много ли чертей могут сесть на кончик иголки, которой вышивают икону?
— Я не верю в силу иконы, моя госпожа. Я не верю в бога. Его нет. Мы хотим, чтобы он был. И было бы, пожалуй, хорошо, если бы он был. Но его нет. Человек сам отвечает за все, что происходит на земле. И ему не на что опереться, кроме как на правду.
Графиня нахмурилась. В серых глазах сверкнули лучики неподдельного гнева.
— Замолчи, несчастный! Тебя надо распять на кресте!.. Кто дает нам правду, если не высшая воля?.. Поднимая руку на бога, еретики хотят сокрушить святое и праведное: священность семейных уз, почтение к отцу, уважение к матери. Они соблазняют на ложь и вероотступничество, зовут губить ближнего, отнимать у бедного и наслаждаться слезою несчастного. Ступай же прочь с глаз, и доколе не прояснится твой разум, затемненный твоими безнравственными учителями, не являйся!
Она поднялась и топнула ножкой.
Раскаиваясь за свой неосмотрительный поступок, Иосиф вышел на шкафут и присел за бухтой аварийного каната. Паруса были безжизненны, море пустынно. Мерно ударяли весла, кокотали куры в клетках, в нос били запахи корабельной кухни — там кок стучал ножом и ругался на всех языках мира.
Казалось, вместе с ветром замерло и остановилось время, — странный уют ощущала душа.
Иосиф подремывал, когда возле него встали два пассажира. Один — массивный, рыжебородый, другой — низенький и щуплый, с длинным носом, торчавшим из-под берета. Они разговаривали вполголоса по-гречески, но Иосиф великолепно понимал их.
— Не трусь, — сказал рыжебородый, отирая лицо шарфом. — Неуч, что дремлет в тени, — слуга венецианской семьи. Он кое-как говорит даже на своем языке. И вообще, все тайные разговоры лучше всего вести на виду у возможных шпионов.
— Зачем ты позвал меня?
— Затем, что ты, дорогой сородич, можешь заработать целое состояние, едва пошевелив пальцем… Что ваши лекарские ухищрения в сравнении с этим умением — заставлять золото течь струйкой, поковыривая в носу!
— Короче!
— Слыхал ли ты что-нибудь про людей, которые покупают место на корабле для того, чтобы корабль никогда не пришел в порт назначения?
— Что ты имеешь в виду? И отчего столь многозначительно рассмеялся? Уж не хочешь ли ты сказать, что наш корабль обречен? — обеспокоился носатый.
— Есть замечательное изречение, господин эскулап: «Мир желает быть обманутым. Что ж, пусть его обманывают!» Слова слетели с уст Ромула Августула, последнего римского императора, когда он узнал, что его окружение подкуплено и готово предаться врагам. Император невзначай выразил великую тайну: нельзя строить храм из дерева, если оно источено червями.
— Ты слишком обстоятелен, — сказал носатый. — Давай же, говори о сути, не тяни!
— Успеется. Видишь, корабль снова дрейфует? Гребцы выбились из сил и требуют отдыха. Скотина должна получать отдых, иначе с нее ни шерсти, ни мяса… Так вот, дружище, корабль на рассвете станет добычей пиратов. Это так же верно, как то, что ты следуешь в Калабрию, везя рекомендательное письмо от известного проходимца, и надеешься получить место княжеского лекаря.
Носатый покачал головой.
— Доносчики тебе не солгали. Если корабль захватят пираты, я никуда не попаду!
— Испугался. Зря. Как раз только тогда ты и попадешь прямиком к своему князю…
Иосиф внимательно прислушивался к беседе заговорщиков. Он догадывался, что оба этих человека — недобрые, корыстолюбивые, лживые, и все различия между ними — один побаивается идти на преступление, а другой — подбивает на него.
— Что я должен сделать?
— Почти ничего, и куча денег — твоя. Клянусь самой страшной клятвой… Сейчас мы оба пойдем к капитану, и я стану говорить. При этом временами буду обращаться к тебе. Твоя задача — важно кивать, полагаясь во всем на меня. Понял?.. Смотри же, не подведи, я умею мстить не менее щедро, чем благодарить за услуги!..
Они пошли на ют. Иосиф незаметно последовал за ними. Окно капитанской каюты было растворено настежь, он подобрался к окну, спрятавшись под трап, который вел к гафелю бизань-мачты.
— Что угодно господам? — послышался голос капитана, человека довольно пожилого, опытного, участвовавшего, говорят, даже в кругосветном плавании.
— Господин капитан, — нагло сказал рыжебородый, — беседа у нас очень важная, и ставка в беседе — наши жизни. Ваша жизнь и наши жизни.
— Что это значит? Вы, кажется, угрожаете?
