— Немедленно начинаем реализовывать его план.
Так были похоронены те жалкие полуистлевшие останки Билля о правах, которые ещё сохранились в четвёртое десятилетие холодной войны, — похоронены временно, как считали все присутствовавшие. В тот день, завершающийся Вальпургиевой ночью, доктор Филиарисус, которого Древние Видящие Иллюминаты Баварии знали под именем Гракха Груада, завершил проект, начатый в канун дня Сретения, когда доктору Мочениго навеяли первый сон про антракс-лепра-пи. Естественно, иллюминаты, которым эти дни были известны под другими, намного более древними названиями, считали, что Билль о правах похоронен навсегда.
(За два часа до беседы доктора Филиарисуса с Президентом четверо из пяти Первоиллюминатов мира встретились на старом кладбище в Инголыитадте; пятый присоединиться к ним не мог. Они сошлись во мнении, что все идёт по плану, но одна опасность сохраняется: никто в ордене, включая самых сильных экстрасенсоров, не смог найти Кармела. Опираясь на надгробную плиту (на которой Адам Вейсгаупт некогда совершал настолько необычные ритуалы, что порождённая ими психическая вибрация затронула многие впечатлительные души Европы, приведя к созданию таких своеобразных литературных произведений, как «Монах» Льюиса, «Мелъмот» Метьюрина, «Замок Отранто» Уолпола, «Франкенштейн» мистера Шелли и «Сто двадцать дней Содома» де Сада), старейший из четырех сказал:
— Все может провалиться, если какой-нибудь личел найдёт сутенёра ещё до того, как он успеет заразить пару городов.
Личелами (сокращение от «лишь человеки» [25]) они называли потомков тех, кто не был частью изначального Неразрывного Круга.
— Почему ни один из наших ультра сенситивов не может его найти? — поинтересовался другой. — У него совсем нет эго, нет души?
— У него есть вибрация, но она не совсем человеческая. Каждый раз, когда нам кажется, что мы его засекли, мы обычно имеем дело с банковским хранилищем или сейфом какого-нибудь миллионера-параноика, — ответил старейший.
— Растёт число американцев, с которыми у нас возникает та же проблема, — мрачно прокомментировал третий. — Мы слишком хорошо поработали с этой нацией. Они настолько сильно зациклены на этих кусках бумаги, что все остальные психические импульсы просто не считываются.
В беседу вступила четвёртая.
— Сейчас нет основания для беспокойства, братья мои. План фактически реализован, и отсутствие у этого человека обычных качеств личела сослужит нам добрую службу, когда мы все же его найдём. Нет эго — нет и сопротивления. Мы сможем управлять им, как нам заблагорассудится. Звезды выстроились, Тот, Чьё Имя Неназываемо, с нетерпением ждёт, и теперь мы должны быть бесстрашными!
Она говорила с энтузиазмом.
Остальные кивнули.
— Heute die Welt, Morgens das SonnensystemP [26]— с горячностью выкрикнул старейший.
— Heute die Welt, — повторили за ним все, — Morgens das Sonnen-system!)
Но двумя днями раньше, когда подводная лодка «Лейф Эриксон» покинула воды Атлантики и вошла в подземное Валусийское море, что под Европой, Джордж Дорн слушал совершенно иной хор. Мэвис ему объяснила, что это еженедельная дискордианская Agape Ludens, или Праздник Любовной Игры. Кают-компания была празднично украшена порнографическими и психоделическими плакатами, мистическими рисунками христиан, буддистов и американских индейцев, воздушными шариками и леденцами, свисавшими на ярких цветных нитях с потолка, вдохновенными портретами дискор-дианских святых (в том числе Нортона I, Сигизмундо Малатесты, Гийома Аквитанского, Чжуан Чжоу, судьи Роя Бина, различных ещё менее известных исторических фигур, а также горилл и дельфинов), букетами цветов, гроздьями желудей и тыкв, а также неизбежными золотыми яблоками, пятиугольниками и изображениями осминогов. Главным блюдом был показавшийся Джорджу самым вкусным в его жизни аляскинский краб «Ньюберг», слегка приправленный Панамской красной травкой. По столам передавали подносы с сушёными фруктами, сырами и канапе с невиданной икрой («Один Хагбард знает, где водятся эти осетры», — пояснила Мэвис), а в качестве основного напитка предлагалась смесь японского чая му из семнадцати трав и пейотного чая индейцев меномени. Пока все объедались, хохотали и медленно, но верно забалдевали, Хагбард — явно довольный, что они с БАРДАКом «решили проблему в Лас-Вегасе», — оживлённо проводил религиозную церемонию, составлявшую часть Agape Ludens.
— Раб-а-дуб-дуб, — пел он. — Слава Эриде!
— Раб-а-дуб-дуб, — вторил оживлённый хор команды. — Слава Эриде!
— Сья-дасти, — выводил Хагбард. — Все, что я говорю вам, истинно.
— Сья-дасти, — повторяла команда. — Слава Эриде! Джордж огляделся; в зале присутствовали представители трех или пяти рас (в зависимости от того, какой школе антропологии доверять) и около полусотни национальностей, но царившее чувство братства и сестринства позволяло подняться над всеми различиями и ощутить радость всеобщей гармонии.
