
Корнель. Прости, мамочка... я не хотел тебя беспокоить... но... мне надо тебе кое-что сказать.
Мать. Да...
Корнель. Нам только что сообщили... видишь ли... У нашего Иржи... что-то случилось с самолетом... Только не пугайся, мама. Ничего страшного...
Мать Да...
Корнель. Но Иржи... Мамочка! Ты уже знаешь?
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же комната; к прежним предметам прибавился радиоприемник. Тони, сидя на корточках, возится с радиоприемником и вертит рычажок. Раздаются.звуки военного марша. Тони с недовольной гримасой поворачивает ручку. Раздается голос диктора.
Голос по радио. Внимание, внимание, внимание!
Тони. У тебя, брат, голос, как у нашего Корнеля.
Голос по радио. Призываем всех жителей соблюдать спокойствие и порядок. Предупреждаем, что никакие сборища и скопления народа на улицах допускаться не будут; в случае неповиновения полицейские отряды и воинские части при помощи самых решительных мер...
Тони. Бррр!.. (Вертит ручку; слышны тихие звуки далекой нежной музыки. Тони, сидя по-прежнему на корточках, отбивает такт руками.) Входит Корнель в полувоенной форме: сапоги, брюки-галифе, куртка с петлицами и нашивками.
Корнель. Брось, Тони. Ты же знаешь, мама не любит, когда кто-нибудь трогает радио. Это память о нашем Иржи...
Тони. Послушай, Корнель, как красиво!
Корнель. Да-да, но только сейчас не время для красоты. Выключи, Тони! Это действует мне на нервы.
Тони (выключает радио, но остается сидеть на корточках). Жаль. Это была заграница; не знаю только, какая станция. Мне кажется, играли... где-то на севере. З.вуки были совсем как снежинки.
Корнель. Тебе вечно что-нибудь кажется, (Закуривает папиросу и беспокойно ходит по комнате.) Как глупо, что я должен сидеть дома... (Смотрит на ручные часы.) Сейчас рабочие пойдут с фабрик. Может, начнется заваруха! Черт побери, ну как тут усидеть на месте! (Подходит к окну и прислушивается.)
Тони. Корнель!..
Корнель. Да?
Тони. Что с Петром?
Корнель. Не знаю. Арестован. Нечего ему было совать нос в эти дела.
Тони. Но ты ведь тоже суешься, Корнель...
Корнель. Да, но с другой стороны. Это- разница.
Тони. Почему?
Корнель. Мы - за порядок... и за благо нации. Ты этого еще не понимаешь, Тони. И будь доволен.
Тони. Но Петр тоже - за благо народа. А вы его арестовали.
Корнель. Потому что он понимал это благо иначе. Он думал, что нами может править этот грязный сброд. Покорнейше благодарю, хороши бы мы были! Они уж показали, на что способны: только грабить да мстить. (Мнет и ломает папиросу.) Это означало бы гибель родины.
Тони. Но ведь Петр был всегда против бесцельных разрушений!
Корнель. Тем хуже! Петр хотел бы, чтобы эта чернь правила страной. Этого мы не можем допустить.
Тони. Кто "мы"?
Корнель. Наша партия. Мы, нация. Если бы у власти оказались они... со своими утопиями... идеями мира и равенства... тогда бы крышка! Бррр! То, что хотят эти молодчики, - форменная государственная измена! Распустить армию... захватить правительственные учреждения... национализировать фабрики и заводы... Хорошенькое дело! Это означало бы конец культуры... и вообще всего. Нет, Петр, мы не допустим нацию до такого позора! Медлить больше было нельзя, надо было захватить всех этих изменников и горлодеров... Но тебе, наверно, скучно слушать, Тони...
Тони (встает). Корнель...
Корнель. Ну?
Тони. Что будет с Петром?
Корнель (пожимает плечами). Сделать ничего нельзя. Надо ждать. Наши арестовали его... ну и держат пока.
Тони. Как преступника?
Корнель. Как заложника. Не бойся, с ним ничего не случится. Но если этот черный сброд опять поднимет на улицах стрельбу, тогда - я не ручаюсь.
Тони. Тогда вы... расстреляете Петра?