— Не угрожаем, почтеннейший, вы сами угрожаете себе слишком громким голосом. Если в каюту постучат люди, я тотчас разобью здесь эту колбу. Вот она. В колбе экскременты человека, в муках скончавшегося от черной чумы. Видите?.. Завтра, на рассвете, корабль будет захвачен пиратами алжирского эмира Барбароссы. Я уполномочен сообщить, что вы окружены… Человек храбрый, верный долгу, вы постараетесь сражаться, не зная, что половина команды уже вам изменила…
— Не может быть! — вскричал потрясенный капитан. — Барбаросса — жалкий самозванец, негодяй, которого терпит господь только в наказание за наши грехи! Его место на виселице! Если он посмеет напасть на меня даже тремя кораблями, я сумею отбиться!.. Он и его челядь, разбойники из бывших ростовщиков и лавочников, погубили десятки тысяч европейцев. Они топили в море и резали на части самых благородных испанцев, мстя за изгнание гнусного племени обманщиков и фарисеев из пределов нашей земли. Барбаросса собственноручно задушил Салима, законного алжирского эмира. И я ему уступлю? О нет, господа! Вы пришли с негодной миссией, и вам придется оправдать себя по суду за угрозы!
Капитан, видимо, вскочил со своего места и схватился за оружие.
— Остановитесь, безумец! — испугался рыжебородый. — Я не сомневаюсь в вашем личном благородстве. Но вот здесь мой товарищ — он подтвердит каждое мое слово… В славном городе Толедо живет ваша единственная дочь-вдова с двумя очаровательными внуками. Так вот, если вы сейчас же не дадите слово сдать корабль, к тому же почти не приспособленный к битве, — что значит дюжина солдат и три пушки, которыми вы располагаете? — если решитесь на сумасбродное сражение, донья Тереза и ее крошки будут зарезаны, как каплуны, и ни один ангел не спасет их…
— Негодяй! — взорвался капитан, но следом застонал, как раненый, получивший удар кинжалом.
Сердце у Иосифа забилось, будто он сам в эти минуты выбирал между честью и жизнью близких людей. Не устрашенный черной чумой, старый капитан содрогнулся, подумав о судьбе невинных младенцев.
Иосиф догадывался, что рыжебородый блефует, иначе говоря, беспардонно лжет, запугивает вымышленной опасностью. Но ему было легко так думать, потому что речь шла не о его близких и еще потому, что он не представлял себе реально жизни людей, которых на каждом шагу подкарауливали несправедливость и предательство.
— И все же я буду сражаться, — помолчав, твердо сказал капитан. — Я жил честно и хочу умереть, не замарав чести. И если господу будет угодно отнять у меня дочь и внуков, что ж, я готов принести на алтарь любви к нему и эту великую жертву!
— Никаких жертв не надо, — вкрадчиво сказал рыжебородый. — Мы объявим о вашей болезни и отпустим вас домой без всякого выкупа! Вы столько лет безупречно служили испанской короне и своей чести, что имеете право пожалеть тех немногих, кто непременно погибнет в неравной борьбе с пиратами!.. А чтобы совесть не мучила ваше сердце, мы теперь — до утра — закроем вас в вашей каюте, дав честное слово исполнить все по уговору…
Бедный капитан сломился, когда рыжебородый огласил по бумажке длинный список заговорщиков.
Они быстро закрыли каюту на замок, который предусмотрительно захватили с собой, а затем захлопнули и железные ставни единственного окна.
— Плачет дурачок… А мы положили начало делу, — потирая руки, довольно сказал рыжебородый. — Он перепугался, услыхав о своей дочери. Старик напрочь забыл, что сам же рассказывал о ней венецианскому графу, надутому индюку, которому еще предстоит заплатить нам за себя и свой выводок!.. Ненавижу, всех ненавижу!.. Да, они знатны и богаты, но я умнее и хитрее их, их титулы и денежки должны перекочевать ко мне — это будет высшей справедливостью! Свобода и равенство — наш лозунг!
— Скажи, где ты взял список заговорщиков? — спросил носатый.
— Купил у юнги за горсть медяков!..
Негодяи удалились к нижней палубе, где, сложив весла, отдыхали гребцы. Надсмотрщик с коробом обходил ряды, давая каждому по лепешке и куску солонины. Старший гребной команды наливал из ведра по ковшу воды.
Рыжебородый кликнул старшего.
— Эй ты, слушай внимательно, если дорожишь своей шкурой! Корабль окружен пиратами. Здесь, на корабле, повсюду их люди! Капитан сдался, его заперли в каюте…
Не давая опомниться, рыжебородый добавил, что сейчас будет отдан приказ расковать гребцов, и они, конечно же, прежде всего расправятся со старшим команды и надсмотрщиком.
— Если не хочешь повиснуть на рее, тотчас, но тихо, не поднимая шума, возьми двух-трех человек, в которых уверен, спускайте шлюпку и убирайтесь с корабля. Вот вам на расходы, и поминайте мое благочестие! — Рыжебородый сунул ошеломленному человеку кошелек с деньгами.
— Верных людей нет, я поплыву вдвоем с надсмотрщиком, — заикаясь, промолвил старший гребной команды. — Собачья должность всегда предполагает одинокую конуру.
— Освободи трех-четырех гребцов, которые помогут со шлюпкой, — подмигнув, сказал рыжебородый. — Да живей-живей, пока я не передумал!
