не могут ее свойства переселиться в мою
способность представления; но если допустить эту возможность, то такое созерцание во
всяком случае не будет иметь место a priori, т. е. прежде, чем мне представится предмет;
{15}
иначе нельзя придумать никакого основания для отношения моего представления к
предмету, разве только допустить вдохновение. Таким образом, мое созерцание может
предшествовать действительному предмету и иметь место как априорное познание только
в том единственном случае, если оно не содержит ничего, кроме формы чувственности,
предшествующей в моем субъекте всяким действительным впечатлениям, через которые
предметы действуют на меня. В самом деле, то, что предметы чувств можно созерцать
только в соответствии с этой формой чувственности,- это я могу знать a priori. Отсюда
следует: положения, касающиеся только этой формы чувственного созерцания, будут
возможны и будут иметь силу для предметов чувств; и наоборот, созерцания, возможные a
priori, могут касаться только предметов наших чувств.
10
Итак, мы можем a priori созерцать вещи лишь через посредство формы чувственного
созерцания, благодаря которой мы можем, однако, познавать и объекты только так, как они
могут нам (нашим чувствам) являться, а не такими, какими они могут быть сами по себе; и
эта предпосылка безусловно необходима, если допустить априорные синтетические
положения как возможные или если понять и заранее определить их возможность, в
случае когда они действительно имеются.
Пространство и время -вот те созерцания, которые чистая математика кладет в основу всех
своих познаний и суждений, выступающих одновременно как аподиктические и
необходимые; в самом деле, математика должна показать все свои понятия сначала в
созерцании, а чистая математика - в чистом созерцании, т. е. она должна их
конструировать, без чего (так как она может действовать не аналитически, через
расчленение понятий, а лишь синтетически) ей нельзя сделать ни одного шага, именно
пока ей не хватает чистого созерцания, ведь только в чистом созерцании может быть дан
материал для априорных синтетических суждений. Геометрия кладет в основу чистое"
созерцание пространства. Арифметика создает понятия своих чисел последовательным
прибавлением единиц во времени; но в особенности чистая механика может создавать
свои понятия движения только посредством представления о времени. Но и те и другие
представления суть только созерцания; действительно, если из эмпирических созерцаний
тел и их изменений (движения) исключить все эмпирическое, а именно то, что
принадлежит к ощущению, то останутся лишь пространство и время, которые суть, таким
образом, чистые созерцания, a priori лежащие в основе эмпирических, и поэтому сами они
никогда не могут быть исключены; но именно потому, что они чистые априорные
созерцания, они доказывают, что они только формы нашей чувственности, которые
должны предшествовать всякому эмпирическому созерцанию, т. е. восприятию
действительных предметов, и в соответствии с которыми предметы можно познавать a
priori, но только так, как они нам являются.
11
Задача настоящего раздела, таким образом, разрешена. Чистая математика как априорное
синтетическое познание возможна только потому, что она относится исключительно к
предметам чувств, эмпирическое созерцание которых основывается на чистом
созерцании, (пространства и времени), и притом a priori, основываться на нем оно может
потому, что чистое созерцание есть не что иное, как только форма чувственности,
предшествующая действительному явлению ""предметов, поскольку единственно она
делает это явление возможным. Однако эта способность созерцать priori касается не
материи явления, т. е. не ощущения в нем, потому что ощущение составляет [нечто]
историческое, -а только формы его - пространства и Вмени. Если бы кто-нибудь стал
сомневаться в том, пространство и время суть определения, присущие вовсе не вещам
самим по себе, а только их отношению к чувственности, то я бы спросил: как это считают
возможным знать a priori и, следовательно, до всякого знакомства с вещами, т. е. прежде,
чем они нам даны, каково будет их созерцание? А ведь именно так обстоит дело с
пространством и временем. Но это становится совершенно понятным, коль скоро
{16}
признают пространство и время чисто формальными условиями нашей чувственности, а
предметы - просто явлениями; в самом деле, тогда форма явления, т. е. чистое созерцание,
может без сомнения быть представлена нами самими, т. е. a priori.
