Без пересчета было видно, что кое-кого уже недостает в них, и оставалось надеяться, что отсутствующие просто увлеклись, проворонили аппель и скоро займут положенные места в рядах.
Кто-то, подобно Орлову, торопливо перезаряжал пистолеты. Кто-то просто грыз кончик уса да пытливо смотрел на поле.
Бросилось в глаза раскрасневшееся лицо Трофимова. Впрочем, и у остальных лица были того же цвета, словно стремились сравниться с цветом петлиц и обшлагов.
– Как настрой, Трофимов? – собственный голос прозвучал хрипло. Говорить дольше не позволяла обстановка. Только так, коротко, невольно раскатывая звук «р».
– Отличный, ваше благородие! – Трофимов попытался произнести это бодро, но дыхание подвело.
Буквально накануне Орлова произвели в поручики за боевые отличия. Да и офицером он был чуть больше полугода. Однако главное он усвоить успел: офицер должен не только командовать, но и поднимать дух своих людей.
Кто-то сзади присоединился к шеренге. С некоторым удивлением Орлов увидел среди гусар Аполинария. Дворовый человек, выделенный отцом сыну и исполнявший обязанности денщика, он сейчас усердно изображал свое отсутствие в строю, в котором не должен был находиться.
– Аполинарий! Что ты тут делаешь? – Орлов постарался придать голосу строгость.
– На помощь пришел. – Крупное лицо денщика было покрыто каплями пота.
– Без тебя обойдемся.
– Ну уж нет, – решительно ответил денщик. – Вы лучше на себя посмотрите, Ляксандр Ляксандрович! Этишкета нет, ментик пробит. Что я старому барину скажу? Не зацепило хоть?
Гусары дружно заржали. Еще хорошо, что Аполинарий обратился по имени-отчеству. Он был несколько старше барина, рос едва ли не вместе с ним и порою позволял себе откровенные вольности. Как преданный слуга по отношению к любимому господину.
– Зацепило. Наповал, – препираться перед строем показалось унизительным. Зная характер денщика… Да и не было на это времени. Черт с ним, прости Господи!
Но словно ненароком коснулся кивера и удостоверился, что от правого этишкета остался лишь кончик шнура. И когда?…
– Вы бы покушали, Ляксандр Ляксандрович! – предложил Аполинарий. – Я курочки с собой прихватил. С самого утра не евши…
– Разговорчики в строю! – оборвал его Орлов.
Гусары заулыбались. Большинство из них было намного старше своего командира.
С правого фланга вдоль выстроившегося черного с серебром строя ехал полковой шеф граф де Ламберт в сопровождении Кондзеровского. Время от времени генерал бросал взгляды в сторону кипящего схватками поля, потом переводил взгляд на своих гусар. Словно определял меру их стойкости.
Взгляд графа встретился со взглядом Орлова.
– Как наст'ой, О'лов? – бодро спросил генерал, совсем как перед этим сам Орлов обращался к Трофимову.
Говорил он по-русски неплохо, но раскатистого «р» не получалось. Произношение у Ламберта было чисто французским, где подобные звуки не предусмотрены.
Зато вид! Эффектная гусарская форма, чистая и щегольская, словно и не был граф только что в самой гуще схватки, кресты Георгия и Владимира на шее, светлые усы на округлом лице, спокойный взгляд голубых глаз…
– Отличный, ваше сиятельство! – рявкнул в ответ Орлов.
Здесь, на поле боя с французами, пользоваться французским языком офицерам казалось кощунством.
Поручик почувствовал, как сзади подобрались шеренги. Каждому хотелось выглядеть браво при виде любимого генерала.
Александрийские гусары, от штаб-офицеров до последнего нестроевого, обожали своего шефа. За его неустрашимость и хладнокровие в бою, за приветливость в мирное время. Эмигрант, связавший свою судьбу с Россией, уже давно воспринимался всеми как истинно русский человек. С поправкой на врожденную учтивость французского аристократа старой школы.
Граф кивнул и ускакал к центру строя. Оттуда сразу призывно запела труба.
Сабли наголо! Рысью марш-марш!
Шеренги послушно пришли в движение. Стало чуть легче. Встречный ветерок обдувал разгоряченные лица, тщетно пытался проникнуть под застегнутые меховые ментики.
– Левое плечо!
Эскадроны послушно совершили поворот. Теперь отступающие гвардейские гусары должны были промчаться перед строем.
– В атаку марш-марш!
Момент был выбран идеально. Перед глазами несущихся александрийцев промелькнули красно-синие гвардейцы. А в следующий миг ровные шеренги батальона обрушились на мчащихся в погоню кирасир.
Последние так и не успели ничего предпринять. Часть из них попыталась проскочить, часть – повернуться навстречу новому противнику, часть – напротив, припустить бежать.