— Съя-давак-тавья, — пел сейчас Хагбард. — Все, что я говорю вам, ложно.
— Съя-давак-тавья, — присоединился к хору Джордж. — Слава Эриде!
— Сья-дасти-сья-насти, — напевал Хагбард. — Все, что я говорю вам, бессмысленно.
— Сья-дасти-сья-насти, — соглашались все, некоторые с насмешкой. — Слава Эриде!
«Если бы тогда в баптистской церкви в Натли проводились такие богослужения, — подумал Джордж, — я никогда бы не заявил маме в девять лет, что религия — это сплошное мошенничество, и у нас не было бы той ужасной ссоры».
— Сья-дасти-сья-насти-сья-давак-тавьяска, — распевал Хагбард. — Все, что я говорю вам, истинно, ложно и бессмысленно.
— Сья-дасти-сья-насти-съя-давак-тавъяска, — отвечал хор. -Слава Эриде!
— Раб-а-дуб-дуб, — завершил Хагбард. — У кого-нибудь есть новое песнопение?
— Да здравствует краб «Ньюберг»! — выкрикнул голос с русским акцентом.
Лозунг мгновенно стал хитом.
— Да здравствует краб «Ньюберг»! — подхватили все.
— Да здравствуют эти охренительно обалденные красные розы! — внёс свою лепту голос с оксфордским выговором.
— Да здравствуют эти охренительно обалденные красные розы! — согласились все.
Встала мисс Мао.
— Папа Римский — главная причина протестантизма, — тихо пропела она.
Эта фраза тоже имела оглушительный успех; все повторили её хором, а один гармлемский голос добавил:
— В самую точку!
— Капитализм — главная причина социализма, — запела мисс Мао увереннее. Это тоже прошло на «ура», и тогда она продекламировала: — Государство — главная причина анархизма, — что с воодушевлением подхватили все присутствующие.
— Тюрьмы строятся из камней закона, бордели — из кирпичей религии, — продолжала петь мисс Мао.
— Тюрьмы строятся из камней закона, бордели — из кирпичей религии, — гудел зал.
— Последнюю мысль я украла у Уильяма Блейка, — спокойно сказала мисс Мао и села.
— Кто-то ещё? — спросил Хагбард.
Никто не отозвался, поэтому через мгновение он сказал:
— Отлично, тогда я прочитаю мою еженедельную проповедь.
— К черту! — выкрикнул голос с техасским акцентом.
— Чушь собачья! — добавила мулатка из Бразилии. Хагбард нахмурился.
— И это все? — печально спросил он. — Остальные настолько пассивны, что готовы отсиживать задницы, пока я буду полоскать вам мозги?
Техасец, бразильянка и ещё несколько человек встали.
— Мы отправляемся на оргию, — сообщила мулатка, и они удалились.
— Не скрою, я рад, что на этой лоханке ещё сохранились какие-то остатки жизни, — усмехнулся Хагбард. — Что же касается оставшихся: кто мне скажет, не сказав ни слова, в чем заключается ошибка иллюминатов?
Юная девушка, самая молодая в команде (по прикидкам Джорджа, ей было не больше пятнадцати лет; он слышал, что она сбежала из сказочно богатой римской семьи), медленно подняла руку и сжала её в кулак.
Хагбард в ярости повернулся к ней.
— Люди, ну сколько раз вам повторять: давайте без дешёвки! Ты позаимствовала этот жест из дешёвой книжки по дзэн-буддизму, в котором ни автор, ни ты ни черта не смыслите. Ненавижу указывать, но дутый мистицизм — это та единственная вещь, которая несовместима с дискордианством. Так что, умница-разумница, тебе недельный наряд на чёрную работу. На камбуз, драить котлы.
Девушка не шелохнулась и не опустила кулак, и Джордж заметил лёгкую улыбку, игравшую на её губах. Тогда он и сам начал улыбаться. Хагбард на мгновение опустил глаза и пожал плечами.
— О noi che siete in piccioletta barca, — тихо произнёс он и поклонился. — В моем ведении по-прежнему остаются навигационные и технические вопросы, — заявил он, — но мисс Портинари сменяет меня на посту Епископа нашей Клики «Лейфа Эриксона». Все, кто не может самостоятельно решить какие-то духовные и психологические проблемы, обращайтесь к ней.
Он стремительно пересёк кают-компанию, обнял девушку, весело расхохотался вместе с ней и надел на её палец своё кольцо с золотым яблоком.
— Теперь мне не придётся медитировать каждый день, — радостно крикнул он, — и у меня останется больше времени для размышлений.