Четверо наиболее покладистых каторжников были немедленно раскованы. Они и составили затем главную силу заговорщиков, которые до той минуты, кроме наглости и нахальства, вообще никакой реальной силой не располагали.
— Эй вы, живая дохлятина, — рыжебородый пальцем подозвал к себе каторжников. — Бог с моей помощью дарует вам свободу. Поклянитесь же, что не упустите ее, повинуясь моим приказам! Завтра каждый из вас получит за дело свою долю! Жизнь улыбнулась вам, к черту сомненья!
И приказал спускать шлюпку. Вахтенный матрос, видя вопиющее нарушение, подскочил и поднял крик, но рыжебородый велел немедленно связать его и бросить за борт, что и было исполнено. Другие матросы, увидев жуткую смерть своего товарища и узнав от рыжебородого, что капитан уже сдал пиратам корабль, растерянно и недоуменно созерцали происходящее.
— Не вмешивайтесь, все вы получите свободу и свою долю серебра, достаточную, чтобы провести остаток жизни без всякой заботы!..
Шлюпка была спущена, старший и надсмотрщик перебрались в нее.
— Эй, — приглушенно закричал старший рыжебородому уже из шлюпки. — Передайте бочонок пресной воды! И кошелек, черт возьми, где кошелек, который вы мне дали? Он исчез из моего кармана!
— Отваливай поскорее, сукин сын! — перегнувшись через борт, зарычал рыжебородый. — Еще минута, и тебе придется разделить участь вахтенного!
Испуганные люди взялись за весла. Над морем уже витала вечерняя заря.
Рыжебородый приказал освободить еще несколько гребцов и тут же приобрел их доверие, «разрешив» воспользоваться припасами корабельной кухни. Заартачившийся кок получил удар ножом в живот и скончался на месте.
— Двух человек приставить к каюте капитана! — уверенно гремел уже рыжебородый. — Остальные за мной! Разоружим офицерскую сволочь, главных врагов нашей общей свободы!..
Перепуганный не на шутку, Иосиф понесся к своему патрону.
На настойчивый стук дверь каюты открыл слуга графа, человек ленивый и мрачный.
— Чего тебе?
— Пропусти к хозяину!
— Хозяин помолился и уже лег почивать. Приходи завтра!
— Мне надо немедля!..
— Кто там вопит? — раздался из каюты ворчливый голос графа. — Это ты, что ли? Приплелся, чтобы морочить мне голову подцепленными где-то историями?
— Хозяин, на корабле бунт! Если не принять меры, к утру все мы станем пленниками пиратов!..
Иосиф был допущен к койке — настолько короткой, что граф вынужден был поджимать ноги. Стеснения явно выводили его из себя.
Иосиф рассказал все, что подслушал.
— Такие дела так не делаются, — досадуя, граф щипцами снимал нагар с походной свечи — она стояла на медной подставке, прикрытая сверху медным абажуром. — Зачем ты меня поднял с постели?.. Капитан должен понимать, что ему грозит за добровольную сдачу корабля, приписанного к армаде его величества. Да и офицеры на военных судах — опытный народ, сумеют утихомирить бунтовщиков.
— Вступив в переговоры с офицерами, рыжебородый напоил их всех вином. Они распевают песни, не соображая, что происходит!
— Пьянство офицеров — не наше дело!..
Старик гнал прочь Иосифа, но Иосиф не уходил, и тогда граф, осерчав, швырнул в него своим сапогом. Сапог попал в спину.
Подумав о кроткой Анне, дочери графа, Иосиф сдержал гнев.
— Хозяин, вы крепко пожалеете о том, что не послушались верного слуги!
Старик встал, проклиная подлый люд всего мира, велел себя одеть и только тогда направился к капитану.
Но уже было поздно: по палубе ходили вооруженные каторжники.
— Назад! — один из них замахнулся саблей. — Есть приказ: никому не выходить из кают!
— Гнусный сброд, — осерчал граф, — что вы здесь надумали? Мне нужно немедля к капитану!
— Послушай, ты, — прервал его бандит, сплевывая на сапоги графа. — Время твоей власти истекло! Корабль принадлежит пиратам! И если ты вздумаешь перечить, я отсеку твой самонадеянный кочан!
— Мерзавец! — вне себя вскричал граф. — Клянусь честью, я повешу того, кто забыл, что на божьей земле есть божьи законы!
— На божьей земле нет божьих законов, — грязно выругавшись, сказал другой каторжник. — О тех, что придуманы для бессильного человека, мы поговорим завтра!..
Граф сник и тотчас ретировался в свою каюту, а Иосиф вновь выскользнул на палубу.
«Власть рыжебородого уже обеспечена: люди сцепились друг с другом, позабыв, кто дергает их за веревочку, — подумал Иосиф. — Один и тот же спектакль разыгрывается повсюду и — странное дело — всегда с успехом…»
Возле сторожевого фонаря каторжники играли в кости. Не привыкшие к несению службы, они отвлекались, к тому же были сильно пьяны, так что пробраться мимо них не составило большого труда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32