В мгновение ока французы были смяты. Началась яростная рубка. Перед взором мелькали свои и чужие мундиры, мелькали клинки, куда-то влек верный конь… Мыслей не было. Не до них в жаркой сабельной схватке. Как и не до фехтовальных изысков. Тут главное – отбить сыплющиеся на тебя удары да попытаться рубануть самому, пока конь не отнес в сторону от очередного противника. Потому количество раненых в кавалерийском бою намного превышает количество убитых. Тут главное – не разрубить врага, а хоть зацепить.
Вдруг Орлов заметил в стороне Трофимова. Гусар отбивался сразу от трех французов. Судьба его была предрешена, и пришлось броситься ему на помощь.
Поручик выпустил рукоять сабли и дернул из кобуры пистолет. Тяжелая пуля ударила прямо в лицо некстати обернувшемуся кирасиру. Орлов подхватил висящую на темляке саблю и сразу обрушился на его соседа.
Палаш встретился с саблей. Прямой клинок – с изогнутым. Но положение француза было похуже. Он сидел вполоборота по отношению к поручику, левой стороной к противнику и не мог сражаться в полной мере.
В бою нет места рыцарству. Сабля Орлова полоснула кирасира куда достала – по руке. Брызнула кровь, и кирасир стал падать с коня. Дальше офицер уже не смотрел. Последний из троицы куда-то делся, и пришлось искать себе нового противника.
Сквозь звуки боя откуда-то сзади раздался лязг и сразу – вопль боли. Повернувшийся Орлов успел заметить, как валится из седла пытавшийся обрушиться с тыла француз. За ним возвышался на своей лошади верный Аполинарий. Денщик как раз выдергивал прорубивший кирасу клинок из вражеского тела, и лицо дворового человека выражало досаду и злость. Мол, так и саблю потерять недолго.
А потом французы вдруг хлынули прочь. Они неслись, подстегивая лошадей, совсем так же, как перед этим гвардейские гусары, и александрийцы азартно устремились вслед.
Перед Орловым маячила спина француза. Поручик азартно рубанул ее раз, другой, но кираса хорошо держала удар. Попробовал обрушить саблю на голову врага, но только сбил с него каску.
Затем кирасир куда-то пропал, а в ушах зазвучал далекий призыв трубы.
Аппель!
Пришлось сдержать разогнавшегося коня.
Полк строился где-то далеко, а здесь по полю мелькали вперемежку родные гусары и чужие кирасиры. Еще дальше, но в стороне двигалась густая колонна французских драгун.
Откуда-то сзади появился разгоряченный Аполинарий.
– Ранены, барин?
– Где? – Орлов только сейчас почувствовал, что правую щеку немилосердно саднит.
Провел по ней рукой. Перчатка немедленно густо окрасилась кровью. И когда зацепило?
– Дайте перевяжу.
– Нет времени, – отрезал поручик.
С разных сторон к ним подскакали Кузнецов и Трофимов. Вид небольшой группки привлек внимание остальных гусар, рассеянных по полю, увлекшихся погоней, и группка стала быстро расти.
– Становись! – Орлов лишь мельком отметил, что правая ольстра пуста, и тут же занялся выстраиванием прибывших кавалеристов в две шеренги.
Люди оказались из разных эскадронов. Ментики на многих порублены, кивера помяты, однако на разгоряченных лицах никаких следов робости. Тринадцать рядов, четырнадцать, семнадцать…
Орлов строил гусар фронтом поперек первоначального расположения схватившихся сторон. С тем расчетом, чтобы при случае можно было повернуть в любую сторону. По возможности – туда, где кипела основная схватка.
Напротив гусар в какой-то сотне шагов так же торопливо стали расти шеренги кирасир.
Драгуны вдалеке четко развернулись в шеренги и помчались на несущихся навстречу александрийских гусар.
Орлов лихорадочно просчитывал варианты. Сейчас его небольшой отряд находился на французской половине поля, и уйти без боя было сложно. Хорошо хоть, основные силы противников должны были сойтись чуть в стороне. Однако любое отступление могло перейти в бегство, а уж преследователи всегда найдутся. Вон они стоят напротив. Значит…
Последний взгляд назад. Двадцать семь рядов, пятьдесят четыре человека.
– В атаку марш-марш!
Сзади раздался топот копыт.
Французы продолжали стоять, поджидая врага. Тот, кто командовал кирасирами, допустил ошибку. Нельзя коннице встречать атаку на месте. Гусары с разгона опрокинули вражеский строй. Понесшие лошади помчали кирасир в разные стороны, но на преследование не было времени.
– Правое плечо вперед!
Гусары выполнили команду четко, словно дело происходило на учениях. Даже равнение почти не потеряли.
Теперь никто не назвал бы стремительную скачку отступлением. Напротив. Получалось, что Орлов ведет сборный полуэскадрон в атаку. Туда, где шеренги черных русских гусар схватились с синими французскими драгунами.