Корнель. Я - нет, Тони. Но, видишь ли, борьба есть борьба. Нечего было Петру лезть в это дело. Ты сам понимаешь, мне было бы очень неприятно, если бы... если бы с ним что-нибудь случилось. Но это уже не в нашей власти. Пусть оборванцы сложат оружие, тогда наши выпустят Петра... и других заложников.: Вот как обстоит дело.
Тони (с широко открытыми глазами). Представь себе, Корнель... представь себе, как должно быть сейчас Петру. Как он смотрит на дверь и ждет, все время ждет... когда она откроется... "Пойдем!" - "Куда?" - "Ну, живо! Там увидишь!" Корнель. Постой-ка. (Прислушивается.) Нет, тихо. К счастью, не стреляют. Если бы где-нибудь раздался выстрел, тогда - кончено дело! Тогда наши... со всей беспощадностью... Но я думаю, эта голь уже залезла обратно в свои щели. Они трусы. Пусть Петр увидит, с кем связался. Наведи на них пулемет - тут же в кусты разбегутся. Слышишь? Тихо. Очевидно, ведутся переговоры. Хотя я решительно не понимаю, как можно вести переговоры с такими разбойниками!
Тони. Корнель, а - связывают руки?
Корпел ь. Кому? Когда?
Тон и. Когда ведут на казнь.
Корнель. Ну, конечно. Понятно, связывают. Почему ты спрашиваешь?
Тони (складывает руки за спиной и держит их так, как будто они связаны). Знаешь, я так отчетливо представляю себе, что должен чувствовать человек, когда он... стоит вот так... против солдат с винтовками. Стоит и смотрит... не на них, а куда-то поверх голов... и чувствует, как его волосы шевелит холодный ветер. Еще нет... Еще мгновение... "Целься!" Господи Иисусе!
Корнель. Перестань!
Тони (страшным голосом). Вы - псы! Кровавые псы!
Корнель. Тони!
Тони. Стреляйте! (Шатается и падает на колени.)
Корнель (хватает его за плечо и трясет). Довольно! У тебя просто больное воображение, Тони!
Тони (встает, закрыв глаза). Как могут люди так страстно ненавидеть друг друга, Корнель?
Корнель. Ну, этого тебе не понять, малыш; ты еще не научился страстно верить.
Тони. Во что?
Корнель. В свою правду. Человек никогда не сделает для себя того, что сделает ради своего знамени. Нельзя быть таким сентиментальным, Тони. Мама тебя только портит.
Тони. Чем?
Корнель. Своим воспитанием. Так из тебя никогда не выйдет мужчины, способного сражаться за свою идею. Мир, любовь, сострадание, - да, конечно, все это очень красиво, но... сейчас, Тони, не время для таких вещей. Сейчас происходят слишком серьезные... и великие события. Мама этого не понимает. Мы должны быть готовы... ко всему. Слушай, Тони, если с Петром что-нибудь случится, мама не должна об этом знать. Мы будет говорить ей, что он еще под арестом. Хорошо? А может быть, и в самом деле все уже кончено. Эта сволочь, наверно, уже сдалась. Такая... странная тишина. Не выходи из дому, Тони!
Тон и. А ты?
Корнель (пожимает плечами). Мне бы нужно было туда, к нашим. Господи, только бы не пропустить, если в самом деле начнется! Как это глупо торчать дома возле маменьки!.. Но что поделаешь! Если тут что-нибудь случится... У мамы такое слабое сердце. От этих мерзавцев всего можно ожидать. Пойдут грабежи. Кто-нибудь должен же вас охранять. (Стоя спиной к Тони, вынимает из ящика револьвер и заряжает его; потом, подумав, кладет обратно.) Я знаю, где мое место. Но маме не надо говорить, что это так серьезно, Тони. Я останусь дома. Ради мамы... и ради тебя.
Входит Мать.
Мать. Корнель, где же Петр? Почему его все нет? Утром ты говорил, что это недоразумение, что к вечеру его, наверно, отпустят... Корнель, ты слышишь?
Корнель. Да, мамочка, но... так быстро это не делается. Арестованы сотни людей, и пока все дела будут расследованы... Это может затянуться... пожалуй, на целую неделю.
Мать. На неделю? По-твоему, нашего Петра могут так долго мучить, Корнель? Нет, нет! Я этого так не оставлю! Я пойду к ним туда, скажу им...
Корнель. Это невозможно, мама. Тебя даже не пустят...