12
Для лучшего пояснения и подтверждения следует лишь обратиться к обычному и
необходимому методу геометров. Все доказательства полного равенства двух данных фигур
(когда одна во всех своих частях может занять место другой) сводятся в итоге к тому, что
они совпадают друг с другом; а это, совершенно очевидно, есть не что иное, как
синтетическое положение, основанное на непосредственном созерцании, которое должно
быть дано чисто и a priori, так как иначе это положение нельзя было бы считать
аподиктически достоверным: оно имело бы лишь эмпирическую достоверность. Тогда бы
можно было только сказать: каждый раз замечают, что это так, и данное положение имеет
силу лишь настолько, насколько простиралось до этого наше восприятие. Что полное
пространство (которое само уже не служит границей другого пространства) имеет три
измерения и что пространство вообще не может иметь большего числа измерений,- это
опирается на то положение, что в одной точке могут пересекаться под прямым углом не
более чем три линии; а это положение никак не может быть доказано из понятий: оно
основывается непосредственно на созерцании, и притом на чистом априорном
созерцании, так как положение достоверно аподиктически. Постулат, гласящий, что
линию можно вести до бесконечности (in in-definitum) или что ряд изменений (например,
пространства, пройденные в движении) можно продолжать бесконечно, предполагает
представление о пространстве и времени, связанное только с созерцанием, а именно
поскольку оно само по себе ничем не ограничено, потому что из понятий оно никогда не
могло бы быть выведено. Таким образом, в основе математики действительно лежат
чистые априорные созерцания, делающие возможными ее синтетические аподиктические
положения; поэтому наша трансцендентальная дедукция понятий пространства и времени
объясняет также возможность чистой математики, которую хотя И можно допустить без
такой дедукции и без признания положения все, что может быть дано нашим чувствам
(внешним - в пространстве, внутреннему - во времени), мы созерцаем только так, как оно
нам является, а не как оно есть само по себе, но понять без всего этого никак нельзя.
13
Те, кто не может еще отказаться от представления, будто пространство и время суть
действительные свойства вещей самих по себе, пусть изощряют свою проницательность
на приводимом ниже парадоксе, и; если их попытки разрешить его будут тщетными, то
пусть, избавившись, хотя бы на несколько мгновений, от предрассудков, признают, что
сведение пространства и времени к одним лишь формам нашего чувственного созерцания,
может быть, и имеет основание? Если две вещи во всех отношениях, которые только
смогут быть познаны каждое в отдельности (во всех определениях величины и качества),
совершенно одинаковы, то отсюда должно следовать, что во всех случаях и отношениях
одна из этих вещей может быть заменена другой, так что замена не вызовет никакого
заметного различия. Так в действительности обстоит дело с плоскими фигурами в
геометрии; однако различные сферические фигуры, несмотря на полное их внутреннее
совпадение, так различаются во внешнем отношении, что одна фигура никак не может
быть замещена другой; например, два сферических треугольника обоих полушарий,
имеющие общим основанием ту или иную дугу экватора, могут быть совершенно равны и
сторонами, и углами, так что если описывать в отдельности и полностью один из них, то в
нем не будет ничего такого, чего бы не было также и в описании другого; и тем не менее
нельзя один поставить на место другого (а именно в противоположном полушарии); и
здесь ведь есть какое-то внутреннее различие обоих треугольников, которое никаким
рассудком не может быть показано как внутреннее, а обнаруживается только через
внешнее отношение в пространстве. Но я приведу более обычные случаи, взятые из
повседневной жизни.
{17}
Что может быть более подобно моей руке или моему уху и во всех отношениях равно им в
большей мере, чем их изображения в зеркале? И тем не менее я не могу такую руку, какую
видно в зеркале, поставить на место ее прообраза; действительно, если это была правая
рука, то в зеркале будет левая, и изображение правого уха будет левым, и никогда оно не
может его заместить. Здесь нет никаких внутренних различий, которые мог бы мыслить
какой-нибудь рассудок; и все же эти различия внутренние, насколько учат чувства:
несмотря на все свое равенство и подобие, левая и правая руки не могут быть заключены
между одинаковыми границами (не могут быть конгруэнтны); перчатка одной руки не
годится для другой. Каково же решение? Эти предметы не представления о вещах, каковы
они сами по себе и какими бы их познавал чистый рассудок, а чувственные созерцания, т.