В последующие два дня, пока «Лейф Эриксон» медленно пересекал Валусийское море и приближался к Дунаю, Джордж сделал открытие, что Хагбард действительно отказался от всех мистических штучек. Он занимался исключительно техническими вопросами и решал бытовые проблемы на лодке, проявляя гордое безразличие к ролевым играм, провокациям и прочим тактикам «срывания крыши», которые раньше казались сущностью его натуры. Явился новый Хагбард (а может, старый — такой, каким он был, пока не утвердился в образе гуру): трезвый, прагматичный инженер средних лет, невероятно умный и эрудированный, добрый и великодушный, со множеством мелких симптомов нервозности, беспокойства и перенапряжения. Но в целом он казался счастливым, и Джордж понимал, что Хагбард очень рад избавиться от того непомерного бремени, которое он прежде нёс.
Что же касается мисс Портинари, то она полностью утратила свою стеснительность, благодаря которой ей раньше всегда удавалось оставаться в тени. С того момента, как Хагбард передал ей кольцо, она стала далёкой и мудрой, словно этрусская сивилла. Джордж даже почувствовал, что немного её боится — и это чувство было ему неприятно, поскольку он считал, что уже преодолел страх, когда выяснил, что Робот, предоставленный самому себе, — не трус и не убийца.
Как— то раз, а именно 28 апреля, когда Джордж оказался за обеденным столом рядом с Хагбардом, он попытался обсудить с ним свои ощущения.
— Я теперь вообще не знаю, где моя голова, — неуверенно начал он.
— Что ж, тогда, как говорили незабвенные братья Маркс, надень шляпу прямо на шею, — усмехнулся Хагбард.
— Нет, серьёзно, — пробормотал Джордж, наблюдая, как Хагбард отрезает кусок бифштекса. — Я действительно не чувствую себя ни пробуждённым, ни просветлённым, я вообще никакой. Я словно К. в «Замке»: однажды я это видел, но не знаю, как туда вернуться.
— Почему ты хочешь вернуться? — спросил Хагбард. — Я чертовски рад отойти от всего этого. Это работа тяжелее, чем добыча угля. — Он начал спокойно жевать, явно не в восторге от темы разговора.
— Это неправда, — запротестовал Джордж. — Часть тебя по-прежнему там, и всегда там будет. Ты просто отказался от роли гида для других.
— Я пытаюсь отказаться, — многозначительно произнёс Хагбард. — Мне кажется, кое-кто намерен заставить меня снова служить. Прошу прощения. Я не волкодав и не военный. Non Serviam [27] , Джордж.
Минуту Джордж ковырял свой бифштекс, затем попытался зайти с другого конца:
— А что это за итальянская фраза, которую ты произнёс перед тем, как передать кольцо мисс Портинари?
— Просто ничего другого мне не пришло в голову, — смущённо пояснил Хагбард. — И, как обычно со мной бывает, я стал эстетствовать и умничать. В первой строфе Песни второй «Рая» Данте обращается к читателю: «О voi che siete in piccioletta barca», что означает: «О вы, которые в чёлне зыбучем». Он имел в виду, что читатели, не разделив с ним его Видения, не в состоянии полностью понять его слова. Я это переиначил, сказав: «О noi che siete in piccioletta barca»[28], признавая, что она опережает меня в понимании. Я должен получить премию Эзры Паунда за умение скрывать эмоции в паутине эрудиции. Вот почему я с радостью отказываюсь от роли гуру. Я всегда справлялся с ней очень посредственно.
— Да, но ведь ты по-прежнему опережаешь меня… — начал было Джордж.
— Послушай, — прорычал Хагбард. — Я уставший инженер в конце трудного длинного дня. Не могли бы мы поговорить о вещах, не столь напрягающих мой истощённый мозг? Что ты думаешь насчёт экономической системы, которую я в общих чертах изложил во второй части «Не свисти, когда писаешь»! Я решил, что пора называть её техно-анархизмом; как ты считаешь, на первый взгляд это более понятно, чем анархо-капитализм?
И разочарованный Джордж оказался втянут в долгую дискуссию о беспроцентном обращении денежных знаков, земле управлении вместо землевладения, неспособности монопольного капитализма привести к изобилию и других вопросах, которые интересовали его неделю назад, но сейчас казались совсем не главными в сравнении с вопросом, сформулированным дзэнскими мастерами: «Как извлечь гуся из бутылки, не разбив стекла?». Если уж совсем точно, его интересовала проблема извлечения Джорджа Дорна из «Джорджа Дорна» без разрушения ДЖОРДЖА ДОРНА.
В тот вечер Мэвис снова подошла к его кровати, и Джордж снова сказал:
— Нет. Нет, пока ты не полюбишь меня так, как я люблю тебя.
— Ты превращаешься в педанта, — сказала Мэвис. — Не пытайся ходить, не обучившись ползать.
— Послушай! — воскликнул Джордж. — Предположим, наше общество систематически калечило бы каждому ребёнку ноги, а не мозги. Тогда тех детей, которые пытались бы подниматься и ходить, называли бы невротиками? А неловкость, которую они проявляли бы при первых попытках ходить, описывали во всех психиатрических журналах как доказательство регрессивного и шизоидного характера их асоциального и неестественного стремления к хождению? А те из вас, кто знал бы секрет, вели бы себя высокомерно, отчуждённо и советовали нам набраться терпения и ждать, пока мы не дорастём и не настанет время, когда мы будем достойны, чтобы вы приоткрыли нам завесу, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42