Удар пришелся врагу на фланг и тыл. Французская линия была смята прежде в том месте, по которому пришелся удар, а затем дружным натиском эскадронов – по всему фронту.
Снова гусары устремились в погоню, однако им наперерез уже шли французские кирасиры. И на тех в свою очередь неслись перестроившиеся гвардейские гусары…
Перед глазами мелькали перекошенные лица, разнообразные мундиры, конские морды, сверкающие сабли и палаши. Потом вновь звучал аппель, и надо было спешно отыскивать свое место в образующемся строю. Затем подошла конная артиллерия, и грохот пушек послужил заключительным аккордом в кавалерийском бою.
– А ведь поле за нами, поручик! – выдохнул проезжавший мимо Кондзеровский, а затем со вздохом сообщил: – Шуханова ранили. Тяжело. В живот.
Орлов машинально кивнул. Сейчас, после схватки, сил на переживания просто не было. Как не было их на радость, хотя кирасиры и драгуны в самом деле отошли.
– Ура! – дружный крик гусар отпраздновал победу.
Увы, только здесь. В других местах сражение под Фридландом было безнадежно проиграно, и русская армия в беспорядке отступала за реку Алле…
Пламя костра было островком уюта в поздно подступающей по летней поре тьме. Вернее, одним из островков. Костры горели тут и там по всему полю, на котором расположился лагерем Александрийский полк. Отбой уже прозвучал, но сон привлекал немногих. Была ли причиной хорошая погода или общая расслабленность после завершившейся кампании, а то и досада на ее проигрыш… Наверно, все вперемешку, а тут еще недавние награды за последние бои…
Орлов, в дополнение к Золотому кресту за Прейсиш-Эйлау, получил Анну третьей степени на саблю. Но награда не очень радовала. Разве что первые дни. Нет, приятно, конечно, но в свете недавно заключенного мира даже не знаешь, пристойно ли торжествовать? Кампания проиграна. А тут еще пришла новость: в лазарете умер Шуханов. Орлов даже не смог увидеть его перед смертью, и в памяти поручик остался живым. Все казалось – вот сейчас подойдет к костру, присядет, нальет себе вина…
Как-то странно ушел добрый товарищ. Был – и вдруг нет.
– Судьба, – в своей односложной манере сказал Кондзеровский при этом известии. – Не зря гадалка решила промолчать.
– Откуда вы знаете? – несколько удивился Орлов.
Он тосковал о прелестной цыганке, но сейчас вдруг понял, что не может вспомнить ее лица. Только черные глаза с искринками, а все прочее расплывалось, словно виделось сквозь слой воды.
– Зачем знать? Видно было, – печально взглянул на поручика Кондзеровский.
Они ведь даже не успели на похороны. Новость пришла поздно. Лишь посетили могилу да заказали заупокойную службу.
Шумных всеобщих пирушек было мало. Отметили новые чины и награды, навестили друзей и родственников в соседних полках, а после этого все больше сидели небольшими группками и пили без особых затей, разве что тихонько разговаривали, как частенько разговаривают в доме, где совсем недавно стряслась серьезная беда.
– Не находите, господа, что это странно? Сидеть на русском лугу неподалеку от русской реки и знать: на том берегу вот так же сидят французы, – Орлов покосился на глубокое, усеянное звездами небо, словно ждал оттуда ответа.
– Так мир, Орлов! – отозвался штаб-ротмистр Трейнин. – Через полгодика можно будет выйти в отставку.
Прошение он подавал еще в начале осени. Встречи с хорошенькой барышней привели его к желанию жениться, а какая после свадьбы может быть служба? Тут одно из двух – или семейная жизнь, или пребывание в полку. Совместить две крайности дано лишь полковникам да генералам. А тут еще долгое пребывание в одном чине и задержка с производством…
Пока шла кампания, было не до семейных дел и служебных обид, но теперь…
– Мир не вечен, – изрек Кондзеровский. Он состарился в гусарах и жизни вне полка просто не мыслил.
В устах майора подобное заявление тянуло на целую философскую доктрину.
– Но он заключен, – возразил Трейнин.
– Надолго ли? Корсиканец вошел во вкус. Он рвется к единоличной власти над всеми и над всем. А я не потерплю над собой никого, кроме Бога, русского Императора и своей чести. Война неизбежна, Трейнин. Вопрос лишь в том, когда она разразится. Через три года? Через пять? – со свойственной молодости пылкостью проговорил Орлов.
Подобно остальным, он ничуть не осуждал стремившегося в отставку приятеля. Рано ли, поздно, но каждый отдаст долг Престолу и осядет в родных краях. Женится, детей заведет. Просто Орлову по молодости думать о подобном было еще рановато.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7