е. явления, возможность которых основывается на отношении некоторых самих по себе
неизвестных вещей к чему-то другому, а именно к нашей чувственности. Что касается
нашей чувственности, то пространство есть форма внешнего созерцания, а внутреннее
определение всякого пространства возможно только благодаря определению [его]
внешнего отношения ко всему пространству, частью которого будет каждое отдельное
пространство (частью отношения к внешнему чувству), т. е. часть возможна только
благодаря целому, а это имеет место у одних только явлений, а никак не у вещей самих по
себе как предметов чистого рассудка. Поэтому мы не можем объяснить различие подобных
и равных, но тем не менее не конгруэнтных вещей (например, раковин улиток с
противоположными по направлению извилинами) никаким одним понятием; это
различие можно объяснить только с помощью отношения к правой и левой руке, которое
непосредственно касается созерцания.
Примечание I
Чистая математика, и в особенности чистая геометрия, может иметь объективную
реальность только при том условии, что она направлена единственно на предметы чувств,
а о них имеется твердо установленное Основоположение, гласящее, что наше чувственное
Представление никоим образом не есть представление о вещах самих по себе, а есть
представление только о том способе, каким они нам являются. Отсюда следует не то, что
положения геометрии суть определения одного лишь порождения нашей фантазии,
которые нельзя было бы с достоверностью отнести к действительным предметам, а то, что
эти положения необходимо Применимы к пространству и потому ко всему, что в нем
может оказаться, так как пространство есть не что иное, как форма всех внешних явлений,
в которой только и могут быть нам даны предметы чувств. Возможность внешних явлений
основывается на чувственности, форму которой геометрия кладет себе в основу; таким
Образом, эти явления могут содержать только то, что им предписывает геометрия. Совсем
иначе было бы, если бы чувства должны были представлять предметы так, как они суть
сами по себе. Действительно, тогда из представлений о пространстве, которые со всеми
его свойствами геометр a priori кладет в основу, вовсе еще не следовало бы, будто все это,
включая то, что отсюда выводится, именно таково в природе. Пространство геометра
считали бы просто выдумкой и не приписывали бы ему никакой объективной значимости,
потому чтo никак нельзя понять, почему вещи должны необходимо соответствовать тому
образу, который мы себе составляем о них спонтанно и заранее. Но если этот образ или,
вернее, это формальное созерцание есть неотъемлемое свойство нашей чувственности,
посредством которой только и даются нам предметы, чувственность же эта представляет
не вещи сами по себе, а только их явления,- то становится вполне понятным и вместе с
тем неопровержимо доказанным, что все внешние предметы нашего чувственно
воспринимаемого мира необходимо должны со всей точностью согласовываться с
положениями геометрии, так как сама чувственность делает возможными эти предметы
лишь как явления только посредством своей формы внешнего созерцания (пространства),
которой занимается геометр. Всегда останется замечательным явлением в истории
философии то, что было время, когда даже математики, бывшие вместе с тем философами,
начали сомневаться если не в правильности своих геометрических положений - насколько
они касаются только пространства,- то в объективной значимости самого этого понятия и
всех его геометрических определений и в применении их к природе; они опасались, не
состоит ли линия в природе из физических точек, а следовательно, не состоит ли истинное
{18}
пространство в объекте из простых частей, хотя пространство, которое мыслит себе
геометр, нисколько из этого не состоит. Они не признавали, что именно это пространство
в мыслях делает возможным физическое пространство, т. е. протяжение самой материи;
что пространство есть вовсе не свойство вещей самих по себе, а только форма нашей
способности чувственного представления; что все предметы в пространстве суть лишь
явления, т. е. не вещи сами по себе, а представления нашего чувственного созерцания; что
поскольку пространство, как его мыслит себе геометр, есть как раз форма чувственного
созерцания, которую мы a priori находим в себе и которая содержит основание для
возможности всех внешних явлений (по их форме), то эти явления необходимо и со всей
точностью должны согласовываться с положениями геометра, которые он выводит не из
какого-нибудь выдуманного понятия, а из субъективной основы всех внешних явлений, а
именно из самой чувственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19