Мать. Как это, как это не пустят мать?! Я отнесу Петру белье и чего-нибудь поесть. Матери никто не запретит. Она имеет право.
Корнель. Тебе придется все-таки подождать, мама. Улицы оцеплены войсками. В центр никого не пропускают.
Мать. А мать пропустят. Я им скажу, что несу кое-что для сына... Я должна видеть Петра, Корнель! Должна знать, что с ним! Петр ведь не преступник, чтобы его держать в тюрьме. Я им так и скажу, не думай. Скажу, что они не имеют права держать в тюрьме моего сына!
Корнель. Напрасные слова, мама. У них есть право на это.
Мать. Что же Петр - злодей? Убил он кого-нибудь или ограбил?
Кор не ль. Нет, конечно... не злодей. Этого никто не утверждает.
Мать. Вот видишь! Они не имели права арестовать его ни за что ни про что?
К о р н е л ь. Мамочка, ты видно, не совсем понимаешь...
Мать. Да, да, знаю... Иди, Тони. Тебе здесь нечего делать. Незачем тебе слушать, как глупа твоя мать.
Тони медленно и неохотно выходит.
Я стараюсь все понять, Корнель. Но не удается. Как можно посадить в тюрьму моего сына, если он никому не причинил вреда? Это мне очень трудно понять.
Корнель. Извини, мама, но ты никак не хочешь взять в толк, что у нас сейчас... гражданская война.
Мать. Ну, так что же? Разве она необходима?
Корнель. Необходима. Потому что люди разделились на два лагеря, а властвовать может только один. Ну, и приходится разрешать боем, кто будет у нас властвовать.
Мать. Из-за этого идет стрельба?
Корнель. Да. Иного выхода нет.
Мать. Хорошо. Но скажи, пожалуйста, неужели это так важно, кто будет властвовать? Разве у каждого нет своей семьи? Так пусть каждый и заботится о своей семье.
Корнель. Семья - это еще не все.
Мать. Все, Корнель. Для меня все. И не говори мне, что Петр хотел над кем-то властвовать. Уж я-то его знаю: он и мухи не обидит. Ты - да, а Петр - нет. Не такой у него характер, чтобы он над кем-нибудь командовал...
Корнель. Вполне вероятно, мама, но его партия хотела бы командовать всем, хотела бы все перевернуть по-своему... А это было бы несчастьем для всей нации, понимаешь? Ведь это орда изменников и преступников, мамочка! Они готовы все растащить и разграбить...
М а т ь. Нет, это не так, Корнель. Этому я не поверю. Я все-таки Петра знаю... Петр не пошел бы с такими людьми. Ты бы тоже ведь не пошел, Корнель, со всякими злодеями и предателями.
Корнель. К сожалению, Петр такой доверчивый...
М а т ь. Да ведь это же молодость! Вот ты никогда не был таким молодым и общительным, Корнель. Никогда не сходился так легко с товарищами. Тебя можно было назвать скорее гордецом... Нет, нет! Петр не мог бы принять участие в чем-то непорядочном!
Корнель. Так, значит, я принимаю участие в чемто непорядочном, мама?! Либо его партия права, либо... мы. Как ни вертись, а выходит, что один из нас пошел по плохой дороге.
Мать. И ты нет, Корнель. У тебя в характере благородство, чувство собственного достоинства. Ты тоже не способен на дурное... и нечестное.
Корнель. Так вот, я заверяю тебя честным словом, что наш Петр действительно был на стороне... плохих людей и что... необходимо во что бы то ни стало разделаться с этой сворой, чтобы на свете установился, наконец, порядок...
Мать. Погоди, дружок! Значит, для того чтобы на свете установился, наконец, порядок, необходимо было арестовать нашего Петра?
Корнель. Да, необходимо, мама... Раз он ввязался...
Мать. Да ведь это позор, Корнель! Не могут быть правы те, кто посадил нашего Петра!
Корнель. Если бы дело обернулось иначе, мама, так Петр посадил бы в тюрьму меня.
Мать. Петр-тебя?
Корнель. Я хочу сказать: его сторонники. Его партия, понимаешь?
Мать. Тогда они вышли бы дураками... и негодяями. Ведь за тобой нет ничего дурного, Корнель! Как же они могли бы тебя посадить?
1 2 3 4 5 6